Символическая жизнь. Том 2. Работы разных лет - Карл Густав Юнг
1638 Самость, или Христос, присутствует в каждом человеке априори, но обыкновенно в исходно бессознательном состоянии. Это залог и порука дальнейшей жизни, когда происходит осознание. На самом деле ситуацию невозможно постичь посредством обучения или внушения. Все просто происходит, а произойти оно может только тогда, когда мы отвергаем прежние проекции внешнего, исторического или метафизического Христа и тем самым пробуждаем Христа внутри. Это не означает, что бессознательная самость бездействует; нет, все дело в том, что мы ничего не понимаем. Самость (или Христос) не способна стать сознательной и реальной без устранения внешних проекций. Необходим акт интроекции, осознания того, что самость живет в индивидууме, а не во внешней фигуре, отделенной и отличной от него. Самость была, есть и будет сокровенным центром и периферией, scintilla и punctum solis[452]. Даже биологически она предстает как архетип порядка и динамический источник жизни.
IV
Юнга спрашивают о возражениях против мнения, согласно которому Бог – это Summum Bonum, а грех – privatio boni.
1639 Что ж, разуму богослова, как я заметил, очень трудно, по-видимому, принять тот факт, что 1) «добро» и «зло» суть человеческие суждения. Чье-то «добро» может оказаться злом для другого, и наоборот; 2) нельзя говорить о «добре», если мы при этом не говорим о «зле», ибо не может быть «верха» без «низа» или «дня» без «ночи»; 3) принцип privatio boni кажется мне силлогизмом. Если «добро» и усия, οὐσία есть целое, лишенное равноценной противоположности, то «добро» тоже будет ничем, μὴ ὄν, ибо слово «добро» утрачивает свое значение; это просто «бытие», а зло – просто «небытие», то есть «ничто». Конечно, Вы вольны называть «ничто» злом, но ничто – просто ничто и не может носить иного имени, которое превращало бы его в «нечто». То, чего не существует, не имеет ни имени, ни качества. Принцип privatio boni предполагает, что зло – это μὴ ὄν, небытие или ничто, даже не тень. Остается только сущее, ὄν, но это не добро, ведь «зла» нет. Значит, определение «благой» будет излишним. Бога можно называть Summum, но не Bonum, поскольку нет ничего иного, отличного от «бытия», от Summum qua[453]бытия! Хотя privatio boni не придуман отцами церкви, этот силлогизм ими одобрялся ввиду опасности манихейского дуализма. Однако без дуализма нет познания вообще, ведь различение невозможно.
1640 Я никогда (вопреки Вашим утверждениям) не выносил из изучения трудов отцов церкви, будто Бог есть высшее благо по отношению к человеку, каким бы Он ни был Сам по Себе. Это мнение для меня в новинку. Очевидно, что моя критика Summum Bonum в данном случае неприменима. Bonum оказывается антропоморфическим суждением: «Бог благ для меня», но остается открытым вопрос, таков ли Он для других людей. Если предположить, что Бог есть complexio oppositorum и стоит по ту сторону добра и зла, то, возможно, Он будет и источником зла, а это, по Вашему мнению, в конечном счете благоприятно для человека. Я убежден (и видел подобное слишком часто, чтобы сомневаться), что мнимое зло на самом деле вовсе не является злом, если его принять и послушно проживать, насколько это возможно; но я столь же убежден, что мнимое добро в действительности – отнюдь не всегда благо, что порой оно выступает средством разрушения. Будь иначе, все вокруг оказалось бы благом по своей сути, а зла попросту не существовало бы, так как оно сделалось бы преходящей видимостью. Иными словами, термин «благо» утратил свое значение; единственной безопасной основой познания является мир опыта, где сила зла вполне реальна и осязаема. При этом можно лелеять оптимистическую надежду, что рано или поздно, несмотря на серьезные сомнения, «все будет хорошо». Поскольку я отвергаю метафизические суждения, нельзя не отметить, что, по крайней мере в нашем эмпирическом мире, противоположности неумолимы и что без них наш мир бы не родился. Мы не в состоянии вообразить то, что не является формой энергии, а энергия неизбежно основана на конфликте противоположностей.
1641 Однако я должен обратить внимание на тот психологический факт, что, насколько мы можем понять, индивидуация является естественным процессом и, в некотором смысле, неизбежна, а потому есть основания считать ее благом, ибо она освобождает нас от неразрешимого конфликта противоположностей (по крайней мере, значительно снижает его накал). Это не выдумка человека; сама природа создала архетипический образ. Значит, убежденность, будто «в конце концов все будет хорошо» опирается на психическую основу. Но более чем сомнительна значимость этого убеждения для мира в целом или для отдельно взятого человека, сумевшего обрести полноту сознания, – для человека «искупленного», если следовать христианскому догмату о вечном проклятии. «Много званых, а мало избранных»[454] – такова подлинная логия мироздания, а не правило гностицизма.
V
Юнга называли «гностиком», против чего он возражал. Судя по всему, это слово употреблялось по отношению к нему и его работам по той причине, что он, как казалось со стороны, верил, будто спасение уготовано немногим, а многие не смогут и не должны пытаться пройти индивидуацию. Возможно ли считать его «гностиком» в таком смысле?
1642 Характеристика моей «системы» как «гностической» – выдумка моих богословских критиков. Более того, у меня нет никакой «системы». Я не философ, а эмпирик. Заслуга
