Гениальный язык. Девять причин полюбить греческий - Андреа Марколонго
Так вот, «Γράμματα» прекрасной книгой не назовешь. Как и всякий учебник, он выполняет свою задачу — учит лавировать. Держаться на плаву и не тонуть. Оформление у него не то чтобы очень завлекательное — бесконечные черно-белые таблицы, правила и ни единого местечка не уделено чувству языка. Не спорю, справочник вполне ясный, без отступлений и даже удобный в той крайней схематичности, которую он навязывает изучающим древнегреческий язык; я и сегодня обращаюсь к нему, когда чего-то не понимаю. Иными словами, у меня нет сомнений: всё, что надо знать о грамматике, там есть. И наконец, бумага в «Γράμματα» шершавая, нелощеная, превосходная, ныне наполненная ароматом мыслей, передуманных сотни и тысячи раз.
Работая над этой книгой, я заглядывала в десяток других грамматик, которые теперь чаще используются в современных классических лицеях. Названия разные, почти все, слава Богу, в латинском, а не греческом написании, зачастую с добавлением таких прилагательных, как «новая» или «новейшая», и приложением столь же инновационных, сколь загадочных «онлайн-расширений». Фактически ничего или почти ничего не изменилось в лицейской дидактике со времен «Γράμματα». Разумеется, нельзя не заметить (и не оценить очень и очень высоко) появление изрядного внимания к греческой культуре. «Но вечно времени не хватает, с программой не успеваем», — то и дело повторяют мои ученики. Макет у данных книг, бесспорно, более современный, яркий, изящный. Но методика обучения изменилась мало или не изменилась вовсе: это учебники, и стало быть, они должны требовать от учащегося последовательности и выжимать из него все соки. Развитие лингвистического чутья почти всегда вверено преподавателю либо откладывается на потом (куда торопиться, в конце концов, древнегреческий язык давным-давно считается мертвым).
Особого упоминания заслуживает «Athenaze» («В Афины»), изданный в 2009 году Академией «Вивариум Новум» (при поддержке Итальянского института филологических исследований) и предлагающий изучать греческий «естественным способом», двигаясь мелкими шажками, как дети учат английский в начальной школе с помощью сказочек и рассказиков, оформленных рисунками и виньетками. Главы в нем разделены на параграфы, которые представляют жизнь крестьянина Дикеополя и его семьи, далее следуют простейшие упражнения и грамматические заметки. Таким образом, греческий преподается как живой язык, без особой одержимости грамматическими правилами. Согласно данной методике, усвоение языка должно приходить само, со временем и опытом.
Методика «Athenaze» всегда вызывала у меня любопытство именно потому, что древнегреческий язык, тысячелетиями считающийся мертвым, по ней преподается как живой и здоровый. Мнения моих учеников, которые вооружились данной методикой, не менее любопытны: у одних появился энтузиазм, у других — растерянность. И, конечно, смена преподавателя в конце учебного года (как нередко происходит в итальянских школах) и, соответственно, переход к традиционной грамматике становятся для тех, кого учили естественным методом, обескураживающей, противоестественной трагедией.
* Само собой разумеется (франц.).
Упомянутая строчка почти всегда звучит так: «В греческом языке имеются три числа. Единственное, двойственное и множественное. Двойственное служит для обозначения вещей или лиц, которые по природе своей являются парными либо автор считает их таковыми». Точка.
Быть может, поэтому существование столь драгоценного по смыслу числа мигом улетучивается из памяти лицеистов и почти не затрагивает их языкового чутья (мы, говорящие по-итальянски, напрочь лишены ощущения двойственного единства).
Иными словами, вы должны сказать «спасибо» тому самому упражнению, при выполнении которого в первый и последний раз столкнетесь с двойственным числом. Потом на контрольной вы пожалеете, что забыли эту тему, а затем с ней распрощаетесь (так сказала моя юная ученица, как бы извиняясь передо мной и перед всей греческой грамматикой, вплоть до византийской, как будто она одна была виновата в таком положении вещей). Но игра забвения, возникающая от пренебрежения языковым чутьем в процессе учебы, слишком проста; это, с позволения сказать, игра дилетантов, не доставляющая никакого удовольствия.
Как ни парадоксально, в лицее выучивают формы двойственного числа всех существительных и всех глаголов, усердно склоняя и спрягая их в единственном, двойственном и множественном числе. Существительные в двойственном числе имеют два окончания — одно в именительном, винительном и звательном падеже, другое — в родительном и дательном; например, в первом склонении: τὰ μοῖρα, «две судьбы», ταῖν μοίραιν, «двух судеб / двум судьбам». Окончаний глаголов тоже два, во втором и третьем лице двойственного числа. Например, в изъявительном наклонении они совпадают: στέλλετον, «вы оба посылаете», στέλλετον, «они оба посылают». Из этого следует, что двойственное число столь же легко запомнить, сколь и забыть. Обычно это происходит, стоит лицеисту перевернуть страницу учебника. Долой бесполезную информацию! Я сама в гимназии полагалась то на память, то на слух, то на судьбу в надежде никогда больше не встретить подобных упражнений. Дело в том, что, когда человеку встречается греческий текст, воистину наделенный смыслом, двойственное он, как правило, давно уже позабыл.
При написании данной главы я не раз спрашивала себя, зачем в школе изучают двойственное число всех глаголов и всех существительных, ведь они употребляются столь редко, столь двусмысленно, столь интимно, столь трудно классифицируемо.
Я дала себе время поразмышлять над смыслом двойственного числа и рассказать о нем здесь (университетские учебники наделяют данную греческую грамматическую категорию привилегиями, расширив ее объяснение с одной до двух строчек). Двойственное число всегда как-то ускользало от меня, колеблясь в моем мозгу так же, как оно колеблется в поэмах Гомера. Взявшись писать о нем, я пришла к выводу, что, по сути, никогда его не понимала. Я всегда сбрасывала двойственное число со счетов как редко встречающуюся, эксцентричную, алогичную форму, не поддающуюся нормированию и не способную разрешить связанные с нею вопросы. Я воспринимала ее как весьма оригинальный способ греческой грамматики считать до трех: единственное, двойственное и множественное. «Если я встречу его в тексте, — думала я, — затверженных правил мне хватит, чтобы опознать его и придать ему смысл».
Мало того — я всегда считала, что грамматические числа греческого языка — это один, два, три и больше. Я ошибалась. Ошибалась, как и во многом другом.
Использование двойственного числа имеет смысл лишь потому, что древним грекам нужно было выразить средствами языка нечто большее, чем математическое число, нечто утраченное нами, ибо, увлекшись отщелкиванием словесных костяшек на счетах жизни, мы утратили смысл взаимосвязей между вещами и лицами.
Наконец поняв свободный и абсолютный смысл данного числа, я уже без труда сумела объяснить себе, зачем в школе учат двойственное число каждого греческого слова.
Его учат на всякий случай. Из предосторожности. Как бы чего не вышло, вдруг какому-нибудь автору вздумается выразить парность двух глаз, двух волов, двух друзей, двух островов, двух морей, двух сестер, двух — всего чего угодно? Вот в школьную программу и включают двойственное число на случай непредвиденного случая.
А в результате смысл одного из самых древних, самых подлинных и самобытных наследий индоевропейского языка нынче ускользает почти от всех людей, сохранившись в виде одной строчки учебника, которая нам уже ничего не говорит. В языкознании, как и в современных коммуникациях, состоящих из слайдов презентаций, SMS и твитов, неизменно побеждает принцип экономии: из двух форм, наделенных одним и тем же смыслом, преобладает более простая, примитивная, легче усваиваемая. При том что языковая тривиализация шествует семимильными шагами, боюсь, через десяток лет мы вообще откажемся от слов и станем изъясняться одними смайликами.
Так и произошло с двойственным числом древнегреческого языка: его парный смысл исчез, слился с обычным множественным. Сочтенный бесполезным, он был сперва позаброшен, а затем позабыт.
Те,
