Геннадий Карпов - Как выпивают Капитаны, или Игры мышки с кошкой

Геннадий Карпов

Как выпивают Капитаны, или Игры мышки с кошкой

Бережно поднеся ко рту переполненную рюмочку знаменитого напитка, вдохнув его неповторимо странный аромат, Нэм Пэче внутренне собрался и осторожно, с опаской глотнул. На всякий случай только половину. И с облегчением, даже с некоторым разочарованием, удивился лёгкому вкусу легендарной афлисовки, приятно лёгшей на язык.

«Вкусно… Мягонькая…»

Он хотел допить и не успел, потому что в первый миг прохладная, ласковая и нежно пушистая, как котёнок, афлисовка вдруг заполыхала напалмом и преобразилась в свирепого безумного тигра. Жгучий пламень заполонил рот и жидкой лавой пролился в горло…

– а-аа-Ыыы…о-оы-ыы…

Пэче с позорной поспешностью отставил рюмку, хватанул пухлые дольки лимонла и бросил горстью в рот, быстро зажевал и смог-таки, наконец, вздохнуть – брызнувший сок притушил огонь и принёс облегчение. И вместе с облегчением пришла даже некая приятность… – своеобразное чувство, к которому определения «приятное» или «неприятное» не очень подходят. Чувство будто ты выгораешь изнутри, но выгораешь… нежно-нежно. Пламя уже не бушует, а ласкает. И всё мягче и мягче… Нежный огонь внутри…

Когда афлисовка выгорела, и пожар внутри затих, казалось, оставив после себя умиротворённое, приятно тлеющее пепелище, на котором возрождалась обновлённая жизнь, когда уже легко дышалось, Третий Заместитель отвлёкся от самочувствия собственной персоны и смог чётче взглянуть на Полномочного Посла, который в отличие от него опрокинул в себя всю рюмку афлисовки. Перемена была разительная, будто и не он только что категорично, жёстко спорил и был зло неуступчив. Полное морщинистое лицо Костолса подобрело, размякло, осветлённое улыбкой довольства. Прикрыв глаза, Посол наслаждался, вероятнее всего именно тем, что он так расхваливал перед принятием афлисовки: наступившим облегчением, сладкой свежестью кислинки долек лимонла, тающих во рту, и приятным теплом, охватившим горло и разливающимся в груди.

«Настоящий Капитан!» – не мог не восхититься Нэм Пэче и тут же подумал, что другим, – не таковым, и не может быть Почётный Гранд-Капитан Космофлота.

И ещё Нэм подумал, что гостевая комната апартаментов Полномочного Посла, наверное, специально была предназначена для наслаждения мелкими радостями жизни. В ней царил слабый полумрак. Свет, исходивший от светильников в углах комнаты, был неярок, мягок, желто-оранжев. Тихо-тихо лилась музыка.

Сиделось хорошо. Чересчур хорошо. Большие округлые кресла-гнезда затягивали – можно было запросто утонуть и размякнуть в их глубине. Нэму на протяжении всего разговора приходилось «воевать» на два фронта: спорить с Послом и бороться с креслом. И там и тут безрезультатно.

Посол всё ещё был в эйфории. Нэм перестал сопротивляться комфорту кресла – и ему тоже стало очень даже неплохо. Появившаяся туманная лёгкость в голове, тепло в груди и музыка убаюкивали. Уют обволакивал. Казалось, им дышала вся обстановка комнаты: мебель тёмных оттенков, два пышно разросшихся куста крупнолистых растений, подсвеченный изнутри аквариум и ещё три свободных обширнейших кресла-гнезда, в одном из которых спало нечто, выглядевшее как комок пушистой шерсти с торчащим ухом. Даже пустые экраны компов и реавизора не ломали уюта. Посол, одетый в простой пижамный костюм в полоску, выглядел также как-то очень по-домашнему уютно, органично вписываясь в антураж комнаты.

Усмехнувшись, Нэм подумал, что он сам в чёрно-зелёном рабочем мундире офицера Подразделения, вряд ли может сейчас внушать мысли об уюте. Скорее наоборот – способствовать дискомфорту. Но у него есть оправдание: он собирался встретиться с Послом, чтобы получить официальное разрешение на проведение спецмероприятий, а приглашение на рюмочку-другую афлисовки застало его врасплох. И, к тому же, прежде ему не приходилось бывать в личных покоях Посла.

Посол приоткрыл глаза, встретился с взглядом Нэма, хитро улыбнулся и спросил:

– Ну, как вам моя афлисовка? Ещё одну рюмочку?

Нэм, вдруг, с удивлением понявший, что никак не может совладать ни с горлом, ни с языком, в отчаянии замахал руками и замотал головой.

– Не отказывайтесь, Пэче. Самое лучшее впереди.

Нэм, наконец, ценой невероятного напряжения, обрёл дар речи:

– Н-не-е-ет!.. П-пока нет… Вы же видите, Костолс, я ещё не до конца отошёл… Дайте хотя бы отдышаться. И, к тому же, я ещё хочу поспорить. А два таких аргумента подряд, и я соглашусь со всем, что вы мне скажете.

– Х-хм, молодец, уловили… Вот в том-то и дело, а вы ещё спорите… Не-е-эт, дорогой, опыт, если не всё, то очень многое! Если кумулятивность аргументов слаба, и оппонента никак нельзя разбить лобовыми атаками, значит, нужно его обойти, ослабить… Или найти убийственно-кумулятивные аргументы… Я вам всё-таки налью, Пэче… И себе тоже – спорить будем на равных.

Костолс Афлис взял графин, бережно подлил афлисовки в рюмку Нэма Пэче и так же до краёв наполнил драгоценной жидкостью свою рюмку.

– Дорогой мой Заместитель, я советую вам заранее взять побольше лимонла, так как сейчас будет тост, за который грех не выпить до дна. Ну, не морщитесь, не морщитесь – это как раз то расслабление, за которое вы только что ратовали. Тут я с вами абсолютно согласен – не расслабляясь, мы себя сжигаем. Жжём нервы, здоровье, теряем годы жизни. Иногда ни за что, за пшики!.. Но! – Костолс поднял указательный палец. – Чем меньше мы расслабляемся, тем удачливее наша карьера, выше общественный статус. И… вообще, чем серьёзнее, целенаправленнее мы, тем больших успехов достигаем. Пусть даже в дутом, бюрократическом понимании этих успехов. Вот я… Да будь я… Мне бы постыдились предложить… Ладно, не будем… Пэче, берите рюмку.

С содроганием глядя на выпуклую мерцающую поверхность переполненной рюмки, Нэм осторожно поднял сей сосуд и приготовился к повторному внутреннему самосожжению.

– Выпьем за то, чтобы и наша слабость стала нашей силой, за конечный успех нашего безнадёжнейшего дела!!!

Нэм резко вздохнул, поднял и в нерешительности задержал рюмку у рта. Костолс тоже остановился: взгляд Полномочного Посла стал осуждающим и неумолимо-требовательным.

И Третий Заместитель ухнул в себя порцию жидкого ужаса, сгорел и обуглился… Зато как хорошо было потом! – обновленным, согретым, обласканным возвратиться в лоно сияющей жизни. Сияние было так велико, что в нём утонуло всё третьестепенное и многое стало зыбким, неясным и неважным. И от этого сделалось проще, приятнее, счастливее.

Костолс, который вышел из эйфории много раньше, дождался появления осмысленности во взгляде своего Третьего Заместителя и, продолжая спор, заявил: