Гай Плиний Младший - Письма Плиния Младшего. Панегирик Траяну.

Гай Плиний Младший

Письма.Панегирик Траяну.

КНИГИ I—Х 1

КНИГА I

Плиний Септицию2 привет.

Ты часто уговаривал меня собрать письма, написанные несколько тщательнее, и опубликовать их. Я собрал, не соблюдая хронологического порядка (я ведь не писал историю), а как они попадались под руку3. (2) Только бы ты не раскаялся в своем совете, а я в своей уступчивости. Теперь я поищу те, что забросил, и не буду прятать, если еще что напишу. Будь здоров.

2

Плиний Арриану4 привет.

Я предвижу, что ты задержишься со своим приездом, и потому предлагаю тебе книгу, которую обещал в прежних письмах. Прочти ее, пожалуйста, и, по своему обычаю, внеси поправки5, — потому особенно, что я, кажется, до сих пор ничего не писал с таким ζήλω [усердием]. (2) Я пытался подражать, по крайней мере в оборотах речи, Демосфену, твоему любимцу всегда, и Кальву6, моему с недавних пор; силы таких ораторов могут достичь «немногие, кого справедливый7»... (3) Материал вполне подходил для такого соревнования (боюсь за дерзкое слово): почти вся речь исполнена пафоса8: она пробудила меня от длительной спячки, если только я способен пробуждаться. (4) Не пренебрег я и ληκύθοις [Лекифами] нашего Марка9: я неизменно чуть-чуть сворачивал с дороги, когда уместно было украсить ими речь: я ведь хотел, чтобы речь потрясла людей, а не навела на них тоску.

(5) Не думай, что этой оговоркой я прошу снисхождения. Чтобы еще усилить твою правку, я тебе признаюсь: и меня самого и моих сотоварищей не отпугивает мысль об ее издании10, если только ты благосклонно отнесешься к этой, может быть, нелегкой затее. (6) Надо, конечно, что-нибудь издать — лучше бы уже готовое — (молитва лентяя) — надо издать по множеству причин, а главное потому, что люди не выпускают из рук книжек, мной изданных, хотя они и утратили прелесть новизны. Книгопродавцы, может быть, только говорят мне приятные слова. Пусть, впрочем, говорят, если эта ложь заставляет меня работать. Будь здоров.

3

Плиний Канинию Руфу11, привет.

Ну как Комо, наша с тобой радость? и прелестная пригородная вилла? портик, в котором всегда весна? аллея платанов с ее густой зеленью? канал с водой, отсвечивающей зеленью? Пруд внизу? он к нашим услугам? А та дорожка с землей плотной, но мягкой для ноги? а баня, круглый день залитая солнцем? столовые для большого общества и те, что лишь для некоторых? комнаты, где ты проводишь день, и спальни12? (2) Они завладели тобой и передают, чередуясь, одна другой? Или тебя, внимательного хозяина, отвлекают обычные твои частые разъезды по имению? Если завладели тобой — счастливый ты человек, а если нет, ты «один из многих13».

(3) Почему ты (уже пора) не поручишь эти низменные мелкие заботы другим14 и в этом глубоком полном уединении целиком не отдашься занятиям? им твой труд, им досуг; им работа и отдых, бдение и сон. (4) Создай, выкуй, что останется твоим навеки! Остальные твои владения после тебя не раз переменят хозяина; это, став твоим, никогда быть твоим не перестанет.

Я знаю, к какой душе, к какому дарованию обращаюсь я со своими увещеваниями; ты только постарайся понять сам, чего ты стоишь; если ты это поймешь, поймут и другие. Будь здоров.

4

Плиний Помпее Целерине15, своей теще, привет.

Всего у тебя полно в имении под Окрикулом, да и под Нарнией и под Карсулами, и под Перузией16! В имении под Нарнией даже баня17. Из писем моих (твоих уже не нужно) хватит одного старого и короткого. (2) Клянусь Геркулесом я больше дома у тебя, чем у себя. Есть, однако, разница: твои домочадцы принимают меня с большей заботой и вниманием, чем мои. (3) Может быть также будет и с тобой, если ты когда завернешь к нам. Я очень этого хотел бы; увидишь, у меня ни в чем тебе не будет отказа, как и мне у тебя не было, а затем пусть мои домочадцы, которые ожидают меня в пренебрежительном спокойствии, несколько встрепенутся. (4) У добрых хозяев рабы отвыкают бояться. Новые лица заставляют их очнуться, и они стараются получить одобрение хозяев за службу не им, а другим. Будь здорова.

5

Плиний Воконию Роману18 привет.

Видел ты такого перепуганного и присмиревшего человека, как М. Регул после смерти Домициана? Преступлений при нем совершал он не меньше, чем при Нероне, но не так открыто19. Ему стало страшно моего гнева — и не зря: я разгневан. (2) Он взлелеял гибель Рустика Арулена и так радовался его смерти, что прочитал и опубликовал сочинение, в котором нападал на Рустика; назвал его «обезьяной стоиков» и еще добавил «заклейменный Вителлиевым шрамом20» — ты узнаéшь красноречие Регула. (3) Геренния Сенециона он поносил так неистово, что Меттий Кар сказал ему: «Какое тебе дело до моих мертвецов? Разве я беспокою Красса или Камерина21»? (4) (Регул донес на них при Нероне). Он считал, что все это мне тягостно, и поэтому даже не пригласил на свое чтение. (5) А кроме того, он вспомнил, как приставал ко мне у центумвиров22 с расчетом меня погубить. Я помогал по просьбе Аррулена Рустика, Аррионилле, жене Тимона23; Регул выступал против. Я в этом деле частично опирался на мнение Меттия Модеста24, человека прекрасного. Он тогда находился в ссылке; был выслан Домицианом. И вот тебе Регул: «Скажи, Секунд, — обращается он ко мне, — что ты думаешь о Модесте?» Ответь я: «хорошо» — гибель; ответь «плохо» — позор. Могу сказать одно: боги мне помогли. «Я отвечу, если об этом будут судить центумвиры». Он опять: «Я спрашиваю, что ты думаешь о Модесте?» — (6) «Свидетелей25, — ответил я, — обычно спрашивают о подсудимых, а не об осужденных». Он в третий раз: «Я спрашиваю, что ты думаешь не о Модесте, а об его лояльности?» (7) «Ты спрашиваешь, что я думаю? Я считаю, что не дозволено даже обращаться с вопросом о том, о ком уже принято решение». Он замолчал; меня хвалили и поздравляли: я не повредил своему доброму имени ответом, хотя бы мне и полезным, но бесчестным, и не угодил в силок, расставленный таким коварным вопросом.

(8) Теперь, сознавая свою вину, он в перепуге хватает Цецилия Целера, сразу за ним Фабия Юста26 и просит их помирить меня с ним. Мало того: приходит к Спуринне27 и униженнейшим образом (как всегда, когда он боится) молит его: «Молю тебя, пойди утром к Плинию, только совсем утром (я не в силах больше терпеть это беспокойство); каким угодно способом добейся, чтобы он на меня не сердился». (9) Я уже не спал; от Спуринны посол: «Я иду к тебе» — «ни в коем случае: я к тебе». Мы направились друг к другу и сошлись в портике Ливии28, Спуринна излагает поручение Регула, добавив свою просьбу — скупо, как и полагается просить достойному человеку за негодяя. (10) «Смотри сам, чтó, по-твоему, ответить Регулу. Мне не пристало обманывать тебя: я жду Маврика29 (он еще не вернулся из ссылки) и не могу тебе ответить ни «да» ни «нет»; я буду поступать, как он решит: он тут глава, мне подобает идти за ним следом».

(11) Несколько дней спустя Регул встретился со мной в тот день, когда мы поздравляли претора30; занятый старым, он отводит меня в сторону и говорит: он боится, что у меня глубоко в душе засели слова, сказанные им однажды на суде центумвиров, когда он отвечал мне и Сатрию Руфу31: «Сатрий Руф, который не состязается с Цицероном и доволен современным красноречием». (12) Я ответил, что сейчас, после его признания, я понимаю его колкость, но ведь слова эти можно истолковать и в почетном смысле. «Да, — говорю я, — я состязаюсь с Цицероном, я недоволен современным красноречием и считаю крайней глупостью выбирать для подражания не самое лучшее. А раз ты помнишь этот случай в суде, почему же ты забыл о другом, когда ты меня допрашивал, чтó я думаю о лояльности Меттия Модеста?» Он заметно побледнел, — хотя и вообще бледен,— и, запинаясь, пробормотал: «Я спрашивал во вред не тебе, а Модесту». Какая жестокость в человеке! Он не скрывает своего желания навредить сосланному. (14) И вот замечательная для того причина: «Он ведь написал в одном письме, читанном у Домициана: «Царек, негоднейший из всех двуногих», — сущую правду написал Модест32.

(15) На этом кончилась наша беседа; я не захотел ее продолжать, чтобы ничем не связать себя до приезда Маврика. Я прекрасно понимаю, что Регул δυσκαθαίρετον [которого трудно уловить.]: он богат, влиятелен, многие за ним ухаживают, еще больше тех, кто его боится: страх обычно сильнее любви. Может, однако, случиться, что все это пошатнется и рухнет: преданность негодяев так же ненадежна, как они сами. (16) Повторяю опять, я жду Маврика. Он человек основательный, разумный, многими испытаниями многому наученный, способный по прошлому предвидеть будущее. По его указанию я или что-то попытаюсь сделать, или буду сидеть смирно. (17) Я написал тебе об этом потому, что по нашей взаимной любви надлежит тебе знать не только о том, что я делаю и говорю, но и о том, что собираюсь сделать. Будь здоров.

6

Плиний Корнелию Тациту привет.