Маргрит Стин - Отверженный дух

Маргрит Стин

Отверженный дух

Я не отдам себя ни Сну, ни Смерти —Молнией-Мыслью вырвусь из клетки и обращусь в бессмертного Бога.Старая Смерть возомнит, будто я мертв, но я подкрадусь тихо сзади,Сброшу Костлявую с Трона во прах смертельным ударом,Разом сорву надгробия панцирь, скину проклятия тяжесть,Всепроникающим Духом вольюсь в сон роковой твой меж простыней кровавых,Выкраду твой безобразный остов у обманутой СмертиИ сам стану смертью твоею, всепожирающим Адом безумья.Бойся меня, ибо я не живая душа, но Дьявол…

Глава 1

Увлекшись беседой, мы засиделись за кофе с бренди; когда я опомнился, было уже начало четвертого. Поезд от Паддингтона отходил в пятнадцать двадцать. Я извинился перед приятелем и бросился со всех ног в раздевалку, но старый гардеробщик уже закончил смену. Не успел мальчик за каких-нибудь пять минут разыскать мои зонт со шляпой, как неизвестно откуда рядом возник давний друг семьи, старый зануда, глухой, как телеграфный столб. В тот самый момент, когда я, наконец, высвободился из его объятий, прокричав ему в ухо, что вот-вот уйдет мой поезд, стрелки часов показывали пятнадцать минут четвертого. Я рванулся к двери, с ходу атаковал ее — и пал жертвой собственного спортивного азарта.

В тот миг, когда я попытался пробиться справа, слева кто-то нанес встречный удар. Совместными усилиями мы выбили дверь из рук подскочившего было ко мне швейцара, и вместо того, чтобы пулей вылететь на тротуар, я взмахнул пару раз руками и попятился назад, на ковер, изо всех сил пытаясь случайно не оскорбить слух присутствующих дам, приветствовавших мой маневр с большим оживлением. Через какой-нибудь час место, которым повстречал я судьбу свою, обещало превратиться в живописную шишку.

Тем временем дверь все-таки открылась, и передо мной выросла фигура высокого, достаточно упитанного господина.

— Мне очень жаль, что так получилось. Я не ушиб вас? — поинтересовался он очень заботливо.

Только я принялся доказывать, что сам во всем виноват, как он вдруг изумленно воскликнул: «Брайан?» — и через каких-нибудь полминуты я осознал, что жму руку Арнольду Льюису, своему школьному другу, с которым не виделся целую вечность. Поезд ушел, а вместе с ним испарился и последний мой шанс встретиться в этот день с агентом по продаже недвижимости. Очень скоро мы с приятелем, сияя от возбуждения, сидели за столиком, а официант спешил к нам с чашками кофе.

Арнольд Льюис принадлежал к той редкой породе людей, которые и в шестнадцать лет, и в двадцать пять, и в сорок выглядят совершенно одинаково. Кое-что, возможно, он и утратил, в шевелюре особенно, а в области талии наверняка многое приобрел, но в целом за те двадцать пять лет, что минули с момента самого первого нашего знакомства, совершенно не изменился. Передо мной восседал тот самый светловолосый, очень милый джентльмен неопределенного возраста, каким я помнил его еще по Хартону. В те годы меня в нем ужасно смешила степенность, действительно, очень странная для школьника; зато сегодня его манеры и внешность сделали бы честь, скажем, священнослужителю или, быть может, председателю ложи. Общую картину замечательно дополнял утренний костюм с бутоньеркой, надетый, как он тут же мне объяснил, по случаю чьей-то свадьбы.

Тонкое, породистое лицо его с годами, пожалуй, чуть отяжелело, но прежними остались чувственный, мягко очерченный рот, а главное — серебристо-чистые круглые глаза со зрачками-горошинками — глаза доброго домашнего попугая. Взгляд их пугал поначалу какой-то странной своей диковатостью, но, попривыкнув, и в этой экзотической особенности его облика можно было найти своеобразное очарование.

— Слушай, я все-таки не очень тебя ушиб?

Ну да, он все тот же, мой милый и искренний друг: добрейший чудак, которого всю жизнь больше всего на свете пугала опасность причинить страдание ближнему. Говорят, душевные слабости подобного рода несовместимы с самим понятием успеха в сегодняшнем мире; что ж, тем радостней было видеть перед собой живое исключение из правил. В какой-то момент история наших отношений словно вдруг ожила перед глазами, и стало нестерпимо грустно от мысли, что двое друзей, так сильно привязанных друг к другу, могут в один прекрасный день взять да и разойтись в разные стороны — на долгие-долгие годы.

Арнольд не раз порывался установить со мной связь, но; не получив в ответ ни одного письма, навсегда оставил попытки уследить за моими вечно меняющимися иностранными адресами. Я же, в свою очередь, и не пытался сблизиться с приятелем вновь, поскольку в те годы увлечен был идеями, которые он вряд ли одобрил бы. А потом началась война. Я почти сразу же попал в плен и несколько лет провел в лагере под Гамбургом. Лишь по возвращении узнал я, что мой брат Квентин погиб, выполняя боевое задание в составе саперной бригады, и в наследство мне перешли имение и титул — вместе с весьма сомнительными перспективами на сохранение их в будущем. Выслушав мою историю, Арнольд с большой неохотой перешел к рассказу о себе.

— Чем занимаюсь? Да ничем особенным: скромный биржевый маклер.

Я постарался ничем не выдать удивления: работу более неподходящую для него трудно было и вообразить.

— Отлично! Мне как раз нужен человек, который знает, как делать деньги, — я вовремя остановился, вспомнив, как много получил от него в свое время, ничего не дав взамен. Потом спросил о семье.

— Мама умерла во время войны. Отец, видимо, до конца жизни останется инвалидом. Сёстры, конечно же, со мной, дома.

— Как продвигается литературная деятельность?

— Литературная? — вопрос мой, кажется, застал его врасплох.

— Ну да; монография Беддоуза, анализ рукописей Донна, — я всегда гордился хорошей памятью, и, видно, не зря.

— А, все, на что «Эрроу пресс» зарились перед войной, — он невесело усмехнулся. — Бумажный дефицит решил все проблемы.

— Ну а фольклорные сборники, очерки местной истории?

— Ну и память у тебя, Баффер, — впервые он вспомнил о моем школьном прозвище, — Видишь ли… Как-то не вписывается все это в мой образ жизни. Когда приходится содержать семью…

— Так ты женат?

— Ну да! — в его тоне мне послышался упрек. — Ты не помнишь Фабиенн?

Фабиенн, Фабиенн… Отчаянное усилие — и необычное имя соединилось в памяти с несколько смутным, расплывчатым образом; кажется, Арнольд познакомил нас на одном из выпускных балов. Он, правда, становился на удивление скучен каждый раз, когда речь заходила о чем-то личном: вряд ли от него я тогда мог узнать об этой девушке многое. Я поспешил с запоздалыми поздравлениями; а заодно заметил, что неплохо бы как-нибудь познакомиться поближе.

— Ну конечно! — встрепенулся он. — Фабиенн будет в полном восторге. Мы ведь с ней часто о тебе вспоминали. Обязательно нужно встретиться… а хотя бы вот в этот уик-энд! — и он, в подтверждение серьезности своих намерений, достал из кармана записную книжку.

— А дети у вас есть? — спросил я робко. Одна уже мысль о доме, кишащем буйной человеческой порослью, некоторых убежденных холостяков доводит до нервных судорог.

— Один — Доминик-Джон. Когда в доме гости, он отправляется к бабушке, матери Фабиенн. Она, правда, слишком его балует: каких-нибудь несколько часов — и все мое воспитание насмарку. Парень не по годам развит, и давно бы пора ему в школу, да вот врачи советуют с этим повременить: насилие, мол, над психикой, и все такое.

Он перелистнул странички и ткнул куда-то карандашом:

— Подходит?

— Да, кстати, — вспомнил я уже на остановке такси, — я-то пытался успеть на поезд. А ты куда так мчался?

— Вот уж действительно, кстати. Я ведь совсем забыл, что шел на прием к врачу.

— Что-нибудь серьезное? — спросил я почти автоматически: и без вопросов ясно было, что на здоровье мой друг не жалуется.

— А тебе-то что?

Я поднял глаза и обомлел: вместо знакомого лица на меня глядела холодная маска, злобный огонек горел в глазах. На этот раз я, наверное, не сумел скрыть изумления. Потому что лицо его вдруг исказилось гримасой ужаса; челюсть отвисла, дряблые щеки мелко задрожали.

— Баффер, милый, неужели я тебя чем-то обидел?

Я заставил себя рассмеяться. По правде говоря, этот приступ раскаяния озадачил меня не меньше, чем всплеск раздражения.

— Ты только не думай, будто я пытаюсь влезть в твои личные дела.

— Да я и не думаю ничего такого! — выкрикнул он отчаянно. — Просто не понимаю, что со мной случилось.

Он прикусил губу, пытаясь сдержать набежавшие слезы; затем с жаром ухватил меня за локоть.

— Прошу тебя, забудем об этом! Ты спрашивал, что со мной? Да ничего страшного: Фабиенн считает, что мне нужно иногда… консультироваться.