Брюс Кэмерон - Путешествие хорошего пса
– Да, просто супер. У нас был общий зал, и у каждой собственная спальня и ванная. Не знаю, заметил ли ты, но мы с Глорией прекрасно ладим, когда не видим друг друга.
– Господи, это, наверное, стоило сумасшедших денег.
– Думаю, да.
– Твоя мать и в правду столько зарабатывает?
Сиджей подняла на него глаза.
– Не знаю. Она почти каждый вечер уходит показывать объекты, думаю, дела у нее идут
хорошо.
Я вздохнула. В другом конце комнаты Рокки жевал резиновую игрушку и наблюдал за мной,
надеясь, что я попытаюсь подойти и отнять ее.
– А это что за парень? – спросил Трент.
– Это? Да, никто.
– Он и на этой фотографии.
– Просто «курортный» роман. Ну, ты понимаешь.
Трент молчал. Рокки почуял что-то неладное, прошел через всю комнату и положил голову
ему на колени. Я воспользовалась моментом и схватила игрушку.
– Что случилось? – спросила Сиджей.
– Ничего, – ответил Трент. – Слушай, уже поздно, а мне завтра на работу.
Мы уехали и после этого видели Трента и Рокки гораздо реже, чем раньше. Зато часто
встречались с Шейном, который мне не очень-то нравился. Он не был груб со мной, но в нем
сидело что-то такое, чему я не доверяла. Когда Глория и Сиджей обсуждали Шейна, Сиджей
часто говорила: «ой, ма-ма» и выходила из комнаты. Обе были расстроены, и я не понимала, почему. Мне казалось, что вокруг столько счастья! Например, бекон или те прекрасные
деньки, когда мы с Сиджей валялись во дворе, а ее пальцы скользили по моей шерсти.
Одно мне совершено не нравилось. Я не любила Мыться. Во всех моих предыдущих жизнях
Мыться означало стоять на улице и терпеть, пока меня поливали водой и терли скользким
мылом, вонявшим хуже, чем волосы Глории, и этот ужасный запах надолго оставался потом
в моей шерсти. У Сиджей Мыться означало стоять внутри маленькой коробки с гладкими
стенками. Я всегда считала это наказанием. Она поливала меня водой из собачьей миски
с ручкой и терла зловонным мылом, а я стояла там с зажмуренными глазами и с опущенной
головой, пытаясь вытерпеть это надругательство. Все восхитительные ароматы, которыми мне
стоило столько труда и времени пропитать свою шерсть, – запахи грязи, испорченной пищи
и мертвых животных – безвозвратно исчезали с каждой новой порцией вонючей теплой воды.
Когда я пыталась сбежать, то всего лишь беспомощно царапала стенки, мои когти были
не в состоянии за что-либо зацепиться, а Сиджей сердилась.
– Нет, Молли, – строго говорила она.
Мыться было самым страшным наказанием, потому что я никогда не знала, в чем
провинилась. Но оно заканчивалось, Сиджей заворачивала меня в полотенце и прижимала
к себе, – ради этого стоило вытерпеть все мучения. В ее крепких объятиях мне было спокойно
и тепло.
– Молли, собачка моя, Молли. Ах ты мой шнудель, – шептала она мне.
Потом она брала полотенце и растирала меня, после чего моя кожа оживала и приятно
зудела. Когда Сиджей ставила меня пол, я начинала носиться по всему дому, вытряхивая
остатки воды из шерсти, я запрыгивала на стулья, диван, терлась о ковер то одним плечом, то другим, вытирая шерсть и массируя кожу.
Сиджей смеялась, не переставая, но если в это время дома была Глория, она всегда на меня
кричала.
– Хватит! – Я понятия не имела, отчего она злилась, но по опыту знала – это ее обычное
состояние. Ее не радовало даже то, что наказание Мытьем было окончено, и мы могли вместе
отпраздновать мою свободу и порадоваться тому, как это здорово – носиться по дому
и запрыгивать на мебель.
Когда Сиджей вновь стала регулярно закрывать меня в подвале, я поняла: началась школа.
Сидя внизу, я слушала шаги Глории, пока и она не уходила из дому. Потом я отправлялась
на улицу через собачью дверь и ложилась на свое любимое местечко, скучая по Сиджей.
Иногда, задремав, мне казалось, что ее пальцы еще касаются моей шерсти.
Мы продолжали регулярно ходить в корпус искусствоведения. Иногда там были и другие
люди, которые меня гладили, а иногда мы с Сиджей сидели в кружке совершенно одни.
Однажды вечером, когда кроме нас там никого не было, раздался стук в дверь – очень
странный звук, который заставил меня зарычать и ощетиниться.
– Молли! Все в порядке, – успокоила меня Сиджей. Она подошла к двери, и я за ней.
Я поняла, что по другую сторону двери стоял Шейн, но комфортнее мне от этого не стало.
– Эй, Сиджей, открывай, – скомандовал он. С Шейном был кто-то еще.
– Мне нельзя никого сюда впускать, – ответила Сиджей.
– Да ладно тебе, малышка.
Сиджей открыла дверь, и оба парня ввалились внутрь. Шейн схватил и поцеловал Сиджей.
– Привет, Молли, – сказал он мне. – Сиджей, это Кайл.
– Привет, – ответила Сиджей.
– Ну что, достала ключ?
Сиджей скрестила руки на груди.
– Я же говорила тебе…
– Слушай, мы с Кайлом просто хотим сдать экзамен по искусствоведению, пустяковый
экзамен в середине семестра. Ты же знаешь, что все это ерунда, и вряд ли мне эти знания
действительно пригодятся в жизни. Мы всего лишь сделаем копию и уйдем.
Я не могла понять, что с Сиджей, но она точно не была в восторге от происходящего.
Она отдала что-то Шейну, который, в свою очередь, повернулся и бросил это Кайлу.
– Я быстро. – Кайл развернулся и ушел. Шейн ухмылялся Сиджей.
– Ты понимаешь, что меня могут за это отчислить? Я и так на испытательном сроке.
– Да расслабься! Никто не узнает. Молли же никому не скажет. – Шейн протянул руку
и погладил меня по голове. Он был слишком грубым. А потом схватил Сиджей.
– Ты что! Не здесь.
– Да ладно, в корпусе никого нет.
– Прекрати, Шейн.
Я почувствовала раздражение в ее голосе и тихо зарычала. Шейн рассмеялся.
– Господи! Только не натравливай на меня собаку. Я пошутил. Пойду, помогу Кайлу.
Сиджей вернулась к своей игре с бумагами и мокрыми палочками. Вскоре Шейн вернулся
и бросил ей что-то на стол.
– Ну все, мы ушли, – сказал он. Сиджей ничего не ответила.
Через несколько дней Глория и Сиджей спокойно смотрели телевизор, а я спала, как вдруг
в дверь постучали. Я поднялась и завиляла хвостом, думая, что это Трент, однако вместо него
на пороге оказались двое мужчин в темной одежде с металлическими предметами на поясах.
Я видела таких людей и раньше: полицейские. Сиджей впустила их в дом. Глория встала.
Я продолжала вилять хвостом и начала их дружелюбно обнюхивать.
– Вы – Клэрити Махони? – обратился один к Сиджей.
– Да.
– Что происходит? – спросила гостей Глория.
– Мы по поводу грабежа со взломом в корпусе искусствоведения в школе.
– Грабежа со взломом? – переспросила Сиджей.
– Ноутбук, немного наличных и серебряная рамка для картины, – пояснил офицер.
Глория ахнула.
– Что? Нет, это не… – начала оправдываться Сиджей. Я почувствовала, как внутри нее растет
страх.
– Что ты натворила? – спросила Глория, обращаясь к Сиджей.
– Это не я, это Шейн.
– Вам придется проехать с нами, Клэрити.
– Никуда она не поедет! – заявила Глория.
– Сиджей, меня все зовут Сиджей.
Я подошла и встала с ней рядом.
– Пойдем, – приказал офицер.
– Моя дочь не поедет в полицейской машине! Я сама ее привезу, – возразила Глория.
– Глория, все нормально, – ответила ей Сиджей.
– Нет, не нормально. Они не вправе врываться сюда, как гестапо, – это наш дом.
Мне казалось, что офицеры начинали злиться.
– Ваша дочь должна немедленно проехать с нами в участок.
– Нет! – закричала Глория.
Полицейский достал из-за пояса два металлических кольца на цепочке.
– Сиджей, повернитесь.
Потом все уехали. Сиджей даже не погладила меня на прощанье, из-за чего я чувствовала
себя плохой собакой. Дом опустел. Тогда я направилась к своей подушке в подвал – очень
сильно хотелось свернуться калачиком в безопасном месте.
Услышав звук открывающейся двери, я встала, но на наверх не пошла, потому что Глория
вернулась одна. Она закрыла дверь в подвал.
Всю ночь я прождала свою девочку… Сиджей так и не пришла. Не пришла она
и на следующий день. У меня была резиновая кость, чтобы жевать, но мне по-настоящему
хотелось есть – ни ужина, ни завтрака. Воду я смогла найти во дворе, тем более, что утром
прошел дождь.
В конце концов, я не выдержала и начала безудержно лаять от голода и страха. Какой-то
одинокий пес издалека ответил мне, я никогда его раньше не слышала. Мы вместе полаяли
какое-то время, а потом замолчали. Мне было любопытно, что же это был за пес, и не доводилось ли нам играть вместе. Интересно, он сегодня завтракал?
