Коммунальная квартира - Алевтина Ивановна Варава
— Мне кажется, мама Гришу случайно в роддоме перепутала и взяла себе чужого ребёнка. Который совсем жизни не знает, — вздыхала Оля.
И Зина с ней соглашалась. Долго был их брат не от мира сего. А потом исправился. Отчего — девочки так и не узнали.
Глава 36
Окно
Двойняшки у Аннушки и Гришки родились вскоре после отъезда Витеньки и Аришы к морю. Очень уж долго молодые собирались: точнее, собиралась Арина. Натаскала она через вентиляцию такую гору вещей, что те заполонили всю комнату и коридор, и даже пришлось на лестницу вытаскивать, определив сторожить Демьяновых собак и Мурку в качестве руководителя (кстати, не зря — за самоваром потом Мурка Аришку отвела к сантехнику Жоре на третий этаж, чтобы та в дверь позвонила и имущество унесла. Попросила Жору Мурка сама, и тот молниеносно принёс самовар, всучил мамкиных пирожков и, кажется, в довесок пить бросил почти на полгода).
Комната в зашкафном пространстве была побольше, чем освобождённая Витькина, и к управдому никто не пошёл, только остро встал вопрос с проветриванием — потому как не было за шкафом окон.
— Детям свежий воздух нужен, — чесал макушку Гришка. — Может, с родителями и сёстрами поменяемся?
— Только устроились! — охала Аннушка, качая сына и дочку двумя руками, как два куля с красными личиками — так туго они были спелёнаты. Жалко было Аннушке колдовской квартирки, в которой в любой момент детям можно раздвинуть по своей личной комнате.
Неожиданно вопрос с окном помогла разрешить Настёна. Услышала она об Аннушкиной напасти, пока та детей своих в тазу купала. И в тот же вечер уговорила маму на один-единственный денёчек вернуть на кровать халабуду, убранную с концом пыльного нашествия.
Вместо сна, жертвуя по такому важному случаю даже своим режимом, очень важным для первоклассницы, которая собралась быть круглой отличницей и обязательно получить золотую медаль, пошла Настёна, когда папин храп услыхала, в дворцовый садик. Долго звала там свою подружку Танечку, потом ей всё про окно рассказала и спросила, нельзя ли как-то из закутка Аннушки и Григория в соседской комнате в сад окно прорубить.
— Au début, ça va faire peur. Il faut ouvrir la trappe. Mais tu ne te bats pas. Il ne fera pas de mal[1], — пропела птичка в ответ.
Настёна, правда, всё равно боялась и потому взяла Танечку с собой. Сначала в ванную — за перекисью водорода. Потом — к статуе КАМАЗа, и они долго поливали медицинской жидкостью суперклей на колёсах, пока он не размок. Потом Настёна забралась за руль и с опасного люка съехала. Боязливо оглянулась, ещё из кабины.
То, что сопит, само не вылазило.
Настёна вспомнила, как били по воде ручками крохотные двойняшки, как радовался медный таз, как её первая учительница Елизавета Львовна рассказывала в школе, что детям очень нужен свежий воздух.
В общем, выбралась Настёна мужественно из КАМАЗа, подошла к люку и открыла его.
Закусив на всякий случай губу.
И готовая зажмуриться.
Той ночью гном Борюсик прорубил из сада окно в зашкафную комнату и перебудил тем всю квартиру. Двойняшки ревели как профессиональные плакальщицы в старину, Аннушка гному (не нарочно) организовала на лбу шишку деревянной разделочной доской да ещё и мокрой пелёнкой отстегала. И это ещё хорошо, что в решающий момент Гришка в уборную отлучился, не то мог бы гном и пары зубов недосчитаться за свою помощь.
Но когда всё прояснилось, были Аннушка и Гришка очень и очень благодарны. Дети успокоились. Свежий воздух появился.
Только Настёна весь тот день в школе зевала, а на рисовании и вовсе уснула головой на парте.
* * *
[1] Сначала будет страшно. Нужно люк открыть. Но ты не бойся, он не обидит (франц.).
Глава 37
Сердечные злоключения гнома Борюсика
Не складывалась у Борюсика личная жизнь, ну никак. И оттого едино вид его получался хмурым и словно бы неприветливым. А ещё считали все без причины, что Борюсик склонен к гадствовать всячески. И вышла та дурная слава как раз через его глубокую сердешную страсть, которую столько лет забыть всё не выходило.
Звалась страсть Людмилой. И в ту давнюю пору, когда имела она неосторожность поразить недавно собранное князем сердечко лабораторного эксперимента, шёл Людмиле уж пятьдесят шестой год, отчего она лично считала себя пенсионеркой.
И это было прекрасно! Вдовая, детей давно воспитавшая, а нынче ещё от работы свободная была Люся Дудова идеалом!
И тогда Борюсик взялся её обхаживать.
Начал, как водится, с серенад. Только не под окном — там бы он перепугал, кого не следует, а из-за стены. Петь Борюсик также не умел, но зато откуда-то знал азбуку Морзе. Вот и стучал он своему предмету модные песни, какие до того подслушивал. Те, что самое радостное да смешливое настроение вызывали у разбитного контингента на подподъездной лавке.
Откуда гражданка Дудова азбуку Морзе знала, осталось невыясненным, но песни она не оценила совсем. И даже пыталась за то высказаться взращённой из кошки временной матушке водемьяненого Прохора.
Но доказать ничего не сумела. Спасла соседского мальчугана картошка от очень серьёзного нагоняя.
Тогда Борюсик попробовал свой предмет сердешный отвести в самое сокровенное местечко, то самое, где он на свет явился, то бишь в князеву лабораторию. Встретил даму сердца под луной (пускай в прихожей и невидной), в романтичном полумраке, напустил туману и под руку провёл в колдовской удел.
Почему-то гражданка Дудова прогулку не оценила также. Возможно, стоило Борюсику ловить её на пути обратном, чтобы не отвлекала бедняжку от романтических переживаний острая необходимость посетить уборную. Борюсик был в дамах несведущ, и обстоятельство это не учёл. Устроив Людмиле пренеприятнейший конфуз прямо посреди лаборатории (князь потом ещё и прибираться заставил).
Но даже и это не отвадило его от предмета страсти. Напротив, решился Борюсик, коль уж так их сблизили грязные панталоны, просто явиться к Людочке, как есть. Время-то нынче вольное, а дама всё-таки в летах, пятерых детей воспитала. Не барышня.
Проблема была в том, что как есть Борюсик себе не нравился — ни ростом, ни физиономией. И потому позаимствовал у князя настою, чтобы шевелюру отрастить покраше и усов гусарских в придачу. Только пролил его с избытком на лицо. Обросло оно на время длинной шелковистой шерстью, впрочем, на ощупь довольно приятной. «А дамы они вообще любят ласкать всякую животину
