Волшебные сапоги Хонеима. Еврейские сказки - Гертруда Ланда
«Какой город-то чудной, когда в нём ни людей, ни пыли нет, — подумал Пинхус. — А ведь без солнца оно, пожалуй, и лучше».
Крадучись стал пробираться он по улице, поближе к стенам, словно кошка. Мало-помалу он расхрабрился, и ему стало стыдно своих страхов.
— А может быть, все это пустое — болтают только, что по ночам ведьмы да черти бродят.
— Ой ли, — насмешливо сказал позади него какой-то голос.
Пинхус вздрогнул и оглянулся. Но улица была по-прежнему совсем пуста.
— Что? Кто это? Или тут никого нет? — шептал он дрожа.
Ни единый звук не нарушил тишину. И когда колени Пинхуса перестали дрожать, а зубы стучать, он довольно смело сказал:
— Разумеется, мне это только почудилось.
— Ну, нет! — прозвучал в ответ неведомый голос.
Пинхус заорал и даже подпрыгнул от страха. Но кругом по-прежнему не было видно ни души.
«То или ведьма, или шайка чертей, или целое сборище колдунов, — решил он наконец. — Ох, пропала моя голова! Теперь уж наверняка меня околдовали. Хоть бы взглянуть, кто я теперь: Пинхус или обезьяна, рыба или мул».
В страхе он повернул назад и пустился бежать домой. Но не успел пробежать и несколько шагов, как споткнулся обо что-то мягкое. И вдруг эта масса качнулась, поднялась и подняла на себе Пинхуса. То оказался осёл, и Пинхус лежал на его спине.
— Не тяни меня за гриву, — сказал осёл, слегка брыкнув задними ногами и встряхивая Пинхуса.
Пинхус совсем онемел от страха. Когда он при шёл в себя, то сказал:
— Добрый и милостивый осёл, что случилось? Мне показалось, что я слышал какой-то голос. Быть может, вы волшебник и околдовали меня? Не обратился ли я в вас, а вы в меня? Вот хоть убейте, я ничего не понимаю!
— Одно могу тебе сказать, — ответил осёл, — что на моей спине сидит дуралей. И право, у меня нет никакой охоты отвечать на глупые вопросы. Мне отлично известно, что я осёл, но я совсем не думал, что и ты таков же.
— Ай-ой! — закричал Пинхус. — И я тоже осёл, грязное четвероногое животное?! Ну вот, так и есть! Так я и ждал, что меня обратят в какого-нибудь зверя. Ой-вэй! Что же мне теперь делать? Хоть бы к хозяину мне как-нибудь вернуться… Да ведь он запрёт теперь меня в стойло и будет кормить соломой.
— Если ты и осёл, друг милый, так я тут не виноват, — убеждал Пинхуса осёл, делая скачки, от которых Пинхусу становилось дурно. — По совести говоря, тебе и впрямь следовало бы иметь четыре ноги да такие же уши, как у меня. У тебя сколько ног и рук?
— Каждых по паре, — ответил Пинхус, взглянув несколько раз на свои руки и ноги.
— Ну, так и благодари свою судьбу. И слушай-ка, что я тебе скажу: если не хочешь нажить себе беды, то держи себя прилично и не смей больше называть меня грязным животным. Я этого не люблю!
— Я буду почтителен к вам, добрый и милостивый господин осёл, — взмолился Пинхус. — Поз вольте мне только слезть с вашей спины и уйти домой.
— Нет, — возразило животное, брыкаясь снова. — Я тебе не позволю слезть и не пущу домой. Ты лентяй и бездельник. Ты уж забыл, куда тебя послали?… Садись как следует и не дёргай мою гриву, мне это надоело. Я провезу тебя по всему приходу, а ты буди жителей, созывай их в синагогу. Но только не разговаривай со мной и ни о чем меня не спрашивай, иначе — худо будет.
— Ох, пропала моя голова! — завыл Пинхус.
— Перестань выть! — сказал осёл, начиная опять брыкаться. — Надоел ты мне. Уши мои не привыкли к таким диким звукам. Да от разговоров с тобой у меня уже и горло заболело, а мне надо его беречь: завтра вечером я должен петь на концерте волшебников.
— Волшебники, колдуны, ведьмы! Ох, беда моя пришла! — ещё громче заголосил Пинхус.
Перестань! — крикнул осёл, рассердившись. — Не забывай моего предостережения, иначе, повторяю тебе, будет худо. Ну, держись крепче!
Пинхус наконец замолчал, крепко сжал ногами бока осла, и животное пустилось в путь. Осёл шагал тихо и осторожно, так что Пинхус, сидя на его спине, почувствовал себя совсем хорошо. Ему не приходилось никогда так славно кататься. От удовольствия он даже похлопывал осла по шее. Но тут же позабыв все предостережения осла, принялся весело болтать.
— Скажите мне, мудрый господин осёл, — начал он, — вы этак каждую ночь людям голову морочите?
В следующую минуту он едва не полетел кувырком: осёл резко остановился и сильно брыкнул задними ногами.
— Ну, теперь ты попал в беду, — сказал он Пинхусу. — Я предупреждал тебя, чтобы ты не говорил больше ни слова; а теперь уж сам на себя пеняй.
— Ох, беда моя пришла! — опять завыл Пинхус. — Что же теперь со мной будет? Не иначе, обращусь я в свинью, или осла, или в крысу!
Он внимательно осмотрел свои руки и ноги. Тех и других оставалось по паре, и никаких перемен в них не произошло. Но посмотрел Пинхус вокруг и удивился: дома будто стали меньше, а крыши их как-то опустились. Взглянул Пинхус на землю, а её едва видно где-то далеко-далеко внизу. Посмотрел Пинхус на осла и вскрикнул от ужаса: осёл обратился в какое-то огромное животное; ростом он стал больше слона, каждое ухо его не меньше самого Пинхуса.
— Пропал я совсем, — плакал бедный малый. — Свалюсь я теперь и расшибусь, а это чудище меня сожрёт.
Осёл уж не обращал внимания на болтовню Пинхуса, а только вырастал всё больше и больше. Он вышел далеко за город и там остановился у высокой башни.
— Ну, добрый и милостивый господин дуралей, теперь берегись! — крикнул осёл Пинхусу.
В этот миг Пинхус почувствовал страшный толчок и, перелетев через голову осла, очутился на крыше башни.
— Прощай, дурачина! — смеялся осёл. — Когда тебе в следующий раз велят держать язык за зубами, ты это помни!
Он уходил от башни куда-то вниз, становясь все меньше и меньше, и наконец совсем скрылся из виду.
— Спасите! Помогите! Тону! — во весь голос кричал Пинхус, сидя на крыше; но криков его никто не слыхал.
До рассвета молились евреи в синагоге, и прошло много часов прежде, чем кто-то услышал Пинхуса, сидящего на башне. И немало пришлось похлопотать, чтобы снять его оттуда.
Из рабов в цари
