Маргрит Стин - Отверженный дух

— Слава богу, с этим покончено, — она встала. — Ничего себе, игрушка для ребенка!

Я готов был уже поздравить ее с очень верным решением, как вдруг тряпичная куча на диване зашевелилась, и из цветастого ситца диковинным растеньицем поднялась всклокоченная голова на хрупкой шейке. Мертвенная бледность почти неживого лица под золотистой копной, огромные бесцветные глаза, костлявые плечики — передо мной будто выросло существо с того света.

— О Боже… мальчик мой!

Фабиенн кинулась к нему; он выпрыгнул — и упал ей в объятия без чувств.

Глава 8

Мы сидели за завтраком, когда зазвонил телефон: это Мэри Льюис сообщала, что «отец отошел в мир иной». Вайолет взяла трубку; затем тихо передала печальную новость мне.

За ночь она как-то резко изменилась. Лоск и элегантность, безупречный вкус во всем и редкий, роскошный шарм, все, одним словом, что до сих пор так удачно скрывало возраст, как-то разом поникло, утратило свежесть и — смысл. Будто погас внутри какой-то жизненный источник, и осталась лишь яркая бесполезная оболочка, обреченная с этого дня вяло и скучно коротать годы.

— Про Арнольда слышно что-нибудь?

— Нет, Мэри обещала позвонить еще.

Медленно потянулся день. Вместо того, чтобы отправиться в сад, Фабиенн вышла с сыном на лужайку поиграть в бадминтон: от утреннего обморока мальчик, судя по всему, полностью оправился. Он двигался резко и стремительно, с какой-то нечеловеческой, невесомой легкостью, совсем как мотылек над травой, но в каждый удар вкладывал всю силу своего тщедушного тельца и очень скоро добился-таки своего. Фабиенн упала на спину, рассмеялась, и отбросив ракетку в сторону, крикнула: «Все, сдаюсь!». Он не стал донимать ее просьбами, но долго еще ходил по лужайке, запуская одну свечу за другой: «Сто один, сто два…» То и дело, заслышав звонок, Фабиенн мчалась к телефону, но каждый раз оказывалось, что звонит кто-нибудь из соседей. Ленч прошел вяло и нервно. Женщины к еде почти не притронулись, а Доминик-Джон к столу не подошел вообще: он так и остался сидеть на подоконнике, обхватив руками колени, напевая надоевшего всем «Короля Рено» и бессмысленно глядя в глубь сада.

Фабиенн очистила грушу; мальчик принял у нее тарелку и надкусил ломтик. В окно впорхнула бабочка: покружила немного и села на сочную мякоть. Доминик-Джон внимательно осмотрел незваную гостью, обнажил зубы в белоснежной улыбке, подумал немного и отправил ломтик вместе с насекомым себе в рот. Затем поглядел на мать искоса и смачно захрустел. Фабиенн от ужаса лишилась дара речи.

— Выплюнь сейчас же!.. Ах ты, свинья такая!..

Мальчик пережевал все как следует, проглотил и в то же мгновение с заливистым смехом выпрыгнул из окна в сад. Фабиенн швырнула на пол салфетку и направилась к телефону. Мы с Вайолет, не сговариваясь, вышли на веранду: здесь уже расставлены были кофейные чашечки и мягко гудел электрический «Кано». Я зажег спиртовку, а она принялась отмерять ложечкой порции и ссыпать их в стеклянный контейнер. Только лишь кипящая пена начала подниматься, как на веранде появилась Фабиенн.

— Арнольд вышел пройтись куда-то. Пока что они ничего не решили. Позвонят вечером.

— У тебя есть что-нибудь черное? — тихо спросила Вайолет.

— Черное?

— На похороны. Ты ведь тоже, наверное, должна быть в трауре.

— Наверное. Я об этом как-то и не подумала. Но где же взять — я никогда не носила ничего такого.

— Поехали. Шляпку с юбкой найдем — остальное как-нибудь приложится. — Вайолет обернулась ко мне. — Вы ведь будете здесь — на случай, если вдруг позвонят?..

Мне и самому пришлось засесть за телефон: предстояло отменить несколько встреч и проинструктировать прислугу. Около трех за окном послышался гул отъезжающего автомобиля. Где-то после четырех раздался звонок, и снова издалека донесся до меня тоненький, нервный голосок Хелен Льюис.

— Мы так волнуемся. Арнольд ушел в одиннадцать, и до сих пор его нет.

Что можно было на это ответить? Я спросил: в каком состоянии он уходил: был ли подавлен, взволнован?

— Нет, нет, все это время он был совершенно спокоен. Мы ему за это так благодарны: он ведь боготворил отца — представляю, что творилось у него внутри все это время. Но что же нам делать? Без него приготовлений не начнешь, а заявлять сразу в полицию как-то, знаете, неловко…

Весь льюисовский ужас перед враждебным «общественным мнением» звенел сейчас в ее голоске.

— Он сказал, что выйдет ненадолго, — продолжала Хэлен, — но к ленчу не вернулся, и мы, конечно, ужасно расстроились. Но прошло уже пять часов…

Я пообещал сообщить обо всем Фабиенн и наскоро распрощался. Дело принимало скверный оборот.

Женщины приехали; Фабиенн тут же бросилась к аппарату. Нет, Арнольд не возвращался. Было без пятнадцати шесть.

— Не понимаю, как ты все-таки могла отпустить его одного! — Вайолет стояла, обхватив плечи руками, комкая платье, не в силах унять дрожь во всем теле.

— Ну и что будем делать — звонить в полицию? — Фабиенн демонстративно повернулась ко мне.

Я сказал, что это крайняя мера, которая, помимо всего прочего, очень расстроит Льюисов. Не будем пока паниковать. Арнольд вышел, чтобы побыть в одиночестве, успокоиться, разобраться в своих чувствах. До захода солнца еще уйма времени, а на болотах ему каждая кочка знакома: он там не пропадет. Рановато пока что привлекать полицию к этому делу.

— Вам легко рассуждать, — напустилась на меня Вайолет. — А вы вспомните, в каком состоянии он поехал. Нет, тебе нужно быть там, причем обязательно, — повернулась она к Фабиенн. — Сама знаешь, какие они глупые: Мэри в некоторых вещах совершенно неопытна, а Хелен и вовсе слабонервная идиотка: сейчас уж, наверное, лежит где-нибудь в обмороке. В конце концов, он твой муж, и ты несешь за него ответственность!

— Конечно же, несу! — Фабиенн оставалась невозмутима. — Действительно, нужно ехать. Вы тут пока, пожалуйста, узнайте, когда отходит ближайший поезд, а я пойду к себе, соберу вещи. Что ж, будем готовиться…

— Готовиться к чему? — Доминик-Джон чертенком выскочил из-под локтя. — Ах, вот в чем дело! Как я сразу-то не догадался. GET REA, оставалось только DY дописать. «Готовься», — вот что она хотела мне сказать. А кстати, где моя…

Он бросился уже было прочь, но Фабиенн успела ухватить его за руку.

— Послушай меня секунду. Я еду к Пу-Чоу.

— Куда? — мальчик застыл на месте.

— На север, к дедушке.

— Но дедушке пришел конец! «Renaud est mort et enterre», — пропел он тоненько. — Останься! Тебе нельзя ехать в этот мертвый дом! — злобное личико его заострилось.

— Я поеду, заберу оттуда папу, и вместе с ним мы вернемся сюда, — я увидел, с каким трудом дается ей каждое слово и поспешил на помощь.

— А ты, пока мамы не будет, научишь меня играть в «диаболо». Согласен?

Мальчик бросил на меня взгляд, исполненный глубочайшего презрения, и вышел из комнаты.

Ближайший поезд отходил в половине восьмого, о чем Вайолет тут же и сообщила Мэри. Об Арнольде по-прежнему ничего не было слышно. И снова женщины сели в автомобиль. Я остался один.

«Чего бояться и на что надеяться? Грядущее тревожит мраком…» — что ж, школьные уроки Беддоуза не прошли зря. Я вернулся в дом, прикрыл за собой дверь и по старой привычке заглянул в почтовый ящик. О вечерней почте, кажется, все позабыли. Кипа счетов, какие-то бланки, серый конверт на имя Фабиенн… Но что это? Почтовая открытка, адресована мне… Ну конечно же, это его почерк! Срывая перфорированную кромку, я уже быстро соображал, как бы сообщить об этом Фабиенн в Кингс Кросс.

— «Мой дорогой Баффер, — буковки прыгали, вываливаясь из неровных строчек. — Извини за почерк: трясусь в машине, хочу успеть до Кингс Кросса и отправить открытку оттуда. Может быть, мы с тобой еще встретимся. Как бы то ни было: в моей конторке найди монографию, открой ее на странице 126 или 127, точно не помню, и читай со слов: „Клянусь небесами и преисподней…“ Я давно о чем-то догадывался, но пришло мое время, и теперь обо всем я узнаю наверняка. Есть время еще обдумать все по пути. Должен же быть хоть какой-то выход. В правом ящике стола — мои заметки; пока не заглядывай туда, прочтешь лишь в самом крайнем случае. Спасибо, кстати, за то, что ты согласился стать моим литературным распорядителем. Думаю, найдешь там из чего выбрать. А ведь так хотелось написать что-то еще до ухода. Арнольд SEWEL».

Подпись не поразила меня особой оригинальностью: так уж повелось у нас со школьных лет — подписываться крипто- и анаграммами. Самый, пожалуй, удачный вариант, Суэлдон Лиар, Арнольд всерьез намеревался использовать в качестве псевдонима. Я поднялся наверх, вошел в кабинет, нащупал в кармане ключ от конторки. Рукопись была оставлена на самом видном месте. Пролистнув несколько страниц, я нашел то, что искал.