Пария - Энтони Райан
Это Алдрик всегда страстно хотел примкнуть к его великому походу, а не я. Но после того дня мне показалось, что я в долгу перед Истинным Королём, и я остался. К тому же я хотел, чтобы меня убили при первой возможности. Даже это умудрился провалить, благодаря отцу Эвадины. Эх, если бы Алдрик был на Поле Предателей…
Он жалобно вздохнул, а потом застонал, усаживаясь.
– Что ж, я почти уверен, что в этом случае ты сейчас называл бы меня «лорд-камергер Уилхем Дорнмал», и я бы занимал высокое положение при дворе короля Магниса Первого.
– Нет, – сказал я, отряхиваясь. – Я был бы мёртв. Как и все в этой роте, включая и её.
С этой очевидной истиной он спорить не стал.
– Я с тобой не пойду, – сказал он, поднимаясь на ноги. – На тот случай, если ты собирался спросить.
– Не собирался.
Уилхем рассмеялся и наклонился, протягивая руку.
– А у тебя уже лучше получается, – сказал он, поднимая меня. – Намного лучше на самом деле. Куда бы ты ни собрался, тебе лучше бы найти другого учителя, желательно такого, который знает толк в лошадях. Верхом ты по-прежнему ездишь как толстожопый увалень на осле.
– Ты ей расскажешь? – спросил я, когда он собрался уходить. – Что я уезжаю.
– Уже рассказал. Она рассмеялась мне в лицо. Судя по всему, то, что ты её бросаешь, противоречит её виде́нию, а значит, этого просто не случится. – Уилхем Дорнмал низко мне поклонился, и это первый раз на моей памяти, когда по отношению ко мне так поступил аристократ. – Прощай, Элвин Писарь. Когда будешь обо мне писать, а я не сомневаюсь, что будешь, сделай меня… – он выпрямился и задумчиво нахмурился, – … красивым. Человек, которого может полюбить бог. Думаю, такое должно мне понравиться.
***
– Она говорит, что ты научишь меня буквам и цифрам, – сообщила мне Эйн, остановившись на лестнице из покоев Эвадины. – Говорит, ты будешь слишком занят, чтобы вести ротные журналы, так что теперь это моя задача.
– Занят чем? – спросил я, проходя мимо неё.
– Ну, войной и всем таким, наверное. Она говорит, что впереди трудные времена, и мне надо к ним подготовиться. – На её гладком лбу появилась морщинка. – Мне не нравится, когда она так говорит.
– Мне тоже не нравится, Эйн, – добавил я, а она отвернулась, чтобы вприпрыжку спускаться дальше. Глядя на её открытое бесхитростное лицо, я понял, что мне нечего сказать, во всяком случае такого, что она сочла бы значимым. Из всех душ, по которым я буду скучать, эта вызывала самое сильное чувство вины. Какой бы опасной Эйн ни была, она оставалась по-своему хрупкой, как те щенята и котята, которыми она так восторгалась.
– Она права, – сказал я наконец. – Когда рота выйдет отсюда, на дороге будет много плохих мужиков. Держи свой нож острым и под рукой, ага?
Она пожала плечами.
– Как всегда. А что с буквами?
Я отвернулся и пошёл вверх по лестнице, чтобы не показывать ложь в своих глазах.
– Завтра, – грубо сказал я, чтобы скрыть, как мне вдруг перехватило горло. – Найди меня после утренней муштры.
Постучав и получив разрешение войти, я увидел, что у Эвадины посетитель. Лорд обмена, обращаясь к ней, опускал голову как можно ниже, а руки сцепил на поясе. Моя оценка его ума подтвердилась белизной его пальцев и жёстким контролем голоса, который звучал вежливо и формально, но не скатывался в угодливость. Предоставляя кров Воскресшей мученице, которая недавно с его собственного балкона провозглашала ересь, и, возможно, государственную измену, он попадал не просто в неловкое положение. И этот человек прекрасно это знал. А ещё он знал, что просить её уйти не менее рискованно, поскольку её окружали верные солдаты и по-прежнему растущая паства.
Он замолчал, когда я вошёл, бросил на меня взгляд, но, не увидев никого важного, тут же принял прежнюю удручённую позу.
– Думаю, миледи, это сильно поможет успокоить настроения в городе, – сказал он. – Вновь подтвердит вашу приверженность основам учения Ковенанта.
– Возможно, милорд, – сказала Эвадина. Она сидела у окна в походной одежде, как на марше. Её меч стоял у камина, в пределах досягаемости. Я подумал, насколько существенно то, что она не поправила аристократа, назвавшего её «миледи», а не «капитан». – Однако, – быстро продолжила она, – обычно предполагается, что просьба стоять у алтаря во время прошения, да ещё в день мученика, исходит от главного священника святилища.
– В настоящее время восходящий не отваживается выходить. – Опрятный на вид лорд обмена поёжился, стараясь скрыть то, как ему неловко. – А с учётом того, что произошло с одним из его просящих во время вашей проповеди, его осторожность понятна. Кроме того, мне пришлось выставить стражу вокруг святилища. В последнее время имели место… случаи вандализма. Если бы вы поприсутствовали сегодня на прошении, то многие восприняли бы это как ваше благословение Ковенанту этого порта. Будем надеяться, они поймут, что лучше свою досаду вымещать где-нибудь в другом месте.
– Если под досадой вы имеете в виду праведный гнев и обновлённую веру, то я принимаю вашу точку зрения. – Эвадина поднялась на ноги и наклонила голову. – Пожалуйста, сообщите восходящему, что я рада буду присутствовать. А ещё мне следует поблагодарить вас за гостеприимство. Моя рота завтра утром соберётся и отбудет, и вряд ли по такому случаю потребуются какие-либо формальности.
На меня произвело впечатление то, как лорд обмена, кланяясь, умудрился ни голосом, ни позой не показать всю необъятность своего облегчения:
– Это было удовольствием и высокой честью, миледи. – Он попятился к двери и умудрился уйти без суеты.
– Я тут раздумывала, не опустошить ли его закрома перед уходом, – сказала Эвадина, когда я закрыл дверь. – Средства, украденные у этих людей, в наших руках получат лучшее применение, как думаешь?
– Я думаю, королевской дружбы не добиться, если вы начнёте с кражи его налогов. – Я замолчал, тоже поклонившись. – Капитан.
Она изогнула бровь от смелости моего заявления, но её губы дрогнули в улыбке.
– Почему меня должна заботить дружба короля? –
