Коммунальная квартира - Алевтина Ивановна Варава

Коммунальная квартира

Глава 1

Медный таз и другие жильцы

Большой медный таз, висящий на гвозде в тёмном и узком коридоре, чуть левее от вешалки, очень любил, когда в нём купают маленьких детей. Если этого долго не происходило, он падал в самые неожиданные моменты с оглушительным, прямо-таки колокольным звоном. С тазом не было почти никаких проблем, пока Настёна из следующей за кухней комнаты была маленькой и помещалась в него. Но с тех пор как девочка засобиралась в школу, таз падал постоянно.

Инна Михайловна пробовала в нём стирать, но это не помогало.

Можно было не вешать таз на гвоздь с вечера, но к утру он всякий раз оказывался на стене. А потом падал. Витька из маленькой угловой комнаты попробовал решить вопрос кардинально и унёс дебошира на помойку.

На следующее утро таз снова висел на гвозде: гордый, вызывающий, демонстративно измазанный с одного бока какой-то протухшей снедью, в которую угодил в баке.

Таз затаил обиду.

Инна Михайловна даже вызвалась посидеть с сынишкой соседки с первого этажа, хотя обычно в квартиру старались не приводить посторонних. Но Мишенька был очень маленьким и навряд ли мог что-то запомнить. Или нажаловаться матери, что тётя Инна его внепланово помыла. Мыться Мишенька не любил. Он очень возмущался и вырывался. То ли из-за клиента-скандалиста, то ли всё же сыграла свою роль обзорная экскурсия к помойным бакам, но таз в ту же ночь свалился снова и аккурат, когда Витька доделывал очень сложный и требующий кропотливой работы чертёж. Как таз подгадал момент, в который уставший инженер потянулся за чашкой и сделал глоток, осталось невыясненным, возможно, помог тот самый подельник, который ночами вешал таз на гвоздь и который не поленился сходить за ним на помойку: потому как поверить в то, что таз вернулся своим ходом, всё-таки не получалось.

Забрызганный чертёж тут же поплыл, он был безнадёжно испорчен.

Таз ликовал. Он мог считать себя отмщённым.

А Витька чуть не запил. Он был молод, и несправедливость больно его задевала. Если бы Витька сначала запил, и потому не закончил чертёж в срок, было бы оно ничего. Потому как вина лежала бы на нём, как и ответственность. Но чтобы вот так…

— Ты пойми, Виктор Сергеевич, походы против системы — они всегда вот так вот и оканчиваются, и ещё хорошо, что сам цел остался. Вот ты бы подумал, прежде чем горячится: таз тот висит на гвозде, сколько я себя помню, а я тут дай бог живу, с самого первого ещё уплотнения. Вот и скажи, Виктор Сергеевич, если бы можно было его просто снять, да и всё, застал бы ты этот таз на стене? То-то. Вам, молодёжи, лишь бы куда-то бежать без оглядки на прошлое.

— Неделя работы! Неделя! Ночами не спал! — причитал Витька и всё косился на непочатую бутылку, которую из магазина принёс прежде, чем сосед его за поиском рюмки застукал и бутылку ту отнял, поставив на подоконник.

— Пьянство в одно лицо — это уже алкоголизм, Виктор Сергеевич. Оно и в двадцать лет так, и в шестьдесят.

— Со мной, может? Чертёж помянем?

— Нет, я горькую не жалую. Ты вот что. В кладовую иди.

— Зачем⁈ — поразился Витька.

— Ну… — неопределённо пожал плечами сосед. — Там чего только нет. Может, и собутыльник найдётся. А может, и чертёж подходящий даже.

— Правда, что ли?

— Я, Виктор Сергеевич, врать не приучен. Я, знаете ли, в той кладовке счастье своё в 50-х нашёл. Вот оно как бывает.

— Марьяшка — из кладовой⁈ — так и отшатнулся вместе с табуреткой Витенька. — Это как так⁈ Она же на работу ходит! Детей рожает! В государственной больнице на учёте стоит!

— А я её вместе с документами нашёл, Виктор Сергеевич! — хохотнул дядя Семён. — Говорю же: чего только нет в той кладовой, пользуйтесь!

Глава 2

Демьянова живность

За какие заслуги Демьяну Денисовичу государство выделило комнату, было для всех загадкой, как и то, где тот работал. На службу старик ходил исправно, и стояли бы на дворе другие времена, все бы верили свято, что Демьян Денисович — поп. Был он таковым по всем признакам, и в особенности внешним. А ещё он был добрым и жалостливым: оттого жили в его комнате три собаки, семь котов и две кошки. Раньше были ещё канарейки жёлтенькие, по утрам после восхода солнца галдевшие неприятно, но проблему с ними коты решили на своё усмотрение. Прочая животина Демьяна Денисовича, как ни странно, никому неудобства не доставляла.

Как он уговорился с неявными обитателями квартиры на предмет котов с собаками, оставалось делом не выясненным. Вон сколько раз маленькая Настёна приносила домой блохастых подзаборных завсегдатаев и выпрашивала у отца с матерью их оставить, а дольше недели никто не задерживался. Дёру давали сами, целыми и невредимыми, но абсолютно всегда. И тут уж было неважно: заперты окна или даже заклеены поролоном с бумагой по случаю зимы наглухо, а ход на свободу отыскивался. Даже щеночек Тявка, главная Настёнина надежда, просидевший шесть дней на поводке, прикреплённом к ножке огромного шифоньера, исчез. Настёна уже была готова лить по нему слёзы, потому как поводок оказался странно отгрызенным, что юному щенку навряд ли было по силам, но Тявку вскоре заметили в балке за домом в компании дворника. С ним он потом и подрос в очень солидного пса, и с Настёной при встрече всегда здоровался.

Просто обычно животным сложно было ужиться в квартире с уже ужившимися плотно и всерьёз. Животные — они мудрее людей. Да и выбора у них побольше.

Демьяновские питомцы со всеми нашли общий язык. Хотя и они порой пропадали тоже. Но на время. Ходили на ту сторону, в гости. Чёрная кошка Мурка раз после такого визита вернулась белой. Не седой, а белой-белой, что ей, как оказалось, очень даже шло. Была это именно Мурка наверняка: и по мордочке было видно, и по надорванному левому уху, и потому, что на имя своё она продолжила отзываться, может, даже и поохотнее. А ещё белая Мурка начала Демьяну на прикроватный коврик странных мышей носить. Трёхлапых и каких-то, что ли, сиреневых. Диковинного, в общем, окраса.

Одного такого мышонка