Марк Марциал - Эпиграммы

Благоухать бы могла так и собака моя.

Не виноградником мне, водоемом владеть бы в Равенне:

Больше нажиться я там мог бы продажей воды.

Ловкий надул меня плут трактирщик намедни в Равенне:

Мне, не разбавив водой, чистого продал вина.

109

На байской у Фавстина-друга, Басс, даче

Ни праздных не найти тебе шпалер мирта,

Платанов нет безбрачных, не стригут буксов;

Бесплодных нет посадок там нигде в поле,

5 А все живет там жизнью без затей, сельской.

Цереры даром каждый закром там полон,

И много пахнет там амфор вином старым;

Там после ноября, когда зима близко,

Садовник грубый режет виноград поздний;

10 В долу глубоком там быки мычат дико,

Теленок лбом комолым норовит биться;

Пернатой стаей полон грязный двор птичий:

Здесь бродят гусь-крикун, павлин в глазках ярких,

И птица, что по перьям названа красным,

15 И куропатка, и цесарки — все в пятнах;

А вот фазан из нечестивых стран колхов;

Родосских самок гордый там петух топчет,

И всплески голубиных крыл шумят с башен;

Здесь горлинка воркует, стонет там вяхирь.

20 За домоводкой жадные бегут свиньи,

Ягненок нежный полных ждет сосков матки.

Прислугой юной окружен очаг светлый,

И в праздник целый лес горит там в честь ларов.

С безделья не бледнеет винодел праздный,

25 Не тратит даром масла там атлет скользкий:

Силком коварным ловит он дроздов жадных,

А то лесой дрожащей удит он рыбу,

Иль, в сеть поймавши, он несет домой ланей.

Для городской прислуги труд в саду весел,

30 И понукать не надо резвую челядь:

Все кудряши охотно старосте служат,

И даже евнух вялый здешний труд любит.

С пустой рукою не придет клиент сельский:

Один, глядишь, приносит светлый мед в сотах

35 И стопку сыра из Сассинского леса,

Другой пушистых притащил с собой соней,

А тот — косматой матки блеющих деток.

А тот — каплунов дает, скопцов жирных.

Дары от матерей в плетенках из ивы

40 Несут колонов честных рослые дочки.

Когда придет сосед веселый, труд кончив,

То не хранит на завтра яства стол-скряга:

Еда готова всем, и пьяные гости

Не могут в сытых слугах возбудить зависть.

45 А у тебя под Римом щегольской голод:

С высокой башни видишь ты одни лавры,

Спокоен ты: Приапу не страшны воры;

Ты винодела городской мукой кормишь,

На расписную дачу ты везешь, праздный,

50 Цыплят, капусту, яйца, сыр, плоды, сусло.

Усадьба это иль в деревне дом римский?

Кердон-сапожник давал в изящной Бононии игры,

В Му́тине дал сукновал. Где же трактирщик их даст?

Если обедом меня, не подачкой, как прежде, прельщаешь,

Что ж не такой же обед мне подают, как тебе?

Устриц себе ты берешь, упитанных в водах Лукрина,

Я же ракушки сосу, рот обрезая себе;

5 Ты шампиньоны жуешь, а я свинухом угощаюсь,

С камбалой возишься ты, я же лещами давлюсь;

Ты набиваешь живот золотистого голубя гузкой,

Мне же сороку на стол, сдохшую в клетке, кладут.

10 Что ж это? Вместе с тобой без тебя я обедаю, Понтик?

Вместо подачки — обед? Пусть! Но такой же, как твой.

Все, чего просишь, — «ничто», по-твоему, Цинна-бесстыдник:

Если «ничто», то тебе не отказал я ни в чем.

Что покупаешь за сто и за двести тысяч рабов ты,

Что попиваешь вино времени Нумы-царя,

Что обошлася в мильон тебе не роскошная утварь,

Что лишь на фунт серебра целых пять тысяч ушло,

5 Что золотая тебе повозка стоит поместья,

Что ты за мула платил больше, чем отдал за дом,

Это, по-твоему, Квинт, обличает великую душу?

Нет! Доказательство, Квинт, это ничтожной души.

Котил, ты мил, говорят: это общее мнение, Котил.

Не возражаю. Но что значит быть милым, скажи?

«Мил, я скажу, у кого изящно расчесаны кудри,

Кто аромат издает как киннамон и бальзам;

5 Кто напевает всегда гадесские, нильские песни,

Кто безволосой рукой движет мелодии в такт;

Тот, кто сидит, развалясь, целый день у женского кресла

И, наклонясь, что-нибудь на ухо шепчет всегда;

Кто получает и сам посылает повсюду записки,

10 Тот, кому страшно, что плащ могут соседи помять;

Знает, в кого кто влюблен, и на все поспевает попойки

И родословную всю может Гирпина сказать».

Что говоришь ты? Так вот что значит, Котил, быть милым?

Замысловатая вещь, Котил, быть милым, скажу!

110

Сирен, сулящих жуткий морякам отдых

И упоительно влекущих всех к смерти,

Не избегал никто, кто слышал их пенье,

Но увернулся, говорят, Улисс хитрый.

5 Не странно, Кассиан, но было б мне странно,

Когда бы отпустил его болтун Каний.

Нежных дыхание уст кусающей яблоко девы,

Благоуханный шафран из корикийских садов,

Чем виноградник седой, едва распустившийся, пахнет,

Запах от свежей травы, что ощипала овца,

5 Иль что от мирта идет, от арабских пряностей, амбры,

Дым от огня, если в нем ладан восточный горит,

Дух, что идет от земли, орошенной дождиком летним,

И от венка на кудрях смоченных нардом волос —

Все в поцелуях твоих, Диадумен, мальчик жестокий.

10 Что ж было б, если бы ты поцеловал от души?

Равным фаросскому злу преступленьем запятнан Антоний,

Обе священных главы оба отсекли меча.

Той головою ты, Рим, в увенчанных лавром триумфах

Славен был; этою ты горд был, когда говорил.

5 Дело Антония все ж тяжелей преступленья Потина:

По приказанью — Потин, этот же действовал сам.

111

Никуда вы не годны, разгильдяи,

Вы ленивей Ватерна и Расина,

Где, по заводям тихим проплывая,

По команде вы медленно гребете.

5 Фаэтон уж склонился, в мыле Этон,

Наступила жара, и знойный полдень

Отпрягает уже коней усталых;

Вы ж, качаясь на мягких волнах, праздно

Забавляетесь в лодке безопасной.

10 Погребаете вы, а не гребете!

Лишь до сих пор для тебя, матрона, написана книжка.

«Ну а кому же, скажи, дальше писал ты?» — «Себе».

Здесь я про стадий пишу, про гимнасий, про термы. Уйди же!

Я раздеваюсь: нагих видеть мужчин берегись.

5 Тут, после роз и вина, отбросила стыд Терпсихора

И что угодно сболтнуть может она, захмелев.

И не намеком уже, но открыто она называет

То, что приемлет, гордясь, в месяц Венера шестой;

Что посредине своих огородов староста ставит,

10 То, на что дева глядит, скромно прикрывшись рукой.

Если я знаю тебя, ты длинную, скучную книжку

Бросить хотела. Теперь — жадно прочтешь ее всю.

Что эпиграммы свои языком целомудренным пишешь

И что в стихах у тебя сальностей нет никаких,

Я восхищаюсь, хвалю: непорочней тебя не найдется,

А у меня ни листа без непристойностей нет.

5 Ладно: пусть юноши их развращенные, легкие девы

Или старик, все еще мучимый страстью, прочтут.

Что ж до почтенных твоих и невинных, Косконий, творений —

Мальчикам надо читать или девчонкам одним.

Прежний Авфидии муж, Сцевин, любовником стал ты,

Твой же соперник теперь сделался мужем ее.

Чем же чужая жена для тебя своей собственной лучше?

Иль ты не можешь любить, если опасности нет?

Мальчику если невмочь и тебе невтерпеж тоже, Невол,

Я не гадатель, но тут знаю, что сделаешь ты.

Хочешь со мною ты спать, Савфея, но мыться не хочешь.

Подозреваю, что тут что-то неладное есть.

Иль у тебя, может быть, отвислые, дряблые груди,

Иль ты боишься открыть голый в морщинах живот,

5 Иль непомерно твоих растерзанных чресел зиянье,

Или же там у тебя что-нибудь слишком торчит…

Это, однако, все вздор: ты, наверно, прекрасна нагая;

Худший порок у тебя: дура набитая ты.

С возмужалыми, Галл, ты спишь юнцами,

Но их крепости нет в тебе нимало.

Знаешь, в чем я тебя подозреваю?

Я готов бы тебя считать девчонкой,

5 Да молва не зовет тебя миньоном.

Мазью ты бреешь лицо, а лысину — пастою смольной,