Гениальный язык. Девять причин полюбить греческий - Андреа Марколонго
Филипп, отец Александра Великого, полностью лишил независимости греческие города, выиграв битву при Херонее в 338 году до н. э.; фактически с тех пор Греция в политическом плане прекратила свое существование — ей пришлось ждать две тысячи лет, чтобы вновь значиться на карте мира независимой.
Когда в 323 году до н. э. Александр умер, после того как расширил границы своей империи до Индии, завоевав всю Малую Азию, Иран, Вавилонию и Египет, — Афины и другие греческие города стали не более чем задворками империи и жили отныне ностальгическими воспоминаниями о прошлом. Другие центры культуры и власти создавались новой интеллектуальной силой, порой вдали от побережья того самого Средиземного моря, над которым была основана суть эллинства. Политики, художники, ученые работали в Пергаме, Александрии Египетской, Антиохии. Но несмотря на то, что культуру этой новой, взбаламученной вселенной отодвинули к границам, она все-таки была эллинской.
В V веке до н. э. Греция была настолько «престижна», что македонские владыки, которых греки с чисто интеллектуалистским презрением именовали βάρβαροι, «варварами», сделали всё, чтобы «эллинизироваться», более того — «аттикизироваться», ибо культура Афин являлась образцом для всего мира. Александр I, за любовь свою к Элладе прозванный филэллином, утверждал, что он потомок Геракла, его допустили на Олимпийские игры и даже удостоили статуи в Дельфах. Поэт Еврипид и живописец Зевксис жили при дворе Архелая. Вся македонская знать носила греческие имена, а Филипп свободно говорил и писал на афинском. Наконец, наставником Александра был сам философ Аристотель.
Вот почему до нас не дошло ни строчки на македонском, и ничего про данный язык не известно. При дворе Македонии уже давно был принят классический греческий. Словом, если политически Грецию завоевала Македония в IV веке, то, по меньшей мере, веком ранее была завоевана и сдалась на милость греческой культуре Македония.
Итак, κοινή, общий язык эллинизма, утвердился преимущественно на базе языка Афин, того самого ионийско-аттического диалекта, который в свою очередь являлся общим языком культуры всей Греции. Но язык, родившийся внутри афинских стен для самовыражения общества маленькой Аттики, не смог выдержать нажима при его распространении по территории, протянувшейся от Индии до Египта.
Κοινή — язык империи, продукт войн и завоеваний. Однако же на протяжении веков разные народы — египтяне, персы, греки, сирийцы, македоняне, арабы, иранцы — пользовались греческим как языком международного общения, с тем чтобы изъясняться и быть понятыми в делах, торговле, учреждениях, хотя и не поступаясь собственным языком, выразителем их цивилизации, а также их частного образа жизни.
И если κοινή — язык власти, то есть инструмент объединения, вопреки претензиям на местную автономию, то он одновременно и язык культуры, язык образовательной и литературной традиции, ведь именно на данном языке мы сегодня читаем труды Полибия, Плутарха, греческие переводы Библии (иудеи в ту эпоху нашли прибежище в Египте) и Евангелия.
Но что за культура могла породить эллинизм? Такой обобщающий язык, как κοινή, неизбежно и немало теряет, в том числе и почти всю свою поэтическую ценность. В эллинистическую эпоху, когда κοινή не обладало практически ни одной из уникальных черт классического греческого, поэзия была в основном подражательной: стихотворцы творили на языке Гомера и Гесиода, то ли ощущая свою несоразмерность им, то ли ради сохранения памяти, но уже не ухватывая глубинный смысл произведений. А κοινή было легкодоступным, оперативным, идеальным средством для науки и философии. Именно в ту эпоху люди нашли простые термины для выражения абстрактных понятий и немудреные слова для изложения мудреных идей.
Общий язык эллинизма оказал значительное влияние едва ли не на все европейские языки, которые до сих пор прибегают к греческим терминам для выражения абстрактных понятий или даже таких, которых прежде не было. Слова, образованные в современную эпоху от терминов эллинистического происхождения, к примеру, телефон, микрофон, телевизор, свидетельствуют о том, что κοινή с его глобальным духом дотянулось до наших дней.
И наконец, именно в данную эпоху родилось христианство; адепты новой религии тут же избрали κοινή для распространения своих идей среди новых народов. Когда христианство продвинулось за границы Рима и Римской империи, оно привнесло с собой всё наследие греческого языка. Почти весь новый лексикон христианской религии на латыни и на коптском вплоть до армянского был калькой с эллинистического греческого. Например, итальянское «parola» («слово») происходит от христианского «parabola» (заменившего латинское «verbum»). Оригинальное его значение следует искать в греческом παραβολή, «подобие», от глагола παραβάλλω, «помещать рядом»; сначала оно обозначало евангельское учение, а затем любое слово, понятия или идею из области мышления.
Язык наподобие κοινή, который уже не принадлежит какой-то отдельной области и какому-то отдельному народу, хотя на нем говорит громадное количество иностранцев, в итоге безвозвратно теряет образ мира, для которого был рожден. С изменением от раза к разу общества, которое на нем говорило, ионийско-аттический в свою очередь изменился, втянулся в неудержимый процесс банализации, утраты смысла и памяти. Черты классического греческого, унаследованные от индоевропейского, были слишком вычурны, чтобы уцелеть; люди нуждались в простом языке, упорядоченном, четком, понятном всюду и всеми.
Языковые изменения — вернее потери, упущения, недоразумения — не заставили себя ждать под нажимом эллинистической империи. Ритм изначального греческого исчез, перейдя от количественного к качественному ударению, как в новогреческом. Не-греческие народы, употреблявшие κοινή каждый день, конечно, не отличали долгие гласные от кратких, что подтверждают бесчисленные орфографические ошибки — путаница с η/ε и ο/ω в папирусах. Исчезли двойственное число (уже давно пропавшие во многих индоевропейских языках) и оптатив, наклонение глагола, выражающее желание: его сочли излишним, и оно влилось в сослагательное. Всяческие аномалии (иначе именуемые «оригинальностью»), глагольные или именные, подавили, нормализовали, сочли эксцентричными, а потому непонятными.
В такую смятенную и сложную эпоху скрылась жизненная ценность «как?» под лихорадочным и неотступным вопросом «когда?». Стоило категории времени приобрести первостепенную важность, категория вида потухла, как пламя свечи, горевшей слишком долго.
В эпоху κοινή греческий, естественно, был живым языком; на нем всюду говорили тысячи, если не миллионы людей. Однако он утратил многое, почти весь изначальный смысл. Неспешно размышляя о значении языка, следует задаться вопросом: что же осталось во II веке до н. э. от древнего греческого, от языка Платона, Софокла, Еврипида, вплоть до Гомера, то есть того языка, который мы изучаем нынче в школе? Что же, в сущности, отличает живой язык от языка мертвого?
Если эллины две тысячи лет назад уже не понимали древнего греческого, как же мы можем претендовать на его понимание?
Когда я писала эти строки, то вдруг поняла — разрыв меж нами и эллинами коренится именно там, в эпохе эллинизма и κοινή, а вовсе не в аудиториях современного классического лицея. Всё, что было забыто на том этапе истории греческого, я, представьте, как раз и пыталась вспомнить, пока писала эту книгу! Быть может, древний греческий как раз и умер, когда
