Почему не было великих художниц? - Линда Нохлин
«Почему я не могу гордиться, что я женщина? – восклицала она в одном интервью. – Мой отец, ярый приверженец гуманизма, много раз говорил мне, что роль женщины – возвысить людской род, что женщина есть Мессия грядущих веков. Это его учению я обязана пониманием великого, благородного предназначения пола, принадлежностью к которому я горжусь и независимость которого я буду отстаивать до последнего дня моей жизни…» [38] Когда она была еще почти ребенком, отец привил ей мечту превзойти мадам Виже-Лебрен, сделавшую самую выдающуюся карьеру, какую она только могла захотеть для себя, – и поддерживал ее юношеские старания как мог. В то же время зрелище того, как ее мать медленно и безропотно угасала от непосильного труда и нищеты, наверняка еще сильнее повлияло на ее решение стать хозяйкой своей судьбы, а не рабыней мужа и детей. С точки зрения современного феминизма особенно интересна способность Розы Бонёр противоречить самой себе и сочетать самый яростный и бескомпромиссный маскулинный протест с самой беззаветной преданностью «женским» стереотипам.
В те безоблачно-бесхитростные дофрейдовские времена Роза Бонёр объясняла биографу, что она никогда не хотела замуж, поскольку боялась утратить независимость. Слишком многие девушки, говорила она, идут к алтарю, как овцы на заклание. Но, отрицая для себя возможность брака и считая, что для любой женщины брак чреват потерей самостоятельности, она, в отличие от сенсимонистов, в то же время считала брак «таинством, необходимым для существования общества».
Оставаясь безразличной к предложениям руки и сердца, она вступила в ничем не омраченную и, по-видимому, платоническую связь с коллегой-художницей Натали Мика. Их дружба продолжалась до самой ее смерти и давала Розе Бонёр необходимые общение и душевное тепло. Очевидно, присутствие в ее жизни отзывчивой подруги не требовало жертвовать любимым делом, как того потребовал бы брак; во всяком случае, преимущества такого положения для женщины, не желающей обременять себя детьми в эпоху, когда надежных методов контрацепции не существовало, очевидны.
Роза Бонёр. Ярмарка лошадей. 1852–1855. Холст, масло. 244,5 × 506,7 см
Однако Роза Бонёр, категорически отвергая общепринятую в те времена роль женщины, была подвержена тому, что Бетти Фридан называет «синдромом блузки с рюшечками» – безобидному варианту женского протеста, который даже сегодня заставляет успешных женщин – профессоров и психиатров – вдруг начинать носить какую-нибудь сверхженственную деталь костюма или увлекаться домашней выпечкой [39]. Несмотря на то, что уже в юности она коротко остриглась и сделала своей повседневной одеждой мужской костюм (следуя примеру Жорж Санд, чей сельский романтизм оказал сильное влияние на ее воображение), в разговоре с биографом она настаивала – и, несомненно, искренне верила, – что всё это было лишь данью специфическим требованиям ее ремесла. С возмущением опровергая слухи, будто в юности она бегала по парижским улицам, переодетая мальчиком, она гордо продемонстрировала биографу дагеротип, запечатлевший ее в шестнадцатилетнем возрасте. На нем она была одета в обычное платье и выглядела совершенно по-женски, за исключением короткой стрижки, которую она объяснила практической необходимостью, возникшей после смерти ее матери: «Кто бы заботился о моих локонах?» – пожаловалась она [40].
Когда речь заходила о мужском платье, она незамедлительно опровергала предположения собеседника, будто ее брюки служили символом эмансипации. «Я категорически не одобряю женщин, которые отказываются от обычного платья, чтобы стать похожими на мужчин, – говорила она. – Если бы я решила, что моему полу пристало носить брюки, я бы никогда больше не надела юбки; но это не так, и я никогда не советовала моим сестрам по палитре носить мужскую одежду в обыденной жизни. Если вы видите меня одетой так, как сейчас, то это вовсе не для того, чтобы показаться интересной, как пытаются слишком многие, но лишь для того, чтобы облегчить мой труд. Вспомните, было время, когда я целые дни проводила на скотобойнях. Нужно действительно любить искусство, чтобы проводить жизнь среди луж крови… Еще я была очарована лошадьми, а где можно наблюдать этих животных, как не на рынке?.. Мне ничего не оставалось, кроме как осознать, что одеяние моего пола невыносимо мешает мне. Потому я решилась просить полицейского префекта разрешить мне носить мужской костюм» [41]. «Но тот костюм, что на мне, – лишь рабочая одежда, не более. Насмешки глупцов никогда меня не волновали. Натали [ее компаньонка] смеется над ними, как и я. Ее вовсе не смущает мой мужской наряд, но, если вас он хоть немного задевает, я готова надеть юбку, тем более что для этого мне нужно всего лишь открыть шкаф, где меня ждет множество женских платьев» [42].
В то же время Роза Бонёр вынуждена признать: «Мои брюки – мои лучшие защитники <…> Сколько раз я радовалась, что решилась нарушить традицию, которая заставила бы меня отказаться от определенных видов работы из-за необходимости повсюду волочить за собой свою юбку…» Но тут знаменитая художница снова чувствует себя обязанной подтвердить свою причастность к злосчастной «женственности»: «Несмотря на то что я сменила костюм, ни одна из дочерей Евы не ценит изящество больше меня. Мой резкий и даже слегка необщительный характер не изменил моего сердца, которое остается всецело женским» [43].
Есть нечто патетическое в том, что весьма успешная художница, непревзойденный знаток анатомии животных, не щадившая себя и следовавшая за своими четвероногими натурщиками – коровами и лошадьми – в самые неприглядные места, всю свою долгую творческую биографию создававшая популярные картины в почти промышленных количествах, решительная, уверенная в себе, отдававшая явное предпочтение мужскому стилю, обладательница первой медали парижского Салона, кавалерственная дама Ордена Почетного легиона, Ордена Изабеллы Католички и Ордена Леопольда Бельгийского, приятельница королевы Виктории, – эта художница с мировым именем на закате своей жизни чувствовала себя обязанной по тем или иным причинам оправдывать свой абсолютно сознательный выбор мужского образа жизни и в то же время, дабы удовлетворить требования собственной совести, осуждать своих нескромных сестер, носивших брюки. Ибо, несмотря на отцовскую поддержку, необычное поведение и всемирную славу, совесть продолжала мучить ее за недостаточную «женственность».
