Гениальный язык. Девять причин полюбить греческий - Андреа Марколонго
Двойственное число — одновременно и альянс, и эксклюзив. Двое — не просто пара, но и противоположность одному, антипод одиночества. Как будто существует некая ограда: кто внутри нее, в двойственном числе, сознает это; кто снаружи, тому входа нет. Внутри и снаружи.
Как и вид, двойственное число пришло в древнегреческий из индоевропейской лингвистической житницы. Речь, таким образом, идет о древнем, чистом числе. О способе исчислять мировой смысл. Латынь, от которой произошли наши романские языки, сразу же сдалась и не сохранила никаких следов двойственного даже в самых ранних текстах. Зато двойственное число существовало в санскрите, и теперь есть в литовском, некоторых славянских языках. И в семитских языках, вплоть до современного арабского, присутствует двойственное.
В древнегреческом двойственное число не являлось чем-то странным. Это не было математической причудой языка и людей, говоривших на нем. Данное число приняли намеренно как для падежных окончаний, так и для глагольного спряжения по лицам, и использовали всякий раз, когда заходила речь о двух лицах или двух парных предметах. Они могли быть парой по природе своей, как глаза и руки, или же соединяться лишь на миг, как любовники. Однако же число это со времен Гомера склонно колебаться, путаться, исчезать и появляться, в зависимости от употребления — свободного, произвольного, подвластного воле автора. Для греков двойственное число существует там, где оно соответствует смыслу и где его чувствует говорящий. Тем не менее индоевропейские архаизмы, останки более не существующего языка, мгновенно исчезают из употребления.
Двойственное число было способом исчисления мира, измерения природы вещей и связей между ними. Это весьма конкретное число. И очень человеческое. Прочувствованное, в зависимости от случая логичное или нелогичное, как сама жизнь. Двойственное — наименее заурядное из чисел, оно с трудом поддается классификации и вообще не стандартизируется.
Когда греческая культура усложнилась, числа в языке превратились из конкретных в абстрактные. Неумолимо логичные числа. Измеряемые без каких-либо колебаний, без оглядки на то, какие вещи сейчас совместны, а потом, быть может, уже не будут таковыми. Числа математические в языковом смысле. Язык меняется, когда меняются говорящие на нем.
В большей части колоний, где прогресс происходил стремительнее, и, как часто бывает, лингвистически поспешнее, двойственное число исчезло прямо с момента их основания. Сафо на острове Лесбос не знает двойственного числа, как не ведают его говорящие на ионийском диалекте. И напротив, двойственное число сохраняется в материковой, крестьянской Греции, привязанной к земле и потому более упрямой и медленно забывающей что-либо.
Данный способ считать в греческом языке обнаруживается преимущественно в аттическом диалекте V–IV веков до н. э. Платон без опасений, регулярно, с высокой точностью употребляет двойственное число. А трагические и комические поэты пользуются им довольно странным, непоследовательным образом (впрочем, разница между трагедией и комедией скорее зависит от взгляда людей на мир, от угла их зрения, нежели от содержания произведения). Фукидид избегает его: колебания двойственного числа трудно приспособить к прямолинейному историческому времени. Ораторы прибегают к нему, хотя и с оговорками: оно не соответствует трезвости, необходимой в политической прозе.
С появлением κοινή двойственное число мало-помалу исчезает отовсюду, кроме разве что разговорной деревенской речи. Окончательно потускнев, оно предается лингвистическому забвению.
Воскрешение двойственного числа авторами императорской эпохи, так называемыми «аттицистами», спустя столетия вознамерившимися возродить к жизни чистый аттический диалект (останки языка, который опять-таки был уже не их), представляло собой лишь игру, не имевшую никакого значения в истории древнегреческого языка. Повсюду у греков единство стало противостоять множеству. Один против многих. Один плюс один равно двум, без исключений. Прямо как сегодня.
Ученица пятого класса гимназии из Ливорно, с которой я занималась греческим, выдала мне одно из самых оригинальных определений двойственного числа: «Двойственное число — такая штука, которая в упражнениях на перевод никогда не встречается, поэтому ее забываешь, как только выучишь. Но потом вдруг, один-единственный треклятый раз, оно попадется тебе на контрольной и так накажет, что ты его больше не забудешь».
Да, надо признать: в школьных упражнениях на перевод двойственное число не встречается почти никогда.
Вот именно, почти.
Степень этого «почти» зависит от того, что в школах мы изучаем ионийско-аттический, диалект Платона и Перикла. А двойственное число сохраняется с наибольшей последовательностью и частотой как раз в языке Афин, Парфенона и Акрополя.
Более того — свой вклад вносит абсолютно лингвистическая, не математическая природа двойственного числа; недостаточно найти в тексте упоминание двух предметов или двух лиц, чтобы это автоматически выражалось двойственным числом. Даже если текст посвящен анатомии, и речь в нем идет только об ушах, руках и ногах, употребление двойственного числа далеко не гарантировано: оно целиком зависит от свободного лингвистического чутья автора.
Вот мое собственное определение двойственного числа: «один плюс один равно одному, составленному из двух», и не просто «двух» — греческое δύο, «два», принадлежит исключительно двойственному числу.
Употребление данного числа, множество сомнений и колебаний, сопровождавшие его в ходе истории языка и обрекшие на невозвратное исчезновение, были обусловлены отношениями, которые автор усматривал между двумя составляющими. Таким образом, в двойственном числе могли употребляться части тела; корабли эскадры, бороздящие моря навстречу одному врагу; пара коней, впряженных в боевую колесницу; братья-близнецы, супруги, солдаты, заключившие союз, боги. А могли и не употребляться.
Употребление оного зависело от связи или взаимоотношений, которые носитель языка усматривал (или не усматривал) в обоих составляющих конкретного числа, иначе говоря, числа человеческого, а не математического. Числа, призванного наполнить смыслом отношения вещей или людей, при наличии этого смысла. Числа, не измеряемого, ни в коем случае не налагаемого грамматическим законом древнегреческого языка, но всегда свободно избираемого тем, кто на данном языке говорил и писал.
Что могут прочесть о двойственном числе и о таком способе наполнения мира числовым смыслом в классическом лицее? Одну строчку. Во всех школьных учебниках, к которым я обращалась и над которыми корпят — прямо сейчас, пока я пишу свою книгу, а вы ее читаете — лицеисты двадцать первого века, изучая язык двухтысячелетней давности, двойственному числу отведена одна строка или полстроки, помещенные бог весть где среди десятков таблиц парадигм склонения или спряжения для заучивания наизусть.
Учебник греческой грамматики
Определение двойственного числа, приведенное на следующей странице, взято со страницы 42 «Γράμματα», грамматики, благодаря которой в гимназии я делала первые неуверенные шаги в изучении греческого языка. Этим учебником, выпущенном издательством «Edizioni Cremonese» в 1976 году, до сих пор пользуются многие классические лицеи.
Так вот, мои первые шаги по страницам данного учебника легкой прогулкой не назовешь. Я всё время шла в гору, о чем наглядно свидетельствует реликтовый том, сопровождавший меня в Ливорно и последовавший за мной сюда, в Сараево, переезд за переездом, диплом за дипломом, жизнь за жизнью; изодранная будто ураганом обложка в результате запихивания сначала в ранцы, потом в сумки, чудом уцелевшие страницы, испещренные разнообразными пометками, которые сделаны разноцветными маркерами, подчеркиваниями, отчаянными обводками, а вдобавок именами бывших ухажеров на полях какой-нибудь парадигмы склонения, а главное — надрывными воплями: «Ненавижу греческий!» рядом с неправильными формами перфекта (то была всего лишь минута слабости, ça va sans dire*, раз уж в итоге я благополучно и сумасбродно защитила диплом
