Пария - Энтони Райан
Отметив, с какой лёгкостью оба мужчины крутят в предвкушении мечами, я решил, что ввязываться в эту схватку напрямую было бы слишком серьёзным вызовом моим скудным навыкам владения мечом. Вместо этого я побежал за щитом человека, убитого из моего арбалета. Штука оказалась тяжёлая, по его дубовым доскам от железного умбона в центре спиралями расходился красно-синий узор. Впрочем, во мне бурлил жар битвы, и щит, когда я взял его за лямки на предплечье, показался довольно лёгким.
Я выбрал нападавшего справа от Уилхема, поскольку он казался сильнее увлечённым своей ослабшей жертвой. Я пригнулся и побежал прямо на этого мужика, держа щит так, чтобы он закрывал меня от носа до паха, и сдерживая желание прокричать воинственный клич. То ли из-за этого, то ли просто благодаря удаче, он не оборачивался, пока я почти не добежал до него. Ему удалось махнуть мечом мне в голову, но я вовремя пригнулся, и клинок лишь срубил щепки со щита, а потом умбон ударил его в грудь.
Мужик отлетел на несколько футов, но не упал, хотя от удара стал вялым. Поэтому ему удалось парировать удар, который я метил ему в живот, но не остановить инерцию клинка, и тот, скользнув по его мечу, вонзился глубоко в бедро. Мужик упал, закричав от боли и досады, и зарычал на меня, когда я приблизился для смертельного удара. Нанести его не получилось – его компаньон махнул мечом над головой, и мне пришлось снова пригнуться. Я подставил щит и ответил корявым ударом. Мужик проворно уклонился от летящего по дуге клинка и снова поднял свой. По его злобной роже ясно читалось, как сильно он хочет меня убить. Очередной удар он так и не нанёс, поскольку в этот миг меч Уилхема срубил верхушку его золотоволосой головы.
Человеческие мозги, выставленные вот так вот напоказ – болезненно захватывающее зрелище. Я заворожённо таращился на открывшийся орган во всей его блестящей розовости, а воин поворачивался, по-прежнему цепляясь за жизнь какими-то странными причудами своего уже почти безжизненного тела. Его губы промямлили нечто похожее на пару последних слов, но вряд ли в них был смысл, даже на его языке. Когда он наконец соизволил грохнуться, все позывы к насилию во мне резко исчезли, сменившись волной глубокой, тошнотворной усталости, из-за которой я, тяжело дыша, опёрся на меч.
Ко мне заковылял раненый человек и ткнул мечом мне в ноги, но это был слабый жест. По всей видимости, я задел ему какую-то важную вену, поскольку по его ногам густо лился красный поток. Его глаза выглядели как жаркие угольки на быстро бледнеющем лице, и белели оскаленные зубы, когда он выкрикнул, как я понял, какое-то проклятие на языке, которого я никогда не слышал.
– Безбожный шлюхин сын, – перевёл Уилхем. Он стоял, положив меч на плечо, и с мрачным удовлетворением рассматривал поражённого воина. Алый Ястреб не был прощён. – По крайней мере, мне так кажется, – добавил он. – Я немного подзабыл аскарлийский.
– Нельзя сказать, что он совсем неправ, – ответил я, поднимая вспотевшее лицо к небу и чувствуя прохладный поцелуй морского ветра.
– Должен сказать, Писарь, ты меня удивил. – Уилхем говорил задумчивым тоном, но в нём слышалась и нотка признательности. – Стыдно сказать, я-то решил, что ты уже на полпути к Ольверсалю.
Мне хотелось сардонически ответить, но тут раненый аскарлиец внезапно запел. На мой слух мелодия казалась нестройной, но, видимо, ему она казалась мелодичной, или он просто очень плохо пел. Он закинул голову назад, выкрикивая слова в небеса. Поначалу его голос звучал сильно, но вскоре стал слабеть, по мере того, как его лицо бледнело ещё сильнее.
– Что это было? – спросил я, когда песня наконец стихла. Аскарлиец упал на спину, его грудь с новой силой вздымалась и опускалась – это тело пыталось оттянуть неизбежный конец.
– Его смертная ода. – Уилхем наклонил голову, глядя на последние секунды представления воина. – Он просит Ульфнира, отца альтваров, признать воина, павшего в битве, и принять его тень в Залы Эйвнира, где никогда не прекращаются пиры и сражения.
Глядя, как аскарлиец содрогнулся, испустил последний неровный выдох, дёрнулся и замер, я проворчал:
– Я бы предпочёл пир, а не сражение.
– Это одно и то же.
Уилхем первым отреагировал на новый голос, развернувшись и выставив меч для удара. Я же так устал, что с гораздо меньшей живостью скривился за щитом, неожиданно ставшим раздражающе тяжёлым, поднял его повыше и положил меч на кромку.
Я уже догадался, что аскарлийцы от природы высокие, но мужчина, стоявший от нас в дюжине шагов, был ещё более внушительного роста, чем те, которых мы только что отправили в их мифические залы. Я решил, что он ближе к семи футам, чем к шести – широкоплечий и с толстыми руками и ногами. Тот факт, что человек таких размеров смог подобраться настолько бесшумно, производил тревожное впечатление. На его плечах лежала чёрная медвежья шкура, резко контрастируя с нечёсаной копной седых, как сталь, волос. С одного взгляда на это глубоко морщинистое и потрёпанное непогодой лицо, на столь же седую бороду, на кожу, покрытую сложным узором татуировок потускневших синих чернил, становилось ясно, что этот человек далеко не молод. И всё же возраст не мешал ему с лёгкостью поднимать руками огромную секиру. В дополнение к размерам оружие ещё больше смущало двойными лезвиями, сделанными скорее из камня, чем из стали.
Одна только мысль об очередной битве уже сама по себе удручала, но сражение с этим чудовищем определённо означало смерть. В любом случае идея становилась всё менее привлекательной по мере того, как на склон позади него выходили ещё два десятка аскарлийцев. Большинство с мечами или топорами, но некоторые держали в руках длинные луки со стрелами на тетиве. Хотя окончательно изгнало из моей головы любые мысли о битве появление двух волков.
Они появились по обе стороны огромного аскарлийца, один с чистейшим белым мехом, другой чёрный как смоль, и оба крупные. В Шейвинском лесу волки довольно обычное дело, и, несмотря на множество нагоняющих страху баек, они не представляют собой большой опасности, если относиться к ним с осторожным уважением. Шейвинские волки обычно серые
