ОКР под контролем. Как выйти из сумрака навязчивых мыслей к ясности в своей жизни - Джеффри Шварц
Рассмотрим случай, где один из членов семьи подвержен навязчивым мыслям о заражении. Определенные зоны в доме становятся запретными для всех. Человек не позволяет никому туда заходить из-за страха, что родные загрязнят территорию и он будет вынужден приступить к бесконтрольной уборке. (Что иронично, когда навязчивая тяга к уборке становится сильнее, некоторые комнаты могут оставаться очень грязными, потому что больной боится их убирать, а остальным туда заходить запрещено.) В некоторых весьма нередких случаях люди в итоге начинают жить в палатке у себя во дворе. Но даже если обсессии не доходят до такой стадии, жилая площадь внутри дома или квартиры становится все меньше и меньше. Помимо этого, некоторые предметы тоже становятся запретными: нельзя пользоваться тарелками или столовыми приборами, нельзя носить какую-то определенную одежду.
Партнер или супруг должен вмешаться. После землетрясения Оливия начала переживать, что вода из туалета каким-то образом попадает в стиральную машину. Она постоянно все перепроверяла, а потом просила мужа проверить – на всякий случай. Когда я общался с ними обоими, то посоветовал супругу отвечать, что он согласен посмотреть, что происходит, но ничего не трогать руками. А еще ему стоило бы напоминать ей о переименовании и переосмыслении. Муж должен был подтвердить Оливии: «Там нет воды. Это навязчивая мысль, ложное послание от твоего мозга. Мы быстро проверим, чтобы не поддаваться компульсии, и займемся своими делами». Через несколько дней ему нужно было сделать следующий шаг и спросить: «Ты правда хочешь, чтобы я это сделал? Давай перефокусируемся на другие действия». Эта стратегия оказалась выигрышной. Со временем ее тяга к перепроверке значительно снизилась.
Когда пациенты с ОКР просят помочь им в выполнении пугающих компульсий, это чаще всего связано с тем, что они настолько перегружены навязчивыми мыслями и порывами, что у них не хватает собственных сил на выполнение нелепых ритуалов. С другой стороны, у них может быть и вторичная выгода, в которой они не признаются даже себе: пациенты с ОКР часто используют расстройство как оружие в межличностных конфликтах. Например, они хотят взбесить кого-то или отомстить за реальную либо воображаемую обиду или воспринимают себя настолько бессильными в отношениях, что начинают принимать ОКР за нечто, что дает им определенную силу. Такие люди обычно меньше склонны бороться с болезнью и некомфортными ощущениями, которые та доставляет. Более того, когда они чувствуют, что их страдания преуменьшают или недооценивают другие члены семьи, то изо всех сил стремятся испортить им жизнь – по собственному почину или почти бессознательно. Начинается ожесточенная психологическая борьба.
В поведенческой терапии мы сразу проводим границу, четко объясняя пациенту и его членам семьи, что это неприемлемо. Родственники должны участвовать в лечении – и в качестве поддержки, и для того, чтобы лучше понять ОКР.
КТО ЭТОТ НЕЗНАКОМЕЦ?
Со временем, продолжая практиковать поведенческую терапию, пациенты могут поменять – и действительно меняют – работу своего мозга, перебарывают симптомы ОКР. Но по мере того как пациент начинает выздоравливать, взаимоотношения в семье меняются, и эти перемены порой несут тяжелейшие психологические последствия. Роли меняются, и прежде бессильный партнер начинает претендовать на другое отношение. Члены семьи могут даже сожалеть о том, что пациенту стало легче, потому что теперь приходится сталкиваться с реальностью и проблемами, которые с ОКР не связаны. Больной больше не является тряпкой, а его болезнь – оправданием проблем во взаимоотношениях. У него восстанавливается самооценка, и он требует к себе отношения как к полноценному члену семьи. Внезапно родные как будто сталкиваются с незнакомцем.
Поэтому, когда человек начинает выздоравливать, родные могут бессознательно саботировать его лечение. Например, одна женщина долгие годы отправляла мужа в душ сразу же, как он переступал порог, потому что боялась, что он заражен. Когда ее состояние благодаря терапии стало улучшаться, муж продолжил так поступать: это его устраивало больше, чем здоровая жена, которая могла бы начать самоутверждаться другими, напрягающими его способами.
Доктор Айвер Хэнд, прославленный психиатр из университета Гамбурга, посвятивший двадцать лет изучению ОКР, убежден, что проблемы с близостью – главный фактор, заставляющий людей отказываться от лечения и иметь вторичную выгоду от болезни. Ведь благодаря ей они держатся на эмоциональной дистанции от окружающих. В Калифорнийском университете мы показали, что лечение ОКР возможно и без разбирательства с проблемами в близости. Однако именно вторичные выгоды объясняют, почему некоторые люди не реагируют на терапию. Другими словами, если у человека с ОКР есть привычный паттерн дистанцирования, он всегда найдет повод не заниматься поведенческой терапией. Несмотря на то что я убежден, что ОКР имеет скорее биологическую, нежели эмоциональную природу, взаимосвязь между этими факторами все равно присутствует. В терапии человек должен быть честен с собой, иначе польза от нее будет неполной.
ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ ВЫГОРАНИЕ
Пациенты помогли нам лучше понять небиологические проявления ОКР, – в частности, то, как расстройство влияет на личные отношения, профессиональные цели и жизнь в общем.
Кристофер, страдавший от жутких богохульных мыслей, молод, одинок и очень хотел бы найти спутницу жизни, но не уверен в том, сможет ли понравиться «нормальной женщине». Вот что он говорит: «У меня есть правило: я не могу встречаться с девушками, у которых есть ОКР или другое душевное расстройство. Потому что я не хочу, чтобы ОКР или другие психиатрические заболевания влияли на мою жизнь еще сильнее».
Майкл, одержимый идеей о слишком узких штанах, до недавних пор ощущал себя очень некомфортно, общаясь с людьми. Он чувствовал, что не способен вписаться в коллектив, и отношений с женщинами это тоже коснулось. Майкл убежден, что ОКР, от которого он страдает с детства, является причиной этого. В школе он часто отвлекался из-за компульсий, например постоянно считал. Майкл понимал, что с ним происходит что-то неладное, но не нашел тогда в себе смелости сказать об этом родителям. В итоге те считали, что он ленивый и беспокойный, поэтому так плохо учится. (Кайл, у которого были навязчивые идеи, связанные с насилием, пережил то же самое: родители винили его и говорили, что странное поведение вызывает в нем Сатана.)
Оглядываясь назад, Майкл сожалеет, что не смог поделиться с родителями своими безумными мыслями. «Но, – говорит он, – я уверен, что родители упекли бы меня в клинику и никто бы так и не разобрался, что со мной… Мой отец до сих пор не понимает, в чем дело. Не думаю, что он вообще осознает, что такое душевное расстройство». (Майкл, скорее всего, прав: тридцать пять лет назад об ОКР было известно очень мало, и даже сегодня люди зачастую не понимают, о чем идет речь.)
Майкл жаждал поделиться переживаниями с родителями, но так и не смог. Он говорит: «Мне всю жизнь хотелось, чтобы кто-нибудь просто сказал: мне жаль, я бы хотел, чтобы тебе было легче, и я вижу, что ты стараешься изо всех сил». Но он так никогда и не услышал этих слов, поэтому не ощущал любви и принятия. В итоге Майкл научился лишь еще лучше скрывать собственные чувства. По мере взросления все стало только хуже. «Я вижу кое-что общее у больных ОКР: их чувства как будто отмирают. Когда я начинаю отношения, то немедленно закрываюсь. И тогда ОКР проявляется максимально. Ты хочешь
