Война менестреля - Владислав Адольфович Русанов

Менестреля разбудили на рассвете.

Дождь стих, зато ветер усилился. От его напора холод пробирал до самого нутра. Одежда казалась ледяной, а ведь только осень. Что же будет зимой?

Близнецам пришлось подсаживать Ланса в седло. Он ослабел настолько, что сил едва хватило не падать. Почти как тогда в Трагере, когда неведомая хворь скрутила всё нутро. Он держал повод одетыми в перчатку пальцами левой руки, а правой схватился за переднюю луку, но так, чтобы спутники не видели. Стыдно.

Но Бато и Бето не замечали позорной езды бывшего хозяина. А если замечали, то искусно скрывали. Они давно избавились от чёрно-серебряных повязок. Наверное, ещё ночью. А вместе с этими знаками принадлежности к «правым», куда-то подевалась их угрюмость. Близнецы весело болтали. Трещали без умолку, как воробью в весеннем саду. В какой-то миг менестрель понял, что они не между собой перебрасываются шутками с прибаутками, а рассказывают ему свою историю. За братьями и раньше наблюдалась привычка излагать одновременно одну и ту же мысль, как один человек. Там, где первый обрывал фразу, второй продолжал, как будто Вседержитель дал им одну голову на двоих.

— А потом на кухне прятались.

— Передники нацепили.

— Бато говорит, мол, бочки катаем.

— И катали. До вечера.

— Потом вёдра с помоями схватили и бегом.

— Из замка выскочили, вёдра побросали.

— Зря. Хорошие вёдра были.

— Вернись и забери.

— Сам возвращайся.

— Меня там ждали, ага…

— Меня тоже. Убежали, схоронились в порту.

— Ну, как в порту? Рядом с портом.

— Там кабаки и девки.

— И воры. Кошелёк срезали.

— Я грю — вы что творите?

— А они ржут.

— Я ему в зубы — они за ножи.

— Мы табуретами отмахались.

— Четверых покалечили, двоих насмерть.

— Пришлось удирать.

— Только пятки сверкали.

— На рынке говорили — хозяин в Унсалу ускакал.

— Мол, с королём Ронжаром дружит.

— Мы в Унсалу пошли.

— Ну, как пошли? Прибились к обозу купеческому.

— Мы же всё умеем. За лошадьми ходить.

— Кашу варить.

— Шорничаем помаленьку.

— Если надо, и тесаком рубанём.

— В Унсалу сходили. Там говорят, не было хозяина.

— В Трагеру, говорят, подался.

— Мы к другому купцу нанялись.

— Так его разбойники до нитки обобрали.

— Но живым оставили.

— А мы что? Зачем нам купец без денег?

— Мы в шайку попросились.

— Какая нам разница?

— Никакой!

— Только там плохо. В брюхе когда густо, а когда совсем пусто.

— Летом ещё туда-сюда.

— А зимой в лесу ночевать не в радость.

— Ещё стража по лесу гоняет.

— Житья не даёт.

— Как-то грабили проезжего прана.

— Мы смекнули, что человек хороший.

— Верховода нашего кистенём по затылку — бац!

— Остальные сами разбежались.

— Нас пран к себе в замок взял.

— В стражу.

— Дом Белого Пса.

— Эх, хорошо кормили. По службе не гоняли.

— А нам какая разница?

— Никакой!

— Потом сын старого прана в Аркайл поехал.

— В гвардии служить.

— Нас с ним отправили.

— Мы же всё умеем. За лошадьми ходить.

— Кашу варить.

— Шорничаем помаленьку.

— Если надо, и тесаком рубанём.

— Как Айдена скинули, всем, кто за «серебряных барсов» почёт и уважуха.

— А Дом Белого Пса как раз за них.

— Хозяин наш, как сыр в масле.

— Ну, и мы при нём.

— Только потом война началась.

— «Серебряные барсы» с «сапфирным солнцем» зарубились.

— Или с «бронзовой черепахой».

— Нам-то какая разница?

— Нам без разницы.

— Лишь бы кормили хорошо.

— Наш новый хозяин на войнуху пошёл.

— Добровольно, потому как… этот… как его…

— Вернопроданный! Во!

— Дубина ты. Верноподданный.

— Да мне без разницы.

— Ему тоже. Верно говорят, мол, пуля — дура.

— Вот он и схлопотал пулю в живот.

— Не пулю, а шрапнель.

— Ему какая разница? Никакой.

— Помер на второй день.

— Кричал громко. Знать, мучился.

— Нас в солдаты хотели.

— Пикинерами в полк.

— А мы жизнью ученные.

— Там кормят плохо.

— По службе гоняют.

— Не жисть — тоска.

— Сбежали, знамо дело.

— Тут вербовщик, откуда ни возьмись.

— Роты, грит, набираем.

— В Гвардию Правого Дела.

— Ну, так кто же про «правых» не слышал?

— Записались.

— Нам-то какая разница?

— Лишь бы кормили хорошо.

— Коней нам дали.

— Оружие, опять же, хорошее.

— И кормили славно.

— Нас уважали.

— Мы же всё умеем. За лошадьми ходить.

— Кашу варить.

— Шорничаем помаленьку.

— Если надо, и тесаком рубанём.

— И с аркебузы пальнём, если что.

— Так и служили.

— А тут — радость.

— Пран Ланс вернулся.

— Откуда приехали, хозяин?

— Из Трагеры, — отвечал менестрель, улыбаясь.

Его привели в восторг простота и жизнелюбие близнецов. Даже настроение, напоминавшее с утра горькую полынь, слегка улучшилось. Вот, казалось бы, жизнь бросает людей, как штормовые волны рыбацкую лодчёнку. Носит туда-сюда. Грозит потопить. А ведь не теряют бодрости духа и, главное, ко всему умудряются приспособиться. В припортовых трущобах выжили. Разбойниками побыть успели и не попали ни на каторгу, ни на виселицу. Повоевали, не получив ни единой царапины. И везде — хоть, в солдатах, хоть в охранниках, хоть в шайке — главным для них было, чтобы кормили хорошо и лишней службой не тревожили.

Почему-то Бато и Бето напомнили ему побеги сорной травы. Вцепятся корнями в любой клочок плодородной земли — пусть её не больше ладошки, а вокруг раскалённые солнцем скалы. Выживут во время засухи. Смятые сапогом путешественника, выпрямятся и будут всё так же тянуться к небу. Там, где благородные цветы, вроде розы, завянут и засохнут, репейник выживет и станет лишь сильнее и крепче. И казалось бы — какая от него польза? Откуда такая стойкость и упрямство, если это слово можно применить к растению? Но ведь для чего-то Вседержитель даёт им жизнь. Значит, есть некий высший промысел и предназначение у сорняков и у простых людей, не обученных ни грамоте, ни фехтованию, ни какому-нибудь другому тонкому искусству. Нужны они. Их большинство. На них, по сути, держится мир.