Марк Марциал - Эпиграммы

Добывай покровителя скорее,

Чтобы в черную кухню не попасться

И тунцам не служить сырой оберткой

5 Иль мешочком для ладана и перца.

Ты к Фавстину спешишь на грудь? Разумно!

Кедрецом умащенная, пойдешь ты

И, с обеих сторон в убранстве пышном,

Закичишься головками цветными;

10 Всю покроет тебя изящный пурпур,

Загордится червленый заголовок:

Под защитой такой и Проб не страшен.

96

Снадобьем черным лицо красивое ты укрываешь,

Но некрасивым своим телом ты воду мутишь.

Верь, (богиня сама вещает моими устами):

«Или открой ты лицо, или купайся в плаще».

В Рим, моя книга, ступай! Если спросят, откуда пришла ты,

«Я из тех стран, где идет, — скажешь, — Эмилиев путь».

Если ж, в какой мы земле, в каком мы городе, спросят,

Форум Корнелиев ты можешь в ответ указать.

5 Спросят, зачем я ушел, — скажи ты вкратце о многом:

«Да надоело ему тогу напрасно таскать».

Скажут: «Когда же назад он вернется?» Ответишь: «Поэтом

Рим он покинул; придет он кифаредом теперь».

97

В Город идя без меня, ты желаешь, чтоб многим представил

Я тебя, книжка моя, или всего одному?

Будет с тебя одного, поверь мне; чужой ты не будешь

Юлию: имя его я повторяю всегда.

5 Сыщешь его ты легко у самого входа на Текту:

Дом, где теперь он живет, раньше был Дафнида дом.

Есть у него и жена, что в объятья, к груди прижимая,

Примет тебя, если ты и запыленной придешь.

Вместе ль обоих найдешь, или первым его иль ее ты

10 Встретишь, скажи: «Приказал Марк передать вам привет».

Хватит с тебя: пусть других представляют письмом, но напрасно

Думаешь ты, что друзьям надо представленной быть.

98

День, что третьим идет по счету за идами мая,

Должен вдвойне, Марцеллин, праздником ты почитать.

В этот день твой отец свет неба увидел впервые,

Ты посвятил в этот день щек твоих первый пушок.

5 Пусть одарил он отца всеми благами радостной жизни,

Большего счастья ему не приносил этот день.

Грошей несчастных ты прощай теперь, сотня —

Раздача свите, что давно уж с ног сбилась,

Что ей давал, бывало, банщик весь потный.

С голодными друзьями что же вам делать?

5 Конец пришел подачкам от царей гордых.

«Увертки прочь: давайте-ка оклад полный!»

«Квинт в Таиду влюблен». — «В какую Таиду?» — «В кривую».

Глаз у Таиды один, Квинт же на оба ослеп.

Пишет стишки на меня, как слухи носятся, Цинна.

Как же он пишет, когда их не читает никто?

Установил, Филомуз, твой отец по две тысячи в месяц

На содержанье тебе день ото дня выдавать:

Так как назавтра всегда ты из мота бы делался нищим,

То, при пороках твоих, нужен поденный паек.

5 Но, умирая, тебе завещал он все до копейки.

Так он тебя, Филомуз, вовсе наследства лишил.

Если подружка твоя не крива, не Таидой зовется, —

Квинт, почему же моим дистихом ты оскорблен?

Просто по сходству имен назвал я Таидой Лаиду,

А с Гермионой, скажи, чем же Таида сходна?

5 Правда, сам-то ты — Квинт. Ну, заменим любовника имя:

Пусть, коль угодно, не Квинт любит Таиду, а Секст.

Умастил, признаю, вчера чудесно

Сотрапезников Квинт, но есть им не дал.

Смех какой: голодать, но надушиться!

Кто лежит умащенным без обеда,

5 Представляется мне, Фабулл мой, трупом.

Ты не желаешь ни рыб, ни цыплят не хочешь отведать,

И кабана ты щадишь, Невия, больше отца,

Повара бьешь и бранишь, что все недоварено. Этак

Мне несвареньем никак не заболеть у тебя.

Голодный Тукций в Рим решил отправиться,

Уехав из Испании;

Но лишь услышал о подачках он рассказ,

С моста вернулся Мульвия.

99

Корд, не глядя, на веру дает, как никто в целом Риме.

«Он, этот нищий?» — Да нет: слепо он верит любви.

Ты гладиаторский бой, царек сапожников, Кердон,

Ставишь, и грабит кинжал шила доход у тебя.

Пьян ты: тебе никогда не пришло бы в голову трезвым

Собственной кожей своей, Кердон, за игры платить.

5 Прямо из кожи ты лез, но себе на носу заруби ты,

Кердон, что шкурой своей надо тебе дорожить.

Сырный десертный пирог, что долго кругом обносили,

Пальцы гостям обжигал: был чересчур он горяч;

Но разгоралась сильней Сабидия глотка, и вот он

Несколько раз на него, щеки напыжив, подул.

5 Правда, пирог поостыл, и тронуть его было можно,

Но не решился никто взять его: стал он дерьмом.

Ты начинаешь с того, что без голоса ты от простуды.

Раз извиняешься ты, Максим, зачем же читать?

Рядом с Сотней Колонн изваянье медведицы видно,

Там, где фигуры зверей между платанов стоят.

Пасти ее глубину попытался измерить прелестный

Гил и засунул, шутя, нежную руку туда.

5 Но притаилась во тьме ее медного зева гадюка:

Много свирепей она хищного зверя была.

Мальчик коварства не знал, пока не укушен был насмерть:

Ложной медведицы пасть злее была, чем живой.

Чем занят друг мой Каний Руф, скажи, Муза!

Быть может, на листках бессмертных все пишет

О Клавдии, о днях былых времен повесть?

Иль с тем, что приписал Нерону льстец лживо,

5 Он спорит, или с Федром в злых его шутках?

Элегик резвый или эпик он важный?

Иль, средь поэтов сидя, он острит, праздный,

Пересыпая речь аттической солью?

10 Ко храму ли оттуда он идет в портик

Иль к Аргонавтам и лениво там бродит?

Иль у Европы томной вновь в лучах солнца,

Среди остывших пополудни он буксов

Сидит, а то гуляет без забот горьких?

15 В Агриппы термах или в Титовых мыться

Он стал иль в Тигеллина гнусного банях?

Иль он в деревне у Лукана и Тулла?

Иль с Поллионом на четвертой он миле?

Иль к бурным отбыл он уже ключам байским

20 И по Лукрину тихому плывет в лодке?

«Желаешь знать, чем занят Каний твой? Смехом».

Спас господина опального раб, им самим заклейменный.

Этим, однако, не жизнь спас он ему, а позор.

Апиций, шестьдесят мильонов дав брюху,

Ты все ж десяток сохранил себе с лишком.

Но, опасаясь жажды с голодом вечным,

Налив последний кубок, ты глотнул яду.

5 Такой, Апиций, не был ты вовек прорвой!

Ежели кушанья все рабам за спиной отдаешь ты,

То почему ж не в ногах стол накрывают тебе?

Портивший лозы козел, обреченный на смерть за это,

Жертвой угодной предстал, Вакх, перед твоим алтарем.

Тускский гаруспик, его заклать собиравшийся богу,

Рядом стоявшему тут парню-болвану велел

5 Острым отрезать ножом ему немедля шулята,

Чтобы пропала скорей мяса поганого вонь.

Сам же, когда, наклонясь к алтарю дерновому, горло

Бившейся жертвы хотел резать, зажавши рукой,

Всем святотатственно он показал свою страшную грыжу.

10 Тотчас хватает ее и отрезает мужик,

Думая, что вековой того требует чин и обычай

И что утробой такой издавна чтут божество.

Так из этруска ты вдруг обратился в галла, гаруспик,

И, закалая козла, сам-то ты стал валухом.

100

Чтоб охладить тебе горячий жар бани,

Куда, Фавстин, и Юлиан едва входит,

Проси, чтоб окунулся Сабиней-ритор:

Остудит этот и Нероновы термы.

Кандид, владеешь один ты землей, один и деньгами,

Золотом — ты лишь один, муррою — тоже один.

Массик имеешь один и Опимиев цекуб один ты,

Да и умен ты один, и даровит ты один.

5 Все у тебя одного. Ты думаешь, стану я спорить?

Но вот супругу твою, Ка́ндид, ты делишь с толпой.

101

В гости к себе не зовешь, а ко мне ты в гости приходишь:

Я бы простил, коли ты, Галл, никого бы не звал.

Ты приглашаешь других: мы оба с изъяном. «С каким же?»

Твердости нет у меня, Галл, у тебя же — стыда.

Все удивляешься ты, что воняет у Мария ухо.