Владислав Шейченко - Курс молодого овца, или Самозащита в уголовном суде

С таким уклоном рассуждая, конечно, можно далече уйти, напроч отрицая применение любых производных, косвенных источников, и прийти к выводу о заведомой недостоверности подавляющего большинства видов доказательств. Ни в коем случае. Рамс только о случаях неприродных (искусственных) посредников, чьи искажающие свойства должны приниматься во внимание с позиции Презумпции недостоверности, о случаях, когда первоисточники не подтверждают представляемую (якобы) от них информацию или не могут её подтвердить, как например, мертвецы. Ведь если «первоисточник отрицает и факт предоставления и содержание информации, предлагаемой на суд от его имени, о которой сообщает только со ссылкой на него информатор, а другие независимые «подтвердители» отсутствуют, то тогда требуемого первоисточника фактически и не существует в природе в достоверном виде, он ложный или не подтверждённый, а вся последующая, ему приписываемая информация должна приравниваться к слуху (анонимке) Верно? Иначе от твоего или моего имени, мнимо, нашими устами можно любому другому слушателю заявлять о любых признаниях; а в отсутствие самой экспертизы следак станет способен выставлять её содержание изустно; а взамен надуманного вещдока оперативник укажет о следах на нём и т. д. И вся такая информация будет приниматься доказательством и повлияет на решения по всем вопросам доказывания и уголовного наказания, и предложено будет верить в правдивость такой информации. Обвинительная практика тяготеет к подобным вменениям, что приводит к диким казусам, когда повсеместно обвиняют и осуждают на основании не надёжных источников, а в приближении – без таковых. Машу обвинили в сбыте амфитомина Серёже на основании показаний Володи о данном событии, и что Серёже стало известно во всех подробностях со слов самой Маши, хотя Маша отрицала и факт сбыта и факт таких сообщений со своей стороны. Отрицал это и Серёжа тоже. Осудили.

Кстати о мертвецах… Не спадает популярность такого способа доказывания, как свидетельства со ссылками на сообщения лиц, почивших в бозе. Правда, – это очень выгодно и удобно опираться на информацию от не живых (или больных тяжкопсихическим, пропавших) источников. Например, в моём деле обвинение использовало показания свидетеля, который не был очевидцем. Все его свидетельства приплодом шли со слов погибшего потерпевшего, который, в свою очередь, ещё до гибели, якобы, сообщил этому свидетелю страшные подробности преступления, якобы, узнанные им из моих признаний в его адрес. Этакая двойная производность. И проверить такого рода сообщения не представляется возможным. Вызов и допрос духов умерших не практикуется.

Справедливости ради обмолвимся, что на словестную молчанку мертвецов полагается и защита. Но, в отличии от таких же действий обвинения, если к ним прибегает защита, мусора реагируют адекватным отказом ввиду невозможности проверки сведений. А начнут против тебя свидетельствовать устами мёртвых мусора – примут это на «ура». Я склонен согласиться с принятием достоверными таких и подобных этому свидетельств лишь в некоторых случаях, – когда, например, такие сообщения первично были запротоколированы (свидетель дал показания и помер после допроса), а сами сведения подтверждаются через другие источники и виды доказательств, то есть совокупно обнадёжены. Но всё же и здесь требуема крайняя осторожность.

Чтобы там не скулили легавые, а когда имеем дело со свидетельствами, представляемыми через посредничество других лиц, пред нами подмена доказательств. При всей нелепости применения подобной природы сведений, приёмы этого широко применяются в судоскотстве, а судьи склонны принимать такие сведения во внимание в равном значении с прямыми уликами. Мусора осмеливаются на эту дерзость только вследствие трусливого молчания овец.

«Ничто так не подбадривает струсившего, как трусость другого человека» (У. Эко / Имя Розы).

Таким образом, надобно нам по каждому доказательству выяснять наличку твёрдого источника знаний. А им должен быть первоисточник, действительно информированный по обстоятельствам дела. Любое косвенно-производное доказательство критически оцениваем и о малейших сомнениях в его искренности заявляем властям. Чур, это не касается сомнений в собственных доках. В случае же очевидных препон в проверке через первоисточник в категоричной форме должен следовать сигнал о недостоверности.

Производная информация, как ранее отметили, может и соответствовать действительности, может верно отображать событийность. Хотя костные косвенности субъективно и принимаются во внимание мусорами (и защитой), но в сиротстве своём годны лишь для построения версий. Эти данные требуют ревизии и убедительных удостоверений. И если единичные такие сведения всегда сомнительны, то совокупность подобных в отношении одного и того же факта может поляризовать достоверность. Так произойдёт, если о твоих устных признаниях во вполне совпадающем их содержании сообщают два независимых свидетеля, которые указывают именно на тебя, как на источник такой информации, получили эти признания в разное время и не имели возможности обсуждать эти свидетельства между собой, согласовывать позиции или получить доступ к той же информации, допустим, через следственные действия через посредничество.

Б. 5. Ничтожность предположений

Ничтожность предположений. Отсутствие утвердительности, стабильности лишает предположения (гипотезы) доказательственной силы и значимости. Неустойчивость, не категоричность предположительных сведений не позволяют на их основе строить достоверные выводы по обстоятельствам дела.

Предположения, ввиду сомнительного содержания, стоят в одном помойном ряду с догадками и домыслами. При данных формах изложения мысли источники либо только допускают возможность существования или наступления каких-либо событий и их обстоятельств, либо источники делают самостоятельные и произвольные суждения. Суждения и выводы источников опираются лишь на собственное их восприятие, когда они не являются прямыми очевидцами и контактёрами. В таком содержании информации предположения, догадки и домыслы равны в ничтожности своей сведениям, поступающим от неосновательных источников (см. Б.4.). Так и есть, по всем подобным познаниям источников собственно знание отсутствует – информация зиждется на плывунах, порождена сугубо субъективными умозаключениями и личным восприятием. Пусть такая информация иногда опирается на другие твёрдые знания, но сама по себе уже не выводит чёткой фактуры, а только допущения и условности.

Прямые признаки предположительности сведений, догадок и домысливания обнаруживаются из содержания сведений, когда в речи присутствуют характерные фразы. Уже приводил подобные словоблудия: может быть; скорее всего; полагаю; кажется; я понял; вероятно, и всякие такие. Вместе с тем, предположения, домыслы и гадкие догадки могут паразитировать внутри доказательств в скрытой форме. Требуется кислотные инъекции, чтобы эта ржавь выступила на поверхности и её можно было зачистить.

Вот, потерпевший даёт показания: «Нападавший втолкнул и закрыл меня в кабинете. Он хотел сломить моё сопротивление. Затем он перешёл в соседнее помещение и стал искать документы и ценности по столам и полкам». Внешне всё нарядно, но гадюкой закрадываются в мозг сомнения в природе таких уверений о событиях преступления. И мы начинаем пытать терпилу дополнительными вопросами: С чего вы, мил человек, взяли, что агрессор своими действиями желал сопротивляемость вашу нейтрализовать; От куда вам, дорогуша, известно, что нападавший занимался поиском документов и ценностей? Может вы видели это или гость сообщил о цели визита, делился планами или же он комментировал свои действия? Потерпевший: Нападавший подвёл меня к кабинету, открыл дверь и с силой втолкнул внутрь, его действия выражали угрозу, и я понял, что если попытаюсь покинуть кабинет, то он учинит расправу. Я слышал, как нападавший открывал дверцы мебели и выдвигал ящики стола, слышны были звуки перебирання бумаги и двиганья всякими предметами. Я догадался, что он что-то ищет, скорее всего, что-то важное и ценное, возможно деньги, векселя, расписки.

Вопрос ктерпиле: Нападавший требовал от вас, чтобы вы не покидали кабинет, угрожал за неподчинение этому? \Терпила: Нет.\ Вопрос к терпиле: Вы сами видели или нападавший сообщил, что он занят поиском, и что ищет конкретные ценности и бумаги? \ Терпила: Нет. Но это ж и так понятно было бы любому…

По всему и выходит, что в правильной транскрипции первичные показания потерпевшего имели форму допущений и его личного мнения, события он воспринимал субъективно: звук, характерный для открывающейся мебели; действия он посчитал угрожающими. А это значит, что действия нападавшего могли следовать иным помыслам, иметь другое содержание. Например, непрошенный гость (который лучше татарина) решил, что хозяину схеровилось и провёл его в помещение, где кресло удобное имелось. Грубо обращался? Ну, так «нападавший» значительно превосходит по физике, и его обычные телодвижения только казались терпиле-доходяге силовым давлением. Такие поведение, мимика, разговорные манеры от природы грубоваты у «агрессора», только незнакомец может их воспринимать угрожающими. У страха и тщедушия глаза с пятаки. Те же звуки предметных и мебельных шевелений могли быть связаны с поиском валидола для терпилы, с праздным любопытством или баловством. Шуршание бумаг? Да равно шуршат листаемые книги и пересчитываемые собственные купюры. Поэтому, насколько бы очевидными не казались цель и мотивы чьих-то действий, без прямого наблюдения и знания их существа выводы о них являются только результатом собственных умозаключений, не исключающих другие характер и состав у тех же действий. Не убедительны такие сведения, не устойчивы, а значит – не достоверны и должны вычленяться из рассмотрения. Даже если правильность тех умозаключений и подтвердится другими доказательствами, например, как по приведённому случаю – обвиняемый согласится с верностью догадок и предположений потерпевшего, а всё равно, показания терпилы подлежат кремации. Домыслы, догадки и предположения исключаться должны из обращения по одному лишь факту их существования.