Капитаны - Goldy Circe
”Пожалуйста, не уходи…”
Леви чувствует, как эти слова отзываются тупой болью. Пугающе привычной болью. Отчего вся их жизнь походит на необъятное полотно красок и чувств, пронизанное бусинами потерь?
Капитан сжимает зубы до скрежета, отрезвляя себя. Надо что-то сделать: ночной кошмар перерос во что-то невероятно большее, и всё зашло слишком далеко.
Обычно в армии при такой всепоглощающей панике дают хорошую пощёчину — тыльной стороной руки, чтоб до обидного звона. Мало кто с кем церемонится. Но Леви наклоняется над ней и обнимает лицо ладонями. Пот липнет, на висках замерли мелкие бисерины, а в зелёных глазах — ужасающий сжирающий изнутри страх. Он методично запрокидывает голову Бишоп, уходя пальцами в короткие вьющиеся волосы — отвлекает. Как делала Кáта, когда он будил её своими ночными кошмарами, когда тело не слушалось, а разум не понимал, когда страх и ужас пережитого немилосердно сжимали саму душу.
— Я здесь, я рядом. Это был просто сон. Плохой сон… Кáта, я здесь, посмотри на меня, любимая, — говорит громко, твёрдо, но не отрезая из голоса просящуюся к ней нежность. Пальцы путаются в мокрых от пота локонах. И Кáта чуть заторможено моргает, смотря уже точно на него. Только на него. Леви понимает, что она вырывается из этого водоворота слепой глухоты. На его губы сама собой ложится улыбка. Блёклая, но искренняя. — Любимая, я здесь. Я никуда не уйду. Я никогда не уйду. Ты в порядке, ты здесь, всё хорошо… Ты здесь, со мной, в нашей палатке. Видишь?
Она интуитивно скользит руками, цепляется за его предплечья, словно за последнюю спасительную соломинку. Тишину палатки разрезает только сбитое, прерывистое дыхание. Её грудь ходуном ходит — Бишоп всё также рвано дышит, совершенно не чувствуя воздуха. Леви наклоняется ближе на короткий миг — в такие минуты всё человеку требуется пространство, но сейчас он не может себя сдержать — мягко касается кончиком носа её. Отстраняется.
— Кáта, мне нужно, чтобы ты кое-что сделала. Хорошо? — она сжимает губы, когда с языка так и не слетают слова — слишком сильно её трясёт, слишком мало кислорода вокруг. Кивает. Леви рефлекторно кивает в ответ. Не спеша перемещает одну руку с её волос на живот, надавливает, чтобы чувствовалось как ощутимое касание. — Сейчас ты медленно вдохнёшь так, чтобы надулся живот и моя ладонь поднялась. Глубокий вдох, задержка, а затем очень медленный выдох, хорошо?
Катрина вновь пытается сказать, но получается лишь кивнуть сквозь дрожь. Ловит ртом воздух, сбито вдыхая: после интенсивного и поверхностного дыхания получаются только саккодированные урывки. Кáта жмурится, разочарованно выстанывая, откидывается на подушку.
— Попробуй ещё раз, любимая. Давай, ты справишься, — тихо подбадривает Леви, скользя свободной рукой в её волосах. Кáта снова вдавливает плечи в спальник, распрямляясь. На этот раз у неё получается вдохнуть поглубже. Аккерман целует её в лоб, ощущая солоноватый привкус пота и слёз на языке. — Молодец, ты такая умница. Задержи дыхание… А теперь — выдох… Да, вот так, очень хорошо…
Она сбито смеётся на похвалу, улыбается. Так уязвимо, что у Леви снова сжимается сердце. Её открытость, беззащитность с ним никак не сочетается с тем, какой он привык видеть Кáту в рядах солдат. Все капитаны носят маски, все капитаны несут ответственность за подчинённых. Но сейчас есть только он и она — муж и жена.
Если бы Леви мог взять всю её боль себе, то сделал это не раздумывая ни секунды — Аккерман с детства с болью на «ты». Но такая роскошь им не доступна, и всё, что он может сейчас: повторять мягкие команды и считать секунды, надавливая ладонью на живот.
По брезенту начинают барабанить мелкие капли. Дождь застилает лагерь, методично отделяя палатки друг от друга. Где-то вдалеке раздаётся бархатный раскат грома. Касания, взгляды, голос — всё становится интимнее и трепетнее.
Через пару минут Кáта наконец-то перестаёт дрожать, когда сердце замедляется, а вдохи становятся глубже, хоть слёзы всё также скользят по щекам. Леви с нежностью оглядывает её:
— Я рядом, любовь моя, всё хорошо, всё позади, — шепчет он, повторяя снова и снова. Катрина приподнимается и ластится в его объятья, потерянно скользя ладошками по его коже. Они перекатываются: Леви притягивает её к себе, вынуждая лечь на грудь. Кáта ерзает, задевая носом цепочку с кольцом. Аккерман с улыбкой целует в кудрявую макушку. — Плохой сон, да? — короткий кивок. — Хочешь поговорить об этом?..
Кáта отрицательно мотает головой. Вязкие, дегтевые картинки уже отступили на периферию сознания, но горечь и боль всё ещё чувствуются в каждом ударе сердца.
Во сне она снова была в Шиганшине. Когда стена пала, а люди оказались слишком беспомощны перед лицом опасности. Когда Гарнизон запоздало вспомнил о своих обязанностях. Когда Разведчики были слишком ослаблены, чтобы помочь.
Сухой ветер хлещет по щекам. Кáта смотрит на обломки некогда известного дома — раньше здесь висела вывеска с завитками — «Пекарня Бишопа». Аромат выпечки разливался на добрый квартал, колокольчик на выходной двери практически не умолкал. Следуя на экспедицию, к воротам последней Стены, Катрина всегда забегала к брату — Виктор собирал ей с собой пакет свежих булочек с корицей, на правах старшего журил и наставлял быть осторожнее, брал обещание вернуться и заглянуть к нему снова. Иногда на первый этаж спускалась и Эдда, его жена. Милая девушка, чьи нежные руки сплетали изысканные кружева.
— Принесёшь Мóрану ветку из-за Стены? — улыбается Эдда, заворачивая другому покупателю парочку багетов. Кáта кивает, украдкой машет трехлетнему Мóру, что исподволь наблюдает за своей тетей с лестницы — мальчишка ещё слишком робок, чтобы попросить о традиционном ”подарке” самостоятельно. Но и также слишком одержим миром вне Стен, куда могут выходить лишь самые смелые — Разведчики, носящие на спине ”Крылья свободы”.
Теперь же под обломками и кирпичами виднеется кровь. Брата придавило осколком ворот, что выбил колоссальный титан, его жену и трехлетнего сына погрёб дом. Всё выглядит неправильно: огромный валун, Виктор, раскинувший руки — всё не так. Кáта смотрит в пустые зелёные глаза, едва понимая хоть что-либо. Позади слышится дрожь земли — поступь титанов. Киа Видáль — молодой солдат, только-только вступившая в Разведку — тормошит своего капитана за плечо, призывая отходить или сражаться, но не медлить. Катрина механически кивает, так и не двигаясь с места. Хоть им и дали крупицы времени, чтобы выйти в Шиганшину, но уходить прямо сейчас ощущается преступлением. Виктор смотрит в голубое небо. Бесконечно долго. И на его губы, кажется, вот-вот ляжет привычная улыбка.
