Капитаны - Goldy Circe
— Тогда мы не будем об этом говорить, — тем временем заключает Леви, снова целуя её в лоб. Кáта всхлипывает, прижимаясь к крепкой груди. В его руках, в его объятьях, в мерном биении сердца, в хрипловатом голосе — в этих неприметных свидетельствах жизни есть особое успокоение. — Ш-ш, любовь моя, всё позади…
Катрина едва приподнимается, мягко мажет губами по его щеке, подбородку. Леви сбито усмехается, подстраивается, целуя её. Бишоп тихо выдыхает, мешая отчаянные касания со словами:
— Спасибо… Спасибо тебе… — Аккерман расслабленно скользит ладонями по её плечам. — Извини, что разбудила и…
— Тц, не говори глупостей, — сипло шепчет он. Дождь усиливается, барабаня по крыше. Ветер треплет ветки деревьев, ворчливо шумя. Леви коротко целует её в лоб, притягивая ближе. — Мне не в тягость, Кáта. Слышишь?
За её кивком следует короткая вспышка молнии, что голубо-серо отсвечивает на мгновение, озаряя палатку: спокойные глаза Леви, заплаканное лицо Катрины, сбитое одеяло спальника…
— Помнишь наши клятвы? — тихо спрашивает он, играя пальцами в кудрявых влажных волосах. Бишоп еле слышно отвечает согласием. — Помнишь, что мы обещали друг другу?
— Любить даже если Смерть разлучит нас? — Катрина вытирает щёки краем одеяла и, приподнявшись, заглядывает в его глаза. Леви на мгновение замирает, осторожно касается подушечками пальцев нежной кожи. Словно пытается удостовериться, что всё это происходит взаправду. Новая вспышка снова подсвечивает их быт. Зарница коротко очерчивает абрисы, но не проходит сквозь них, будто через призрак. Значит, живые и настоящие. А большего и не надо.
— А ещё… — медленно проговаривает Леви через шорох леса и дождя. — Ещё, что мы всегда будем возвращаться друг к другу. Из-за Стен, после выполненных поручений, после долгих одиночных миссий отрядов — я всегда буду возвращаться к тебе. А ты — ко мне. И я слишком многое потерял, чтобы иметь глупость нарушать это слово. Знаю, это не прогонит твой ночной кошмар, но я обещаю, что никогда от тебя не уйду, любовь моя. Зубами титана убью — но не уйду. Веришь?
Катрина робко кладёт ладонь на его грудь. Пальцы задевают цепочку с кольцом. Леви всматривается в её мимику, а в голове отчего-то навязчиво плещется лишь одна мысль: ”пусть она пошутит и улыбнётся”. Раз за разом, как речные волны о причал. ”Пусть-пусть-пусть…”
— Охотно, — наконец отвечает Бишоп, приподнимаясь и коротко целуя мужа. Её руки касаются его лица, когда отстранившись, девушка добавляет. — В последнее верю весьма и очень…
И Леви смеётся, видя улыбку. Смех тихий, но искренне разлитый. Он сгребает её в объятья, заваливая на спальник. Осыпает поцелуями лоб, щёки и трепещущие веки.
Люди не умеют читать мыслей, но любящим сердцам открыто большее. И в эту ночь ночной кошмар дал вновь им в этом убедиться.
Комментарий к Ночной кошмар
Упомянутая в воспоминаниях о Шиганшине Киа Видáль является героиней другого драббла (Киа/Жан) — https://ficbook.net/readfic/13626852, во второй главе которого Вас также ждёт Леви и Кáта 12 лет спустя после битвы Неба и Земли
Спасибо за прочтение! Буду рада узнать Ваше мнение — пара слов, а уже приятно. Любые пожелания и комментарии лишь приветствуются))
P.S. Касаемо действенности дыхательных техник при панике/страхе/тревоге и других расшатывающих состояниях: такое имеет место быть и завязано это на нашей физиологии. В игру вступает рефлекс Геринга — рефлекторное снижение частоты сердечных сокращений при задержке дыхания на высоте глубокого вдоха, большая роль в этой цепочке отведена блуждающему нерву.
Самые распространённые схемы дыхательных техник это: вдох (5 с), пауза (2 с), выдох (8 или 10 с) или схема по квадрату: вдох (4 с), задержка (4 с), выдох (4 с) и снова задержка (4 с).
Жду ваших комментариев,
хорошего вам дня, в любом случае,
всех люблю,
ваша Цирцея ♡
========== (не)Правильно ==========
Комментарий к (не)Правильно
Терзания перед капитуляцией и принятием чувств?.. Почему бы и да)
Леви засыпает чай в заварник и тянется за свежим кипятком. Ударяясь о стеклянные стенки, вода перетекает в струящийся пар, что приятно пахнет: лёгкой горчинкой и терпкостью. Руки действуют без указки — машинально, а мысли плавно уплывают в далёкие дали. Раньше Аккерман таким не страдал. По крайней мере, не в такой ярко выраженной степени: в облаках не летал, о немыслимом не задумывался, песчаные замки не строил. А сейчас…
Леви раздражённо фыркает, отгоняя мысленные перипетии, и накрывает заварник полотенцем, чтобы дать чаю настояться. Жаль, в голове нельзя загнать всё лишнее под такой колпак и оставить дожидаться лучших времён, что, кажется, никогда не наступят.
Аккерман упирается руками о столешницу и, прикрыв глаза, замирает, вслушиваясь.
В такой поздний час уже не слышно шуршания бумаг, неспешного бормотания служащих, что извечно сливается в неразборчивый белый шум. Офисные помещения Разведкорпуса вне экспедиций днём кипят, однако с наступлением сумерек комнаты пустеют, и дымка неспешного спокойствия пропитывает воздух.
Однако на четвёртом этаже, что раньше именовался чердаком, всё также царит возня: офицерам ударных отрядов наконец-то выделили пространство для столов. Как водится, сами капитаны и командир группы этой работой не занимались, спихнув всё на младшие чины — уже неделю рядовые и лейтенанты уползали с чердака в одиннадцать часов, еле ноги переставляя. Работы было много, да и от бумажной волокиты их никто не освобождал — это армия, а не детский сад.
Аккерман машинально достаёт из внутреннего кармана часы. Задорно открывшаяся крышка возвещает, что сейчас уже полпервого ночи. В такой час обычно единственный полуночник в штабе — он. Леви едва хмурится: он отчётливо слышал, как последние сослуживцы из второго ударного ушли с наступлением темноты, прощаясь…
Стало быть, кто-то всё же остался вычищать помещение и заниматься бумагами.
“Кáта…”
С этой мыслью Леви вдруг почему-то становится теплее. Он готов решить, что это пар от заварника, да вот только чайная гуща за это время подостыла. Не от чая это тепло, да и не по коже оно идёт — а глубже, разливается где-то за грудиной и ползёт в стороны, предательски подчиняя себе.
Аккерман с резким недовольством втягивает воздух: от безделья все эти мыcли, надо просто заняться делом. Однако пока руки открывают шкаф в поисках посуды, а затем берутся за чайник, капитан продолжает рассматривать это теплое чувство под микроскопом, старательно, дотошно — будто Ханджи.
Потому что это чувство выбивает из привычной колеи. Оно тянет его к другому человеку, так настойчиво и упорно, что Леви неосознанно поддаётся. Поддаётся, хоть после Фарлана и Изабель дал зарок. Всё же Аккерман ловит себя на том, что выискивает
