Ургайя - Татьяна Николаевна Зубачева
— Так, Рыжий, пасть теперь не разевай и уши не развешивай. На такое добро много охотников найдётся, — и выразительно покосился.
Он всё понял, да и сам уже об этом думал. Что зависть с человеком делает все знают, а полицейские и так нелюди, им по службе положено. Но ответил не впрямую:
— Монтировка у меня всегда с собой.
— Далеко не закладывай, — кивнул хозяин. — Чтоб под рукой была. И не забывай, что в карте у тебя записано.
Этого он не знал и потому позволил себе удивлённо посмотреть на хозяина. Тот усмехнулся.
— Ты раб-телохранитель, владеешь рукопашным боем. Раз записано…
И у него вырвалось:
— Так без тренировок…
— Аггел тебе и с тобой, — расхохотался хозяин. — Тренируйся. Но смотри. Изувечишь кого — о шахтах мечтать будешь. Понял?
— Да, хозяин, — радостно гаркнул он в ответ, боясь поверить в такое везение.
И теперь он на законных основаниях в гараже потихоньку разминается и уже придумал, где и из чего он себе турник сделает, а может, и брусья получатся. И Тихоню учит. А как же, раз ему Тихоню в подсобники дали и выучить велели. Опять же сам хозяин, когда, отоспавшись после Аргата — ну и здорово же видно надрызгался, раз двое суток в лёжку лежал — утром явился на рабскую кухню и, устроив начальственный разгон, велел Джадду выдать Тихоне пять вводных без повреждения кожи, а ему приказал:
— Забирай новокупку к себе в гараж. И не подсобника, а сменщика готовь. Понял?
— Да, хозяин, — гаркнул он, вскакивая из-за стола.
А сменщик — это и механик, и шофёр, и… всё остальное. Ну, телохранителя из Тихони он не сделает, тут и зал, и тренажёры, и спарринг настоящий нужны, но кое-чему, всяким фронтовым тонкостям и хитростям, выучит. А читать и писать, оказалось, Тихоня и так уже умеет. Но раз велено учить, то и читки вечерние на кухне теперь тоже… законные. Нет, ну до чего же всё здорово получается. Аж страшно.
— А теперь лезь сюда и смотри, — велел Гаор, когда Тихоня закончил отчёт.
Вдвоём под одной машиной тесновато, конечно, но машина большая, а Тихоня ловок и втискиваться умеет. Сначала Гаор просто тыкал пальцем, чтоб Тихоня называл указанное, а потом дал ему и самому кое-что подкрутить.
— Ладно, — наконец сказал Гаор, — хватит пока. Вылазь.
— Обед? — уточнил Тихоня, на спине выезжая из-под фургона.
— А что ж ещё? — насмешливо хмыкнул Гаор.
Вдвоём они тщательно оттёрли руки, надели куртки и шапки и вышли на двор.
Часы в животе самые точные, и не у них одних хорошо работают. Со всех сторон торопились к рабскому крыльцу, весело перекликаясь, мужики и бабы, звать никого не надо. И Тихоня снова, как в первый день, с наслаждением, но уже безбоязненно окунулся в эту толпу, где все свои ему, как и он им.
А в кухне толкотня у рукомойника и скамьи, куда сваливают куртки и ставят сапоги. И здесь он как все, в сапогах, и даже портянки научился наматывать, хотя у Рыжего попробуй не научиться, с ногами оторвёт, с него станется! А на столе уже миски, хлеб и ложки навалом, и Большуха разливает из чугуна густые пахучие щи.
— Щи? — рискнул Тихоня всё-таки уточнить, принимая миску.
— Они самые, — кивнула Большуха, — ешь, давай.
— А в Аргате щей что, совсем не варят? — спросила Малуша.
Тихоня молча — рот уже был набит — мотнул головой. За столом засмеялись.
— Ну, Малуша, ты чо?!
— Это ж нашенское.
— Кто там по-нашенски стряпать будет.
— Слышала ж, Рыжий сказывал.
Тихоня с удовольствием от разливающегося по телу с каждым глотком сытого тепла и сознания, что всё, ну почти всё понимает, ел наравне со всеми. А чего не понял, надо запомнить и потом у Рыжего спросить. Рыжий или переведёт, или объяснит. Нет, всё-таки ему сказочно повезло, что оказался вместе с Рыжим, полукровкой и обращённым, а значит, понимающим его незнание. А что Рыжий знает о нём его первую тайну, так тоже не страшно. Потому что сдать его — это и самого себя заодно сдать и на то же самое. Эта их тайна общая, повязаны они ею, оба, и до конца.
— Мужики, баня-то будет?
— А чо ж нет.
— Да готово уже.
— Как пошабашим так сразу.
— Рыжий, слышь, опять до ночи не завозись.
— Чтоб я да баню пропустил, — засмеялся Гаор.
Засмеялся и Тихоня. Местная баня — странно, он раньше даже не слышал об этом — с каждым посещением нравилась ему всё больше. Хотя в первый раз шёл он туда… ну если не с ужасом, то близко к этому. Уж слишком тяжёлым оказался тот день…
…Разбудили его рывком за ноги.
— Подъём, пацан! — гаркнул весёлый голос Лохмача.
— А? — вскинулся он. — Что?
— То самое, — смеялись внизу, — слезай, пока не сдёрнул.
Голос весёлый, но угроза реальная, и он быстро оделся и спрыгнул вниз. В кухне ещё не накрыт стол, у печи возятся Большуха с Красавой, а из мужчин только Тумак, взлохмаченный с ещё не расчёсанной бородой.
— Айда ко мне в повалушу, Тумак, посмотрим, как сделать, — весело, но с командной хрипотцой позвал Лохмач.
— Для этого разбудил? — изобразил обиду Тумак и тут же кивнул, — Айда.
В крохотной комнатке со странным названием стало ясно, что у Лохмача уже всё продумано.
— Вторую койку сделать, понимаешь? Ну, наверху. Один стояк с перекладиной и настил. А эти стороны как у меня в стенку вделать.
— М-да, можно, конечно, — Тумак поскрёб себя по затылку, ещё больше взлохматив волосы. — Видел уже такое, что ли ча?
— В армии в казарме всегда так. Да и у Сторрама когда работал, там тоже армейские койки стояли.
— Ну да, а по высоте-то как пройдёт?
— А смотри. Пацан, встань сюда. А я на свою сяду. Во, видишь. Ему чтоб по грудь было.
Тумак смерил взглядом, чиркнул ногтем по бревну и кивнул.
— Сделаю.
— Эй, где вы тама? — позвал звонкий женский голос, — лопать идите, стынет уже.
Тумак вышел первым, а он задержался. Перспектива спать в одной тесной каморке с Лохмачом ему не понравилась, лучше бы на полатях остаться. Он только этого и хотел, но неудачно начал:
— Послушай, Лохмач…
И тут
