Язык как средство идеологического воздействия (Сборник обзоров) - Юнус Дешериевич Дешериев
В социалистическом обществе субъектом управления является общество в целом или, точнее, специальные институты, действующие от лица и в интересах всего общества, а не та или иная группа, класс внутри общества, чьи интересы не только не тождественны интересам большинства, но часто и противоречат интересам общества в целом. Отсюда и фундаментальное различие в социально-психологической природе пропагандистского воздействия.
В специальной литературе часто встречаются утверждения, что массовая коммуникация (пропагандистское общение) выступает в социально-психологическом плане как средство стандартизации, стереотипизации мышления, сознания, поведения аудитории (Маклюен, Фатторелло и др.). Эти утверждения правильны применительно к практике буржуазной прессы, радио, телевидения, но совершенно неприменимы в условиях социалистического общества. Как показал В.Г. Костомаров (11), стереотипы присущи в принципе любой массовой коммуникации, любому пропагандистскому общению; но употребление стереотипов не означает стереотипизации. Их роль может и должна быть ограничена, и именно так обстоит дело, например, в коммунистической прессе. Если массовая коммуникация может быть каналом идеологической стандартизации в буржуазном обществе, то в социалистическом обществе она направлена в первую очередь на идеологическое воспитание. Эта особенность советской прессы и радио ярко проявилась уже в первые годы существования Советского государства: именно в этом суть рабкоровского движения 20 – 30-х годов, и именно это объясняет подчеркнутое внимание партии к прессе в наши дни.
Задачи социального управления требуют постоянного повышения эффективности пропагандистского общения при помощи средств массовой информации и пропаганды. Здесь необходимо сразу же оговориться, что само понятие эффективности далеко не является общепринятым. Так, например, в некоторых буржуазных теориях массовой коммуникации проводится мысль о том, что в западном мире пропаганды больше не существует. Преднамеренное воздействие пропаганды якобы заменилось теперь бесстрастной, беспартийной, объективистской массовой коммуникацией. Проводя эту идею, западные социальные психологи и социологи никогда не говорят: эффективность (effectiveness) пропаганды (массовой коммуникации), а употребляют слово «эффекты» (effect), которое никак не ассоциируется с чьим-либо желанием оказать намеренное влияние (1, 19). Это ни в коей мере не означает, что массовая коммуникация в США и других странах капитализма действительно стала «беспартийной» и не рассчитана на прямое воздействие: наоборот, чем дальше, тем больше она становится послушным орудием в руках правящего класса (4).
Проблема действенности, эффективности пропаганды, путей и способов ее повышения многократно анализировалась в работах советских ученых и ученых других стран социалистического лагеря (18).
Оптимизация пропагандистского общения может быть достигнута различными путями. Во-первых, за счет совершенствования технических средств, обслуживающих такое общение. Для ряда зарубежных теоретиков массовой коммуникации характерно неправомерное преувеличение значимости этого пути и сведение всей специфики массовой коммуникации в условиях научно-технической революции к взаимоотношению «потребителя» и массовой коммуникации как технической системы (ср., например, многократно критиковавшиеся в нашей печати взгляды канадского социолога М. Маклюена). Во-вторых, и это главное, – за счет совершенствования общепсихологических и социально-психологических характеристик пропагандистского общения.
Характеризуя психологические проблемы, связанные с эффективностью пропагандистского общения, бессмысленно искать одного эффекта, одного направления воздействия. Всякая пропаганда воздействует на различные стороны личности, вызывает целый ряд различных эффектов. Такую полифункциональность особенно легко продемонстрировать на материале лекционной пропаганды. Например, лекция о воспитании детей в семье, в которой слушатель найдет что-то, чего он не знал раньше, узнает о педагогической системе Я.А. Коменского, и это обогатит его знания. Далее, он услышит в лекции и что-то такое, что заставит его пересмотреть свои сложившиеся ранее взгляды: лектор убедит его, что нельзя возлагать ответственность за формирование личности сына-подростка только на школу. И, наконец, этот сдвиг отношения (установки) может побудить его к непосредственным действиям: вернувшись домой с лекции, он поможет сыну написать доклад для школьного астрономического кружка.
Но во всем этом полифункциональном воздействии можно найти главное. Этим главным является включение новой информации в структуру личности, превращение «чужого», «внешнего» в «свое», «внутреннее», превращение информации в часть системы ценностей человека или изменение с ее помощью сложившейся системы ценностей[8]. Как пишет Г.Е. Глезерман,
«пропаганда охватывает три звена: знания – убеждения – привычки. Мы должны работать над тем, чтобы знания превращались в прочные убеждения, становящиеся жизненным принципом поведения людей, а убеждения, в свою очередь вели к выработке полезных нравственных привычек. Так понимаемая пропаганда становится важным фактором развития личности, формирования человека в коммунистическом духе» (8, 32).
В.И. Ленин отмечал, что эффективность связана с изучением общественных действий личностей. Следовательно, эффективность пропагандистского воздействия – это то, насколько действия (или отношения, установка) личностей общественны. Иными словами, эффективность пропаганды, в том числе лекционной, измеряется в первую очередь тем, насколько мы осуществили социально-психологическую консолидацию аудитории вокруг определенной идеи, в определенном направлении. Этим эффективность ее не ограничивается. Однако
«вся сложность организации коммунистического воспитания средствами пропаганды состоит как раз в том, что формирование личности и ее общественного поведения осуществляется опосредованно, через промежуточную стадию становления. Сама пропаганда и есть эта промежуточная стадия, опосредованное звено. Чтобы влиять на общественное мнение, создается специфическое мнение аудитории; чтобы регулировать движение общественных интересов, воспитываются аудиторные интересы и т.д.» (10, 98).
Если рассматривать более подробно эффективность, то перед нами встает вопрос: насколько мы можем в настоящее время говорить об объективной оценке эффективности пропагандистского общения, эффективности воздействия на аудиторию? Вообще, есть ли какая-то мера оптимальности такого воздействия?
До последнего времени для этой цели использовались исключительно социологические методы. Они обеспечивают основное – наше знание о степени консолидации аудитории, да и вообще помогают уяснить отдельные «общественные действия», вызванные пропагандистским воздействием. Аппарат социологии вполне позволяет исследовать эту сторону эффективности на уровне социальных последствий пропагандистского воздействия. Этот аппарат только тогда оказывается действенным, когда социолог разрабатывает его вместе с психологом, когда с самого начала учитывается, что мы имеем дело не с автоматом, механически отвечающим «да – нет» на задаваемые вопросы, а с живым человеком, который на одни вопросы не может ответить, на другие не хочет, – а в третьих, бывает, просто не понимает. Например, на вопрос: «Сколько часов в день вы слушаете радио?» – едва ли кто-нибудь из слушателей производил такой подсчет – любой ответ будет фиктивным. Но так или иначе социологический аппарат и прежде всего разного рода анкетные методики
