Маргрит Моор - Дженнифер Винкелман

Моор Маргрит

Дженнифер Винкелман

Маргрит Моор

Дженнифер Винкелман

Рассказ

Перевод с нидерландского и вступление С.Князьковой

Маргрит де Моор - один из признанных в Нидерландах авторов. Ей принадлежит целый ряд небольших по объему романов, несколько сборников повестей и рассказов. Первая ее книга, сборник рассказов "Вид со спины", увидела свет в 1988 году. За нее писательница сразу получила национальную литературную премию АКО и премию за успешный дебют "Золотое ослиное ухо". С тех пор новые книги Маргрит де Моор выходят практически каждый год. Почти все они выдвигались на соискание литературных премий в Нидерландах или в Европе. Ее первый роман "Серое, белое, голубое" (1991) переведен на многие европейские языки, больше двадцати раз переиздавался в Нидерландах и в 1996 году вышел на русском языке в издательстве "Радуга". Сейчас издательство "Радуга" собирается переиздать этот роман вместе с другими произведениями в серии "Мастера зарубежной прозы".

Маргрит де Моор получила образование по классическому вокалу, была супругой рано скончавшегося художника-авангардиста Де Моора. Маргрит де Моор помогала мужу в его работе над художественными и кинопроектами, воспитывала двух дочерей, одна из которых не так давно окончила факультет славистики Амстердамского университета и часто приезжает в Россию.

Сама писательница посетила нашу страну осенью 1996 года в дни фестиваля "Окно в Нидерланды. К 300-летию Великого Посольства Петра I", во время которого в Санкт-Петербурге прошла презентация ее романа "Серое, белое, голубое".

М. де Моор обладает обостренным чувством языка, ведет смелые поиски в области формы, стремится осваивать неизбитые темы в своем, очень современном и узнаваемом и в то же время ни на кого не похожем стиле. Условно ее смысловую и стилистическую палитру можно обозначить как импрессионистически-ассоциативную. Ее проза, являясь ритмической и музыкальной, порой приближается к поэтическому жанру. Во многом она близка к литературе "потока сознания". Сама писательница считает себя реалистом, поскольку находит средства описания внутренней реальности человека, которая для де Моор скорей даже более значима, чем реальность внешняя. С оттенком трагизма воспринимается ею тот факт, что эмоции, воспоминания и ассоциации одного человека остаются чаще всего абсолютно закрытыми для другого, дорогого для него человека, живущего в мире каких-то иных понятий и ассоциаций. Автор исследует незримые причины, приводящие персонажей к столкновениям, а порой и к драматическим коллизиям. Во многих своих произведениях Маргрит де Моор исследует тему молчания. Оно, по мнению автора, агрессивно, ибо проводит между людьми ту грань, которую они, к сожалению, не желают переступить, лишая себя тем самым возможности понять того, кто рядом.

Как-то раз осенью, в октябре, я отправилась в парикмахерскую. Я шла по бульварам городка Б. - мои ноги ступали по засохшим листьям каштанов и кленов. Чувствовала я себя легко и приятно. Солнце бросало медно-красные пучки света сквозь тяжелые, опять обнажившиеся ветки деревьев, которые здесь, на этой стороне железной дороги, вдоль которой теснятся густые заброшенные сады, очень редко подрезают. В воздухе стоял головокружительный аромат, который переносит назад во времена младенчества: детская коляска, сад - в дни самого первого трепетного знакомства с временами года. Я шла прогулочным шагом, чувствуя доверие к жизни. Все кругом предвещало скорое исполнение желаний - прямо на следующей неделе. Безветрие и затишье. Остановка. Блаженная пустота, наступающая после лета перед приближающейся зимой. Осенние каникулы.

Я учительница английского языка. Уже четырнадцать лет преподаю в старших классах лицея, приятная работа, должна признаться, несмотря на то, что все мои слова не пробуждают интереса в сонных созданиях, сидящих за партами напротив меня. "Сонеты Шекспира, почти все, посвящены юноше". Они добросовестно записывают, мои ученики, кто-нибудь один поднимет глаза и посмотрит на меня безо всякого любопытства, не замечая даже, что мое постепенно стареющее лицо обрамлено длинными блестящими черными волосами. "И кто такой, господи боже, был этот самый Шекспир?" Мои волосы для меня все. Я знаю точно, что благодаря их экстравагантности мои несколько выцветшие глаза кажутся ярче и морщины по обеим сторонам носа смягчаются. Сколько себя помню, я всегда ходила с длинными волосами.

Вот и шлагбаумы. Я подошла уже к самому центру. Здесь витало то же настроение покоя, ожидания чего-то, чему не мешала публика, шныряющая по магазинам. Подняв хвост трубой, пересекает велосипедную дорожку кот, старик заснул на стуле в кафе под тентом. Тихонько напевая, я дошла до бульвара Бринклаан, в самом конце которого находится единственная на всю округу приличная парикмахерская.

Меня там знают. Знают, что со мной незачем заводить разговор о супермодной стрижке, о современной химической завивке, которая не портит волосы. Я не собираюсь стричься. Как бы невнимательна я ни была к событиям своей жизни, в каком бы неведении ни пребывала относительно прошлого, детства, одно мне совершенно ясно: я по природе своей длинноволосая. Я толкнула тяжелую входную дверь, поздоровалась и сразу прошла к раковинам для мытья головы в глубину зала.

- Да, - сказала я чуть позже молодой парикмахерше, которая встала позади меня. - Хотите верьте, хотите нет, но это так.

Мне помыли голову. Теперь я сидела посреди зала, у двойного ряда кресел, отделенных друг от друга зеркалами, но не разгороженных ширмами.

- Занятия только-только наладились, - продолжила я разговор, - все в школе еще свеженькие, и вот тебе раз - целая неделя свободы!

Девушка, осторожно приподняв мои влажные волосы и набросив мне на плечи накидку, спросила:

- Вы не торопитесь?

- Что ты, дитя мое, нет конечно. Я никогда никуда не бегу.

И с этими словами я устроилась поудобней, вытянув ноги и закрыв глаза, отдавшись круговым движениям пальцев по своей голове, запахам шампуня и лосьона. Откуда-то доносилось жужжание фена, обрывки разговоров, таких обычных для подобных мест, задушевных, легковесных, порой прерываемых тихим смехом...

- Да, да, - вдруг различила я, - я это знаю. Но через неделю я снова уезжаю.

..?

Пауза.

- Конечно, не сразу, нет. Вначале мне нужно встретить в Лондоне мужа. И потом через пару недель мы полетим дальше...

Фен умолк. Голос после этого зазвучал отчетливей.

- ...в Буэнос-Айрес.

Я открыла глаза и увидела ее. В кресле наискосок от меня какая-то женщина, сильно наклонившись вперед, старалась рассмотреть в зеркале, что сделали с ее головой. Она, скорей всего, была одного возраста со мной, максимум лет сорока, и смотрела на свое отражение так, как, мне представляется, смотрят матери на своих детей, беззащитно и дружелюбно; казалось, она с искренним удивлением впитывает в себя ярко-голубые глаза, подкрашенные красной помадой губы, контуры щек, подбородка и носа - свои точеные черты - и волосы, которые ей сегодня уложили, короткие, послушные, светлые. Но в ту минуту, когда она заулыбалась и удовлетворенно кивнула парикмахеру, который держал возле ее затылка ручное зеркало, я вдруг подумала почти испуганно: но ведь я же ее знаю! Откуда-то я ее знаю!

Она поднялась с места.

- Пойдем? - Она позвала ребенка, девочку, которая все время послушно сидела возле кофейного автомата и рисовала.

Ей подали ее пальто, она расплатилась и вышла вместе со своей дочкой на улицу, послав мне на прощанье совершенно равнодушную улыбку. Бульвар Бринклаан. Осеннее солнце. Женщина, неторопливо возвращающаяся домой вместе со своим чадом. Боже мой, кто же она такая?

- Скажите, - спросила я, немного помолчав, у парикмахерши, она тем временем устанавливала красные лампы вокруг моей головы, - я такая забывчивая, но, мне кажется, я знаю эту женщину, которая только сейчас ушла, почему-то выскочило из памяти ее имя... Как же ее зовут?..

Я нетерпеливо перебирала в воздухе пальцами.

- Это госпожа Винкелман. Она по полгода живет в Южной Америке. Ее муж дирижер.

Что потом еще делали с моими волосами в парикмахерской, я совершенно не помню. В какой-то момент я вновь очутилась на улице, солнце село, поднялся ветер, обеими руками я придерживала развевающиеся пряди. Вдруг я увидела, как она выходит из магазина, из антикварной лавки, только что купила какую-то вещь, предмет был запакован в красивую коробочку, которую торжественно несла ее дочка. Не раздумывая, я бросилась в атаку.

- Извините меня, пожалуйста...

Обернувшись, она взглянула на меня, и вновь я с полной уверенностью ощутила: у нас есть общее прошлое, наши пути уже пересекались. Во мне зашевелилось какое-то неопределенное чувство, сродни незаполненному пространству, - ускользающее воспоминание. Думаю, голос мой прозвучал довольно резко.

- Вы госпожа Винкелман. Ваша фамилия, по правде сказать, мне ничего не говорит. Но, может быть, ваша девичья фамилия скажет мне больше, и особенно ваше имя. Я могу спросить, как вас зовут?