Екатерина Мурашова - Любить или воспитывать?
Мужчина, ухмыляясь, кивает, а женщина смотрит недоуменно:
– Я не понимаю: вы что, шутите, что ли?
– Никак нет! Я разделяю ваши чувства согласно методике позитивной психотерапии. Да у меня и у самой два подростка было…
– Чего ему не хватает? – спрашивает отец. – Или что-то было лишним? Я еще тогда говорил жене: не делай из него вундеркинда, потом наплачешься…
– Вы же не заставляли его, он сам хотел, значит, все было нормально, – говорю я. – Но, – обращаюсь к женщине, – когда вы планируете семейное меню на неделю, вы стараетесь, чтобы еда была разнообразной?
– Конечно! – радуясь пониманию, кивает она. – Я всегда его хорошо кормила, он же растет, и стремилась, чтобы все было сбалансированно: жиры, белки, углеводы, витамины… Так теперь он знаете чем норовит питаться?!
– Знаю, – успокаивающе говорю я. – Кока-колой, чипсами, сникерсами и гамбургерами. Так вот: мозги, психику тоже надо кормить сбалансированно: жиры, белки, углеводы… Сейчас Стас энергично добирает то, что недобрал в детстве – контакты со сверстниками, групповые роли, групповая динамика, все такое.
– Вот! Я же тебе про это и говорил! – воскликнул мужчина, обращаясь к жене, и повернулся ко мне: – Что мы можем? Какая-то профилактика, чтобы его не «занесло» в этих контактах?
Отца можно понять. Сыну всего пятнадцать. Везде пишут и говорят про опасный возраст. Современный мир кажется человеку, взрослевшему в советские времена, полным соблазнов. Неужели мы не можем еще как-то проконтролировать чадо, что-то предпринять, чтобы оградить его от опасностей?
– Увы, – вздохнула я. – Сейчас практически ничего. Надеяться на то, что в детстве заложили достаточно, чтобы он различал добро и зло. Быть внимательными. Принимать его на этом этапе развития, как принимали его младенцем и ребенком. Искренне интересоваться его делами и важными для него сейчас людьми. Подростки всегда в норме отдаляются от семьи. Но если вы поведете себя правильно, то он к вам вернется. Уже взрослым человеком, может, после армии…
– Да какая ему армия… – всплеснула руками мать.
– Доктор шутит, – сказал мужчина жене.
– Я не шучу! – жестко возразила я. – Никто не может быть уверен, что вашему сыну не придется служить. Вы действительно растили его непригодным для этого. Сейчас он, честь и хвала ему за это, добирает недостающее сам. Постарайтесь ему не мешать и даже помочь. Кстати, вы знаете, что Стас – победитель всеэсэнгэшного конкурса «Я и моя крыша»?
Мужчина улыбнулся и отрицательно помотал головой, а женщина вздрогнула.
– Это фотоконкурс, где фотографируют крыши, – объяснила я. – Все его лауреаты, кроме вашего сына, профессиональные фотографы. И подумайте: может быть, вы сможете помочь Стасу в организации музыкальной группы?
Придя домой, я достала из сумки клочок бумаги, включила компьютер и набрала записанный на листке адрес сайта. Нашла фотографии-победительницы.
…Лохматый подросток, похожий на Стаса, стоит на самом краю крыши, вполоборота к зрителю. Вниз от его кроссовок, в темноту, уходит типичный петербургский двор-колодец. А за домами, над Невой и Петропавловкой, восходит такое же лохматое юное солнце. Подросток легко и весело протягивает к нему раскрытые ладони, и благодаря какому-то неведомому мне фотоэффекту кажется, что солнечные лучи дружественно соединяются с его руками…
Конрад Лоренц и зависимость от социальных сетей
Однажды, в один из понедельников, у меня выдался «день компьютера»: все семьи, пришедшие на прием в этот день, обратились ко мне по поводу того, что они с легкой руки журналистов называли компьютерной зависимостью своих детей.
Говорят, понедельник – день тяжелый. К концу того приема я готова была согласиться с этим утверждением.
Проводив последнюю семью, я села в кресло и глубоко задумалась. Действительно зависимость? Тогда я, скорее всего, вообще ничем не могу им помочь – ведь я фактически не работаю ни с одним из видов зависимостей, стараясь быть честной и максимально убедительно отсылая людей к профессионалам по этим вопросам – наркологам. Но куда же мне послать тех, кто вот только что был у меня на приеме?
Все родители единодушно жаловались, что их чадо проводит у компьютера, играя в игры или общаясь в социальных сетях, все свободное время. Если не дергать, будет сидеть всю ночь, а утром не сможет встать и пойти в школу или в институт. В основном мальчики и юноши, но была и одна девочка – уже целый год она мышка в какой-то сетевой игре, ищет там виртуальный сыр и приносит его в норку. В основном родителей, как ни странно, волнует не сегодняшнее состояние детей, а что же будет дальше.
Чадам – от двенадцати до двадцати одного года. Все они, кроме одного, не видят никаких проблем, говорят, что все проблемы только у родителей, и жалобно или, наоборот, агрессивно просят, чтобы от них отстали. Единственный, кто идет не в ногу со своим поколением, пятнадцатилетний и на вид самый умный из всех, как будто бы понимает, что тут что-то не то, и задает мне встречный вопрос:
– Ну хорошо, допустим, я начну с этим бороться. А что потом, взамен? У меня нет и не было никаких способностей или таких уж увлечений – рисованием, там, или спортом, или марки собирать. Учеба в школе меня тоже не особо интересует. Что ж мне, отказаться от того, что интересно, начать делать то, что неинтересно, и стремиться – к чему? Так сложилось, что сеять хлеб я, скорее всего, не буду, писать интересные для всех книги – тоже. Так что же? Как хотят родители – пойти в институт, который мне неинтересен, и годами стараться стать старшим инженером или старшим менеджером чего-то не особо кому-то нужного? Так вы и вправду хотите, чтобы я немедленно этим воодушевился и перестал в компьютер играть?
– Я подумаю об этом, – пообещала я.
– Тогда я еще приду, – пообещал он.
Проблема, безусловно, есть, продолжала думать я. Но что это, собственно, за проблема? Большинство зависимостей – это все-таки биохимия. Здесь как будто бы ничего такого нет. Или я просто мало об этом знаю? Если сказать честно, то да. Мне не только неизвестны результаты научных исследований этой проблемы (если таковые существуют) – я даже толком не знаю, что собственно там происходит. Там, внутри электронных сумерек, там, куда, как бабочки на огонь, летят мои подростки… Но я исследователь или где?
Моя дочь за несколько минут насоздавала мне страничек во всех основных и доступных на тот момент социальных сетях. За несколько дней в них проявились мои давно забытые одноклассники, женщина, с которой я будто бы вместе отдыхала в пионерском лагере (я ее не вспомнила), и коллега, с которым я когда-то работала в одной лаборатории (теперь он жил в Штутгарте). Я всем честно ответила: привет-привет! У меня все нормально, а у вас? Прочитала ответы, по запросу включила их «в друзья» и подумала: что же дальше? Дальше – ничего.
Сетевые игры оказались мне, в общем-то, не по мозгам, но я успела приблизительно понять, что там происходит и каковы мои как игрока возможности. Спасти мир и еще общение с соратниками по спасению – приблизительно такое же, как «Вконтакте».
– Ну что, вы все поняли? – мой пятнадцатилетний исследователь-единомышленник снова, теперь уже самостоятельно, записался ко мне на прием.
– Не могу сказать, что все, но кое-чего слегка прояснилось, – осторожно сказала я.
– Что же? – он жадно вытянул тонкую шею, и я увидела, что ему действительно интересно. Все это время он и сам напряженно думал в заданном направлении.
– Во первых строках письма, – быстро сказала я. – Ты, скорее всего, действительно не будешь сеять хлеб и писать романы. Но в тебе очень жив исследовательский инстинкт, ты хочешь понять, в условиях схождения на ваши головы информационной лавины ты способен сопоставлять и группировать факты и явления, это дорогого стоит. Это – путь, и мы к этому еще вернемся.
– Правда? Вы это вправду говорите или чтобы так… лечите меня? – мне показалось, что в его глазах блеснули слезы. Господи, неужели с ним вообще никто никогда не говорил о нем самом?! – Так что же там с соцсетями? – он справился с собой, захлопнул раковину и снова стал обычным подростком – в меру закрытым и отчужденным.
– Знаешь, был такой философ и исследователь – Конрад Лоренц, – сказала я. – Он фактически придумал науку этологию, исследующую поведение животных, и в числе прочего он изучал поведение серых гусей…
Мальчик понимающе улыбнулся, и я увидела, что не ошиблась: он никогда не слышал о Лоренце, но умеет сопоставлять и уже думает в том же направлении, что и я.
– Летом, во время гнездования, гуси живут большими колониями – они гнездятся на земле, и вместе им легче оборонить яйца и птенцов от хищников. Еды там в избытке, конкуренции за нее практически нет. Гуси кормятся, насиживают яйца, охраняют птенцов, спят, просто гуляют. Если появляется хищник, на него нападают и гонят его всей огромной колонией. Но вот Лоренц заметил у гусей странное поведение. Иногда, без всяких видимых причин, два гуся (обычно самцы) вставали напротив друг друга, поднимались на цыпочки, хлопали крыльями и кричали. Потом снова шли по своим делам. Через некоторое время ритуал той же парой повторялся. Были и другие устойчивые пары. Если к ним пытался присоединиться третий гусь (подходил сбоку и неуверенно взмахивал крыльями), его могли принять, а могли и прогнать. Союз гусей явно не имел ни оборонительного, ни сексуального, ни даже иерархического значения. Лоренц назвал наблюдаемое им явление ритуалом совместного крика у серых гусей и даже дал ему приблизительный перевод: «Ты здесь? – И я здесь! – Ты как? – И я так же! – Мы вместе, и это здóрово!»