Владислав Шейченко - Курс молодого овца, или Самозащита в уголовном суде

Вопрос ктерпиле: Нападавший требовал от вас, чтобы вы не покидали кабинет, угрожал за неподчинение этому? \Терпила: Нет.\ Вопрос к терпиле: Вы сами видели или нападавший сообщил, что он занят поиском, и что ищет конкретные ценности и бумаги? \ Терпила: Нет. Но это ж и так понятно было бы любому…

По всему и выходит, что в правильной транскрипции первичные показания потерпевшего имели форму допущений и его личного мнения, события он воспринимал субъективно: звук, характерный для открывающейся мебели; действия он посчитал угрожающими. А это значит, что действия нападавшего могли следовать иным помыслам, иметь другое содержание. Например, непрошенный гость (который лучше татарина) решил, что хозяину схеровилось и провёл его в помещение, где кресло удобное имелось. Грубо обращался? Ну, так «нападавший» значительно превосходит по физике, и его обычные телодвижения только казались терпиле-доходяге силовым давлением. Такие поведение, мимика, разговорные манеры от природы грубоваты у «агрессора», только незнакомец может их воспринимать угрожающими. У страха и тщедушия глаза с пятаки. Те же звуки предметных и мебельных шевелений могли быть связаны с поиском валидола для терпилы, с праздным любопытством или баловством. Шуршание бумаг? Да равно шуршат листаемые книги и пересчитываемые собственные купюры. Поэтому, насколько бы очевидными не казались цель и мотивы чьих-то действий, без прямого наблюдения и знания их существа выводы о них являются только результатом собственных умозаключений, не исключающих другие характер и состав у тех же действий. Не убедительны такие сведения, не устойчивы, а значит – не достоверны и должны вычленяться из рассмотрения. Даже если правильность тех умозаключений и подтвердится другими доказательствами, например, как по приведённому случаю – обвиняемый согласится с верностью догадок и предположений потерпевшего, а всё равно, показания терпилы подлежат кремации. Домыслы, догадки и предположения исключаться должны из обращения по одному лишь факту их существования.

Особенной мнительностью отличаются дамочки, а также те фраера, что на время приключений находились под шафэ (кайфом) или в крайних формах пси-возбуждения. Их впечатлительность порой пишет картины мира а-ля Дали. Девушка-свидетель утверждает, что различила капли крови на одежде подозреваемого. Но на дополнительные вопросы об основаниях таких выводов и идентификации кровности следов, оказалось, что сумеречное освещение не позволяло цветность различать, прямой информации о природе пятен не сообщалось, а восприятие сложилось из предположений в обстановке подозрительности по ряду странностей в конфликтном поведении ныне обвиняемого. Другая баба утверждала: потерпевшего избили и он корчился от боли. Но через дополнительные вопросы выяснилось, что драчки-то самой свидетель не видела, позже узнала о ней от подружки, а в тот раз потерпевший стоял согнувшись, держался за пузо и ликом выражал страдания. Стало быть, и данные показания являются плодом воображения и домысливания, произвольны, так как не отрицается возможность и иных обстоятельств происшествия. То состояние могло быть вызвано и другими причинами, будь то острым расстройством от отравления жратвой или бухлом или ранением от собственной неосторожности.

Глюки и искажения сознания у людей под воздействием специальных практик (молитвы, мантры, медитации), тот же хрен, только с помощью химии, и даже без всего этого по неизвестным пока науке причинам, в состояниях перевозбуждения или крайнего упадка восприимчивости, ситуационные напряги – всё это способно даже у «крепкого» рассудочника существенно изменить суть действительности «на входе». И разве можно быть уверенным, что высказанное одним будет чётко и адекватно понято другим по смыслу и содержанию? Нет. Язык богат и сопровождаем жестикуляцией и пантомимикой комментирующего свойства. А некоторые из нас или не способны в силу своего развития выражаться однозначно, склонны к изящной словесности, позволяют себе «черный» юмор, скрывают словом смысл намеренно. Из-за этого случаются и не правильное понимание, толкование и переосмысловка услышанного (прочитанного). И разве все наши действия и поступки всегда прямолинейны, рациональны и системны? Не допускают ли отдельные личности лишних, порой намеренно обманных действий, которые у постороннего наблюдателя найдут неоднозначную оценку? Да сплошь и рядом.

Потерпевший зудит, что его пытались убить, замахиваясь предметом, похожим на стилет. Данное свидетельство обвиняемый объявил домыслом: он, де, отмахивался от свирепых оводов рукой, а в той руке щуп был агрегатный. Голосовыми угрозами или иного рода намерениями – и это не опроверг терпила – размашистые действия обвиняемого не сопровождались, чтобы из этого можно было агрессивный тон выводить.

Свидетель утверждал, что обвиняемый признался ему в изнасиловании потерпевшей, и это выразилось высказыванием «всё, я шваркнул её». Понимание сказанного окажется домыслом, когда обвиняемый даст объяснение высказанному при ином значении слова «шваркнул», например, – «бросил», то есть прекратил отношения.

Заурядное явление: наше слово неверно понимается неблагодарными слушателями, слово насыщают чуждым содержанием, криво толкуют, и измышления эти как раз и находят опору в догадках домыслах, в предрасположенности услышать нечто. В повседневном общении ты можешь оставить слухаря наедине с его пониманием и мнениями. В уголовке же такая пассивность боком выйдет (и тылом войдёт). Стороннее суждение, если им могут подсечь тебя как омуля за язык, если суждение ломает смысл или в ранее сказанном имеются смысловые комбинации для «переигровки» слов на иной лад, – не пускаем такое на самотёк, не миримся с чуждым мнением. По каждому горькому свидетельству, сколь не казалось бы оно однозначным, а в особенности – по косвенному такому свидетельству, мы тщательно выясняем верность восприятия слов и действий, причины того восприятия, как это преподносят на суд сточные источники. Сами ли они толкуют или посредством голодных до травли мусоров? Твой запас прочности в Презумпции: истинные смысл и значение сказанного (сделанного) точно знает сам сказитель (деятель). Первой головой выступает знание источника, потому, как выяснить умысел «виновного» предпочтительно через него самого. И мнение даже мусоров в этих вопросах вторично.

Витя по воле блатовал и с подсидкой не унялся – дерзил мусорам, чёрный ход держал на тюряге, общак собирал и всё такое. Надоел он операм до горькой редьки, а тут и повод появился прессануіь его – на новую статью раскрутить. Словили мусора маляву от него о передаче кайфа корешам, свидетеля из сокамерников подписали, чтоб подтвердил движ такой. Стали Витеньке паять сбыт наркоты одним словом. С кем не бывает. Ну, свидетелю-то пасть закрыли, а в деле при обвинении остались его первичные показания и текст малявы – записки по «почте» тюремной. Содержание: «Привет Колян… (тоси-боси, ляси-тряси)… Лови от меня кропалик говна, поправь здоровье… С тем, жму молотки. Жизнь ворам. Калина». Мусора пропустили текстуру через почерковедческую и лексическую экспертизы. – Да, – поют эксперты, – Текст выполнен рукой Витька, выступившего автором под погонялом «Калина»; термин «кропаль» на жаргоне может использоваться в значении «немного, доза и т. д.», а «говном» иногда именуют в среде нариков «героин». Так себе экспертиза, не впечатляет по категоричности выводов. Судья, в надежде дохлой развести самого обвиняемого на базаре, вопросами Витю донимать: – Вами, Витенька, письмо данное составлено? – И чё? Мною.

– А что подразумевалось под словом «говно», которое, судя по тексту, пересылалось «Коляну»? – Ну и чё, говно и говно… – Вы что же, уважаемый, фекалии, что ли своему знакомому передавали? – И чё? Да, какашку запаял бандючком и с малявой отправил… Прикол такой… Чё, нельзя что ли? -…

Сам «груз», перехвачен ментами не был, пришлось смириться с версией автора письма.

Бля буду, в результате таких разборок, и не только в отношении показаний, но и заключений, прочих видов доказательств, подавляющая масса информации по ним, изначально представляемая в толковании мусоров, чудесным образом оказывается их фантазиями. Потому, при промывке этих мыльных пузыриков и студней дрожащих удаётся обессмыслить информацию или придать информации значение вслед версии защиты (подбить версию под новый выясненный смысл и значение).

То, что сторона обвинения по-своему понимает содержание доказательств – это их право. Следуя своему пониманию, обвинители строят выводы об обстоятельствах и формулируют собственно обвинительные претензии. Сторона защиты вправе иметь собственную оценку достоверности, в том числе и на предмет наличия догадок, домыслов, предположений. Это, в свою очередь, даёт право всесторонней перепроверки информации любыми доступными способами.