Белые кресты - Юлия Булл
Кто знает, сколько таких Алин поставил на обслуживание Заур, но факт оставался фактом. Алину Мисюрину сначала держали в погребе, потом в сарае. Во дворе дома, где находилась Алина, жила пожилая семья. Во двор заезжали разные мужчины, они вкусно ели, а потом по очереди имели девушку. Сколько в день было постояльцев, Алина иногда сбивалась со счета, так как была посажена на наркотики.
И вот теперь, глядя, как мать Мисюриной поправляет платок на голове, Козырев ужасался: сколько же пережила эта далеко еще не пожилая женщина – седые волосы и морщины по всему лицу делали из нее старуху.
Козырев припомнил еще, что Женю откупил отец, да и предъявить особо было нечего. Только за распространение и употребление наркотиков и совращение несовершеннолетней, но ему самому было семнадцать. Витя исчез, уехал, и никто не знал его местонахождения. О Зауре тоже не было вестей. Алина была определена на лечение и поставлена на учет, к сожалению, психически она была уже не здорова.
Тут вдруг мать Мисюриной посмотрела прямо на Козырева, вышла из толпы и направилась к нему.
– Здравствуйте, Владимир Алексеевич. Вы, говорят, уехали?
– Здравствуйте, да… Мы работали с капитаном, и я не мог не приехать.
– Понимаю. Мы соседями были. Не там, где сейчас живут Шмидты… точнее, жили. В общежитии. Когда молодые были, понимаете?
– Да, наверное, понимаю…
– Мужу тогда от работы комнату дали, и Шмидты тоже получили. Муж у меня ведь тоже служивый был, погиб. Вневедомственное жилье все там получали, на Титова, это улица крайняя от Центральной. Подружились мы тогда и, даже когда разъехались, продолжали общаться семьями…
– Понял.
– Мы и рожали же вместе с Лидой Шмидт, в одной палате лежали, ну еще, правда, Умарова-старого жена.
– Что? Умарова жена?
– Да, ребенок вот только умер. Она на учете даже не числилась. Хотя ведь эта была ее третья беременность. Ну у них там свои причуды. По врачам не ходят. Это вот сейчас стали, да и то все равно непонятно. Я ведь слышала про Умарова, я была уверена, что его посадят, а не посадили…
– Не посадили. И…
– Да вы не оправдывайтесь. Я на своей шкуре это испытала. У нас безнаказанные на свободе гуляют, ваша система так работает. Другой, видимо, мы, простые люди, не увидим.
От последних слов Козыреву стало не по себе, даже стыдно отчасти. Он откашлялся в сторону и попытался что-то произнести в оправдание, но все даже в его голове это звучало фальшиво и неправдоподобно.
– Вы, Владимир Алексеевич, службу несете теперь на новом месте, понимаю, растете. А про Аню Кравцову? Что по ней, новости есть? Говорят, тот, кого привлекли, от своих показаний отказался. Кого же теперь виновным выставят?
– К сожалению, новых сведений нет.
– Значит, ничего. Значит, вот и Умаров дальше будет творить зло. Все им с рук сходит. А вы, вы, мужики наши русские, как стадо трусливых баранов, вам пригрозили, денег дали, вы и замолчали.
– Не все мне подвластно, и вы знаете это. Если и предъявлять претензии, то точно не мне.
Козырев тут же пожалел о сказанном – погорячился он, конечно. Но слово не воробей…
Собравшись после поминок своим коллективом, бывшие коллеги капитана Шмидта вспоминали теплыми словами своего товарища и выпивали за упокой. Здесь же со всеми был и Несерин. Козырев все пытался улучить момент, чтобы вызвать его на разговор, отдельный, без свидетелей, но Несерину хотелось пить и активно общаться, и явно не с Козыревым.
В кабинет со стуком заглянул дежурный, виновато огляделся и обратился к Козыреву:
– Владимир Алексеевич, вас там это… область вызывает, на проводе висят.
Начальник отдела зыркнул на младшего лейтенанта:
– Доложить как положено – не? Не учили? Бездари, твою мать!
Козырев встал из-за стола и тут же вышел за дверь, попросив дежурного переключить звонок в свободный кабинет.
– Алло, Козырев слушает.
– Владимир Алексеевич, у нас тут ЧП. Ну как ЧП – просто вышестоящее просили на контроль взять, ну вы понимаете. Вам бы вернуться.
– Что случилось?
– Да тут Монику убили, вот и весь кипиш.
– Кого? Кто такая Моника?
– Шалава элитная, проститутка, прошу прощения. Моника, в простонародье Маша. Она с массажного начинала, сначала шпана бандитская, а потом ее один из главарей местного ОПГ пригрел. Его как убили, так ее в другие руки передали. Спустя время к чинушам попала. А там и сами понимаете, кто… хозяином ее жизни стал…
Козырев, конечно, понял, про кого идет речь, но имя его вслух не произносилось, если это касалось грязных дел и других в принципе тоже.
– И в итоге, что произошло?
– Предварительно – удушение, смерть насильственная, пока информации негусто. По горячим ничего. Соседи в тряпочку молчат, плечами пожимают, хотя ведь одна из соседок, было время, названивала постоянно участковому, все жалобу катала, мол, проститутка в подъезде живет. Квартира съемная, хозяин вроде как коммерсант, укатил в Штаты, обстановочка, ремонт, все дела. Маша, значит, жила в хоромах, выезжала куда надо, машина за ней приезжала одна и та же, по номеру пробили, ясно-понятно кто. Катали Машу к тому, кто все обеспечивал, или он сам приезжал. Содержал, короче говоря, но только для себя. Это показания водителя, шефа его никто из нас допрашивать не смеет без распоряжения прокурора.
– А водитель с этой Машей хорошо был знаком?
– Говорит, не интересовала его она, мол, женится скоро сам на порядочной, все дела.
– Понятно, подруги, коллеги, ну и близкие – кого-то успели допросить?
– В процессе. Мать в деревне живет. Машка Гурьева, как участковый сельский сказал, из многодетной семьи укатила еще в шестнадцать, больше не появлялась. Коллеги – так называемые, в кавычках, пытаемся выйти на связь с сутенерами. Приезжала, как я понял, лучшая подруга, ныне жена депутата, черт бы их побрал. Говорит, у Маши с прошлым завязано все было, из старых любовников вряд ли бы кто осмелился побеспокоить. Пока вот такая инфа.
– Понял, ладно, я завтра буду, готовь все что есть.
– Принято, я тогда эксперта пока потороплю, а то верхушки нас замучают. Еще этот кол непонятно к чему воткнули…
– Какой кол? – встрепенулся Козырев.
– Да там кол в промежность этой телке воткнули, что к чему – вообще не понятно.
– Что за кол, из чего? На что похож?
– Да не знаю я… Ну обычная палка, похожа на бейсбольную биту, как из американских боевиков, но у нас я таких не видел. Фото от криминалистов и заключение от эксперта будут готовы, тогда, может, и будет прояснение.
– Завтра буду!
Козырев положил трубку и вернулся в кабинет, где вовсю поминали Шмидта, но уже не с грустными лицами, подошел к Несерину и попросил выйти на разговор. Тот нехотя поднялся и поплелся за ним в коридор.
– Слушай, Володя, ну чего тебе надо? Получил повышение, живи да радуйся!
– Ты знаешь, что мне надо.
– А нет ничего – что непонятного? Дело в суд передали. Все! Чего ты вцепился, не пойму.
– Ты же знаешь, что тот человек ни при чем.
– По-твоему, у меня были варианты? Может, ты хочешь в эту роль вступить? Ты уехал, здесь больше не служишь, не лезь, куда тебя не просят!
– Как, по-твоему, Умаров под такое подписался? Пошел и сдал добровольно на образцы, хотя знал, что все в него упрется.
– Чурка, вот и пошел! С гор спустились, стоя ссать научились. Все, что умеют, – убивать, девок наших трахать да наркотой торговать, надеюсь, я тебе Америку не открыл?
– На такое подписаться даже сумасшедший не пойдет. Все указывало на него, ну, кроме показаний свидетелей, что в тот вечер он был в доме двоюродного брата.
– Его отправили к родне, дело передано в суд, на этом все, извини, но другого сценария тут не попишешь.
И Несерин удалился. Козырев остался стоять у стены, задрав голову в потолок, пытаясь сконцентрироваться. Потом достал пачку сигарет из кармана и направился к выходу из здания. На улице было уже
