Пария - Энтони Райан
Я безнадёжно рассмеялся и опустил щит, а Уилхем ощетинился, подняв меч вровень с глазами, чтобы кончик указывал на седоволосого гиганта. Он прорычал что-то на аскарлийском, и хотя я так и не узнал, что именно, но эти слова вызвали у наших врагов громкий насмешливый хохот. Два волка чуть пригнулись, их губы задрожали от рычания. Впрочем, они успокоились, когда громадный человек с секирой поморщился и сказал:
– Ты говоришь так, будто кошка блюёт.
Аскарлиец говорил по-альбермайнски с тяжёлым акцентом, но правильно и легко.
– Прошу, не оскорбляй больше мой язык.
Уилхем ничего не сказал, но меч не опустил, хотя аскарлийца это не сильно беспокоило. Он перевёл взгляд на меня, и в нём появилось удивительно выжидающее выражение. Я бы принял его за узнавание, но не было никаких шансов, что кто-либо из нас до этой секунды мог видеть другого.
– Как я понимаю, – сказал я Уилхему, – это и есть тот самый тильвальд, о котором ты говорил.
Гигант рассмеялся, прежде чем Уилхем ответил, и чуть поклонился, хоть и немного скованно, то есть такой жест был ему непривычен.
– Это я. Маргнус Груинскард. На вашем языке это значит Маргнус Каменный Топор. – Он кратко оглядел окружающие нас тела, демонстрируя скорее задумчивое восхищение, чем гнев. – Ну а вы, мои отважные и искусные друзья?
– Элвин Писарь, – представился я, возвращая поклон. – Это значит… Элвин, и я писарь. – Я глянул на Уилхема и увидел, что его лицо тревожно покраснело. – А это Уилхем Дорнмал. Я не знаю, что значит это имя. Вам придётся простить его грубость, но то, что вы сделали с торговцем шерстью, которого мы нашли в лесу, подстегнуло его рыцарскую натуру.
– А-а. – Маргнус Груинскард уставился на Уилхема. – Алый Ястреб – это просто наказание для тех, кто нарушает клятву, принесённую альтварам. Все фермеры этих земель поклялись не продавать больше шерсти в Ольверсаль. Человек в лесу оказался лжецом и заплатил за это.
– А клятвы они приносили добровольно? – выкрикнул Уилхем. – Вряд ли. И как теперь вы будете кормить его детей, когда некому рыбачить во фьордах и обрабатывать землю?
Аскарлиец немного напрягся, и в его ответе послышались чуть обиженные нотки:
– В королевстве Сестёр-Королев дети не голодают. У нашего народа мало законов, но этот исполняется.
– Эта земля не принадлежит Сёстрам-Королевам, – заметил я куда более мягким тоном, чем Уилхем. – На самом деле вы нарушили границы законных владений короля Томаса Алгатинета, и я буду очень вам признателен, если вы как можно быстрее удалитесь отсюда.
Лицо тильвальда на секунду озадаченно наморщилось, а потом он добродушно усмехнулся, и его товарищи-воины эхом рассмеялись вместе с ним. А два волка всего лишь зевнули.
– Ты говоришь цветисто, – заметил Маргнус Груинскард, а потом кивнул на Уилхема. – А у этого голос чище. Он, как это называется, «высокородный»? А ты низкорождённый. Так?
– В роте Ковенанта нет различий между аристократами и простолюдинами, – ответил Уилхем. – Все мы равны в приверженности благодати Серафилей и примерам мучеников.
– Рота Ковенанта. – С явной неприязнью повторил Тильвальд и покачал головой. – И после всех этих лет ваш народ порабощает себя ложью. Поэтому вы здесь? Это… – неприязнь сменилась весельем, – великий поход против язычников?
– Мы всего лишь пришли защитить то, что по закону наше, – сказал Уилхем. – И было нашим сотни лет.
Аскарлиец снова усмехнулся, но на этот раз коротко и горько.
– Когда я был мальчишкой, я украл поросёнка у соседа, прятал его в лесу и вырастил в отличного борова. На мой пятнадцатый день рождения мы его зарезали и зажарили в честь альтваров. От выпивки у меня развязался язык, и я признался отцу, что сделал несколько лет назад. Он отхлестал мой зад до крови, а потом заставил всю зиму работать на ферме соседа. Что украдено, остаётся украденным, сколько бы времени не прошло.
Он без предупреждения поднял топор и быстро пошёл вперёд. Уилхем приготовился к атаке, а я сдержал желание поднять щит. Сражаться сейчас было бессмысленно. Я попробовал придумать какую-нибудь последнюю остроту, которая бы отвела грядущую резню, но прикусил язык, когда гигант прошагал мимо нас и уставился на парня, чей щит я держал. Тильвальд разглядывал его с безразличием на лице, но тон его был мрачен, когда он снова глянул на меня и кивнул на щит:
– Это не твоё, – сказал он.
Я был рад любой возможности получить хоть какое-то расположение, и потому снял с руки толстый деревянный круг и поставил на землю. Маргнус Груинскард едва заметным кивком одобрил мой жест и снова стал разглядывать павшего воина.
– Это Талвайлд, мой племянник, – сказал он. – Болван и хвастун, следует отметить, и его женщина не станет горевать по нему, да и дети его, по правде говоря, тоже. Но никто никогда не скажет, что он не почитал альтваров, выпускал весло или поворачивался спиной к обнажённому клинку. Теперь мне придётся везти его щит домой его матери. А язык моей сестры, заточенный горем, нелегко перенести.
Я обдумывал, насколько мудрым будет каким-либо образом извиниться, когда вскричал Уилхем:
– Никто тебя сюда не звал, аскарлиец! Чума на твоего племянника и на весь твой отряд трусов!
Я раздражённо зыркнул на него, и в ответном взгляде увидел только гнев и жажду новой крови. Тогда я понял, что этих нарушителей он искал не ради свершения правосудия. Здесь он хотел найти свой славный конец: рыцарь-предатель получает полное искупление в безнадёжной, но отважной битве против северных язычников.
– Помирай, если хочешь, – прошипел я. – Но не жди, что я с тобой. C меня уже на сегодня хватит спасать твою благородную жопу.
– Я и не просил тебя, Писарь, – спокойно ответил он. – Она же приказала тебе позволить мне сбежать?
От непристойного ответа меня удержал громкий кашель Маргнуса Груинскарда. Когда я обернулся к нему, он уже покрыл значительную часть расстояния между нами. Теперь я стоял в пределах удара его
