Брюс Кэмерон - Путешествие хорошего пса
было все не как дома: дома только Сиджей обнимала и ласкала меня, Глория же каждый раз, когда я пыталась к ней подойти и поздороваться, меня отталкивала.
Глория никогда не прикасалась и к Сиджей, поэтому в каком-то смысле моей основной
обязанностью было обниматься с Сиджей. Я чувствовала, как боль одиночества внутри нее
таяла, когда мы лежали вместе в ее кровати. Я виляла хвостом, целовала ее и даже слегка
покусывала ее руку – я была очень счастлива с моей девочкой.
Когда Сиджей отсутствовала, я жила под лестницей. Как-то пришел Трент, и они вместе
с Сиджей сделали собачью дверь в двери в подвал, чтобы я могла выходить во двор, когда
мне нужно. Я любила проходить через собачью дверь – с той или другой стороны меня всегда
ждало что-нибудь забавное.
Иногда, гуляя во дворе, я видела Глорию: она стояла у окна и смотрела на меня. Я всегда
виляла хвостом. Почему-то Глория сердилась на меня; впрочем, по опыту знаю, что люди
не могут сердиться на собак вечно.
Однажды Сиджей пришла домой поздно, когда солнце уже село.
Она долго обнимала меня и была расстроена и печальна. Потом мы пошли с ней в ванную,
и ее опять рвало. Я металась и нервно зевала – когда такое случалось, я не знала, что делать.
Мы с Сиджей одновременно подняли головы, и увидели в дверном проеме Глорию, которая
смотрела на нас.
– Если бы ты поменьше ела, не приходилось бы выворачивать себя наизнанку, –
сказала она.
– Ма-ма. – Сиджей встала, подошла к раковине и выпила воды.
– Как прошли пробы? – спросила Глория.
– Ужасно. Я ничего не получила. Похоже, если ты не играешь весь год в их драмкружке, тебя
не запишут даже на прослушивание.
– Что ж, если они не хотят, чтобы моя дочь играла в летней пьесе, – пусть пеняют на себя.
Никто пока не прославился, играя в школьном театре.
– Точно, Глория. Чтобы стать актером, не нужно вообще играть.
– Я вот в школе никогда не пела, и что?
– А я думаю, чего это за тебя дерутся все звукозаписывающие фирмы!
Глория скрестила руки на груди.
– Между прочим, у меня складывалсь блестящая карьера, пока я не забеременела. Тобой.
Когда появляется ребенок – все меняется.
– Ты хочешь сказать, что не смогла больше петь, потому что у тебя появился ребенок?
Ты что, родила меня через пищевод?
– Ты хоть раз бы меня поблагодарила.
– Я должна благодарить тебя за то, что ты меня родила? Ты серьезно? Интересно, есть ли
такие открытки: «Спасибо, что разрешила потусить девять месяцев в твоей матке»?
Я прицелилась и, прыгнув, приземлилась с математической точностью в ногах кровати.
– Слезай! – рыкнула Глория.
Я виновато спрыгнула с кровати и села, опустив голову.
– Молли, все в порядке, ты хорошая девочка, – успокоила меня Сиджей. – Что за проблемы
у тебя с собаками?
– Я просто их не люблю. Они грязные, от них воняет.
– Ты бы изменила свое мнение, если бы провела с ними побольше времени, – ответила
Сиджей, лаская меня.
– Когда я была маленькая, мать завела собаку.
– А я и не знала!
– Она целовала ее в рот, гадость!.. – продолжала Глория. – По уши была влюблена в нее –
а жирная псина только и валялась весь день. Совершенно бесполезная.
– Молли не такая.
– Ты тратишь все свои деньги на собачью еду и на оплату счетов ветеринара, хотя мы
могли бы купить столько всего хорошего!
– Теперь, когда у меня есть Молли, мне ничего не нужно. – Сиджей чесала меня за ухом, и я
уперлась в нее, тихонько постанывая от удовольствия.
– Ясно. Собаке все, матери – ничего. – Глория развернулась и вышла из комнаты. Сиджей
закрыла за ней дверь и вместе со мной легла.
– Мы выберемся отсюда при первой же возможности, обещаю, Молли, – сказала она мне,
и я поцеловала ее в лицо.
Я была хорошей собакой и заботилась о ребенке Итана, но я делала это не только потому, что он хотел бы этого. Я искренне любила Сиджей. Я любила засыпать в ее объятьях, гулять
с ней и ходить в корпус искусствоведения.
Кого я не любила, так это мужчину по имени Шейн, который стал частенько к нам
наведываться. Часто по вечерам, когда Глории не было дома, Шейн с Сиджей обнимались
на диване. Руки Шейна пахли дымом, который пропитал всю одежду Сиджей. Он всегда
здоровался со мной, но я чувствовала, что не очень-то ему нравлюсь – он гладил меня только, чтобы сделать приятное Сиджей. Собаки в таких вещах хорошо разбираются.
Я не доверяю людям, которые не любят собак.
Однажды вечером, когда в гостях был Шейн, к нам пришли Трент и Рокки. Брат был очень
встревожен – то и дело поглядывал на Трента, который даже не присел. Я чувствовала злость
и печаль Трента и, конечно, Рокки тоже это ощущал.
– Привет, вот решил зайти… – начал Трент, нервно тыкая носком ботинка в ковер.
– Ты же видишь, она занята, – сказал Шейн.
– Угу, – пробормотал Трент.
– Нет-нет, давай, проходи. Мы просто смотрим телик, – возразила Сиджей.
– Я лучше пойду, – ответил Трент.
Когда он ушел, я выглянула из окна во двор: Трент стоял возле своей машины и долго
смотрел на наш дом, потом открыл дверцу, сел за руль и уехал.
Рокки сидел на переднем сидении.
На следующий день Сиджей задержалась в школе, и я ждала ее во дворе, пожевывая палку
и наблюдая за птицами.
Лаять на птиц бесполезно – они не понимают, что должны бояться собак, поэтому никак
не реагируют на лай и продолжают заниматься своими делами. Раньше я ела мертвых птиц, но вкус у них был так себе, и даже если бы я поймала живую, то не уверена, что стала бы ее
есть, хотя я не прочь узнать, какие они на вкус, когда свежие.
Глория открыла дверь.
– Эй, Молли, хочешь вкусненького? – позвала она меня.
Я осторожно подошла к ней, смиренно повиливая поджатым хвостом. Обычно Глория
разговаривала со мной только, если я натворю дел.
– Давай, иди сюда.
Я зашла в дом, и она закрыла за мной дверь.
– Любишь сыр?
Я завиляла хвостом и прошла за ней на кухню. Она направилась к холодильнику, я внимательно за ней следила и не зря – открылась дверца, и меня захлестнула холодная
волна аппетитных запахов. Глория немного покопалась внутри.
– Весь заплесневел, но собаке ведь можно, да? Хочешь?
Глория протянула мне толстый кусок сыра на вилке. Я понюхала его, потом пару раз очень
неуверенно куснула, ожидая, что она сейчас на меня разозлится.
– Ну давай же, – сказала она.
Я стянула сыр с вилки, бросила его на пол и быстренько съела. Так, хорошо, значит, она изменила свое отношение ко мне!
– Вот. – Еще один огромный кусок сыра со звоном упал в мою миску. – Хоть какая-то
польза от тебя. Смешно тратить огромные деньги на первосортную собачью еду, когда можно
скармливать тебе отбросы.
Раньше мне всегда давали сыр по чуть-чуть, так что здоровенный кусок в моей миске был
неожиданной роскошью. Глория ушла из кухни, и я потихоньку стала поедать сыр. Когда я
доела, у меня немного текли слюни, и я выпила почти всю воду из своей миски.
– Все? – спросила Глория, зайдя на кухню чуть позже. Она подошла к двери на задний двор
и распахнула ее. – Давай, иди.
Я поняла смысл сказанного и поспешно вышла во двор. Здесь я чувствовала себя лучше.
Я не знала, когда вернется Сиджей, и по ней скучала. Я прошла через собачью дверь
в подвал и свернулась на своей подушке.
Я заснула, а когда проснулась, мне было очень плохо. Я немного походила, тяжело дыша.
У меня текли слюни, постоянно хотелось пить, а ноги дрожали. Спустя какое-то время я смогла
только стоять дрожащих ногах – двигаться не было сил.
Я услышала шаги Сиджей – наконец-то она пришла домой.
– Молли, иди сюда! Поднимайся! – Она позвала меня, открыв дверь на лестницу.
Я знала, что должна слушаться. Я сделала шаг, все плыло перед глазами.
– Молли! – Сиджей начала спускаться. – Молли? Ты в порядке? Молли!
В последний раз, произнося мое имя, она закричала. Я хотела подойти к ней и сказать, что все в порядке, но не могла двинуться с места. Когда она подошла и подняла меня, все вокруг казалось приглушенным, будто моя голова была под одеялом.
– Мам! Что-то случилось с Молли! – Сиджей поднялась со мной по лестнице, а потом мимо
Глории, которая сидела на диване, и выбежала из дому.
Когда Сиджей поставила меня на землю, чтобы открыть дверцу машины, меня сильно
вырвало на траву.
– Боже! Что же ты съела, Молли!
Когда мы катались на машине, я всегда сидела на переднем сиденье, но в этот раз у меня
не было сил даже высунуть голову в окно.
– Молли, мы едем к Ветеринару. Хорошо? Молли? Держись, пожалуйста!
