Пария - Энтони Райан
– Да ну? – Брови Брюера взмыли, демонстрируя, как он потрясён. – А кто ещё?
– Мастер Экалд, пекарь с улицы Кроссмарк. И его жена, а ещё их отродье, мелкий жирный говнюк. Так же скупщик с десятого причала, и вороватый писарь из переулка Миддлрич…
– Ну и списочек, – сказал, выпрямляясь, Брюер, и развернул мужичонку. – Иди-ка ты домой и запиши его.
– Я не умею писать…
Его слова сменились жалобными криками, когда сапог Брюера соединился с его задницей, отправив его в ров.
– Тогда сдрисни и учись!
Коротышка некоторое время барахтался во рву, выбулькивая потоки обвинений, включавших, наверное, всех лавочников и важных людей, которых он только встречал. Замолчал он наконец, когда кто-то из верующих за рвом устал от этих криков и начал бросать в него мусор. Выбравшись из рва, он огорчённо зыркнул на Брюера, несомненно добавив его в список замаскированных плотью злодеев, а потом зашагал во мрак.
– А раньше приходила женщина, утверждавшая, что она – мать Помазанной Леди, – сказал Брюер. – Когда я заметил ей, что с виду она примерно того же возраста, она сказала, что рождение случилось посредством союза с Серафилем, который с тех пор хранит её молодой. Для матери Воскресшей мученицы она ругалась настолько грязно, что могла бы посрамить и Торию.
– Как, по-твоему, что бы об этом подумала восходящая Сильда? – спросил я, кивнув на толпу за рвом. После проповеди она поредела, но задержались ещё сотни человек, которые в своей набожности собирались вокруг костров. То и дело раздавались кличи «Щит и меч!» и «Внимайте Воскресшей мученице!». Мне они казались в равной степени раздражающими и тревожащими.
– Этого не узнать, – ответил Брюер, хотя по неловкости в его глазах я понял, что он не раз обдумывал этот вопрос. – Ты же записывал её завещание, – указал он. – Разве сам не знаешь?
– Она многое предвидела, но только не это. – Я перевёл взгляд на окно Эвадины, уже закрытое ставнями, за которыми сиял яркий свет. – Только не её.
– И всё же, вот она, настоящая живая мученица, реальная, как ты или я. – На его широком грубом лице появилась напряжённая, но искренняя улыбка человека, довольного тем местом, куда его поставила жизнь. И хотя я знал, насколько бессмысленно спрашивать его о путешествии со мной и Торией, но теперь понял, что это ещё и опасно.
– Думаю, восходящая была бы… довольна, увидев, как награждена твоя вера, – сказал я, и он смущённо наморщил лоб. Да, в какой-то мере мы были друзьями, но это не та дружба, которая требует выражения внимания или доброты.
– Ты грогу, что ли, напился? – спросил он, и я подумал, что у меня и капли на языке не было с самого Ольверсаля, и даже там я не выпивал столько, чтобы напиться.
– Нет, – сказал я. – И этот недочёт надо бы поскорее исправить.
***
Последняя тренировка с Уилхемом случилась на следующее утро. Он всегда старался следовать расписанию, установленному неприятным мастером Редмайном, которое требовало вставать очень рано и окунаться в корыто с холодной водой. После этого он выполнял серии упражнений с мечом, а я пытался повторять его движения. Когда он только начал меня учить, мне всё казалось до нелепости сложным, а теперь же я понимал, что те первые упражнения были равносильны танцу, которому учат детей. К моему удивлению оказалось, что по большей части я могу повторить его движения, пусть и не с той же скоростью и проворностью, но я не был уже и тем медлительным, неуклюжим увальнем, как в начале. Впрочем, хотя моим прогрессом по части владения мечом он, кажется, остался доволен, а вот мои пёстрые доспехи не так его впечатлили.
– Бесполезный хлам, – сказал он, щёлкнув по моему налокотнику – помятому и обесцвеченному приспособлению, который я выменял на два шека у другого солдата после Поля Предателей. Налокотник никак не желал блестеть, сколько бы я его не полировал. – Попрошу у капитана средств, чтоб тебе сделали доспехи, – добавил Уилхем. – Раз уж ей, видимо, нужны сопровождающие рыцарского вида, когда она начнёт свой поход.
Я заметил, что теперь, говоря о ней, он всегда называл её «капитан», и никогда «Эвадина». И никогда «мученица Эвадина». А ещё я заметил в его взгляде осторожность в её присутствии, и обращался он к ней кратко и формально, вместо прежней фамильярности. Я знал, что частично это из-за её внезапно возвысившегося статуса, но в основном приписывал эту перемену в поведении чувству вины.
– Ты не сказал ей, да? – проговорил я. – Про Ведьму в Мешке.
Он подтянул ремешок на моём налокотнике, отошёл и неприятно поддёрнул мой нагрудник.
– Как и ты. И сержант Суэйн не сказал, и просящий Делрик, по взаимному согласию. И лучше, чтобы так оно и оставалось, как думаешь?
«Я думаю, она верит, что Серафиль спустилась из Царства Бесконечной Благодати, чтобы вернуть её к жизни. Думаю, она собирается отправиться в поход, который навсегда преобразует эти земли, и быть может, зальёт их кровью от края до края, и всё на основе лжи». Ничего такого я не сказал, поскольку знал, что, несмотря на всю свою силу, отвагу и мастерство, Уилхем во многих отношениях – ранимая душа, и я не хотел причинять ему боль в эту нашу последнюю встречу.
– Тебе же не нравится врать ей? – спросил я. – Этот обман давит на тебя. Это ведь противоречит рыцарскому кодексу, или что-то вроде того?
– Рыцарский кодекс – это собрание бессмысленных вирш, скроенное лицемерами. Мастер Редмайн знал это и пытался научить меня правде о нём, но я был слишком молод и витал в самолюбовании, чтобы его слушать.
Он отошёл, приставил свой меч к столбу забора, окружавшего загон, где мы тренировались, и взял пару деревянных мечей. Потом немного помолчал, задумчиво глядя куда-то вдаль.
– Знаешь, его убили. Мастера Редмайна. Повесили за предательство. За несколько дней до того его ранили в битве, в одной из последних стычек Герцогских войн. Как и полагается человеку, который продаёт свои навыки за деньги, он пообещал свой меч герцогу с самым толстым кошельком, который не отличался здравомыслием. Его вытащили из постели, несмотря на кровоточащие раны, и повесили вместе с дюжиной других предателей. Мой отец, лорд, которому тот служил много лет, сам накинул верёвку
