Странники в невообразимых краях. Очерки о деменции, уходе за больными и человеческом мозге - Даша Кипер
Когда Тина сказала: “Давай начистоту: я совсем мозгами поехала?” – у Лени все внутри сжалось: такой беспомощной она мать еще никогда не видела. Поэтому Лени поспешно ответила, что, конечно, нет, но есть тревожные звоночки, однако она, Лени, держит все под контролем. Хотя мимолетные прояснения сознания случались у Тины редко, они создавали у Лени впечатление, что в глубине души мать осознает свое состояние и просто, как всегда, решила отрицать очевидное и вести себя так, чтобы всем было не проще, а тяжелее.
Итак, сознание не всеведуще и не монолитно. Как продемонстрировал Газзанига, в нашем мозге не один центр принятия решений, а множество, и каждый отвечает за свой небольшой участок[105]. Нет и единого “гендиректора”, который бы всеми этими локальными центрами руководил. (“Гендиректор” Иглмена – конечно же, образ аллегорический.) Будь сознание некой единой сущностью, серьезная травма или неврологическое заболевание вроде болезни Альцгеймера разрушили бы его одним махом. К тому же, если бы сознание было единым центром, необходимо было бы синхронизировать работу всех нейронных сетей, что удлинило бы время доставки информации к этому центру и необходимо было бы больших энергетических затрат[106]. Более того, как вещь исключительно ценная сознание рассредоточено по разным местам и даже продублировано. Децентрализованный мозг более защищен и более эффективен.
Таким образом, поражая человека, деменция не может уничтожить его сознание “одним ударом”. Вдобавок интерпретатор левого полушария продолжает создавать связные истории из обрывков конкурирующей, противоречивой информации, которую поставляют ему бессознательные процессы. В результате представление больных о себе, о своем “я”, несмотря на когнитивные нарушения, не меняется, и именно этот прежний свой образ они и являют миру. Потому‐то как до болезни, так и во время нее Лени видела в Тине человека, поступающего в зависимости от обстоятельств: когда ей это удобно, соглашается, что больна, когда неудобно, настаивает, что здорова.
Лени не была бы Лени, если бы в своем стремлении больше узнать о болезни не прочитала книгу Майкла Газзаниги “Кто за главного?”. Благодаря ей Лени поняла, почему нам кажется, что все решения принимает разум, хотя часто это не так. Она знала, что мы склонны переоценивать свое “осознающее ‘я’”, приписывая ему наличие воли и намерений, которыми оно не всегда обладает. Она также учитывала, что наше собственное представление о себе, наша “я”-концепция может быть фикцией или в лучшем случае гораздо более сложным и многообразным субстратом.
Но как бы хорошо она ни была подкована в теории, на практике это не помогало. В общении с матерью Лени себя не контролировала. Забывала про повреждения коры головного мозга, про тело, оставшееся без неусыпного присмотра разума, и реагировала на слова и поступки Тины так же, как до болезни.
– Учу помощницу, чего не следует делать, а сама именно это и делаю, – со вздохом сказала Лени. – Когда Амой мне звонит, я ей втолковываю, что спорить с матерью – это как лечить рак уговорами. Тот же эффект. Спорить можно с разумным человеком, а не с испорченным проигрывателем. У нее же вместо разума – дырка. А в воскресенье приезжаю к ним и веду себя так же, как Амой: спорю, кричу. Господи, я чувствую себя такой лицемеркой.
В ответ я сказала то, что говорю всем, кто ухаживает за больными деменцией:
– Эта болезнь всех заставляет лицемерить.
Лицо Лени озарилось теплой улыбкой. Она расценила мой ответ как попытку оправдать ее поведение. Но это было не совсем так. Я всего лишь констатировала, что ее поведение, как и поведение Амой, было совершенно нормальным.
В книге “Дитя Декарта” Пол Блум настаивает на том, что люди являются дуалистами от рождения, то есть рассматривают сознание в отрыве от тела[107]. Даже когда взрослый человек понимает, как работает мозг, он интуитивно чувствует, что есть некий элемент сознания – назовем его “сущностью” или “душой”, – который выходит за пределы наших знаний о неврологии. Дуалистическое восприятие мира присуще многим культурам[108].
Всем, кто ухаживает за больными, советуют помнить, что желания, требования и намерения их подопечных рождаются в пораженном деменцией мозгу, а сами больные к ним непричастны. Друзья, родственники и медперсонал наперебой убеждают: “Это не они, это их мозг. Они ничего не могут поделать”. Но даже в тех семьях, где близкие, подобно Лени, понимают все коварство болезни, они все равно раз за разом продолжают реагировать на больных так, будто те в состоянии вести себя иначе.
Но что говорить о простых смертных, если даже врачи, ученые и трезво мыслящие неврологи нередко оказываются такими же дуалистами[109]. Легко говорить другим: “Ваша мать не специально так себя ведет, это ее болезнь заставляет”, – но когда заболевает их жена или один из родителей, им тоже временами кажется, что невыносимое поведение заболевшего родственника – сознательный выбор, а не диктат подточенного деменцией мозга. Дуализм неизживаем именно потому, что ощущение сознания и тела как двух различных субстанций заложено у нас на биологическом уровне. Нам не избавиться от этого ощущения, как бы мы того ни хотели, оно есть часть нашей когнитивной архитектуры[110].
Начав говорить со мной о проблеме свободы воли, сущности сознания и личности, Лени так увлеклась, что едва поспевала за ходом собственной мысли. У нее не укладывалось в голове, почему она не способна распознать, когда имеет дело с матерью, а когда – с болезнью, если знает (и знает наверняка), что мозг Тины поврежден.
– Не понимаю, где провести черту, – сказала она. – А вы?
Я задумалась, а потом спросила, можно ли вообще так ставить вопрос.
– В смысле? – удивилась она.
– Вам не кажется, что уже в самом вопросе утверждается идея двойственности? Априори предполагается разделение на разум и тело, наличие “духа в машине”[111]? Этот термин ввел в обращение английский философ Гилберт Райл, критиковавший представление картезианского дуализма о том, что человек есть “механизм с духом”. Под “духом” Райл понимал не разум и не сознание, а любую умственную деятельность, напрямую не связанную с телом или физической деятельностью.
Лени была знакома с выражением “дух в машине” и сразу уловила мою мысль.
– То есть вы согласны со мной, да? Нет никакой черты.
– Да, но когда вы говорите, что не можете ее провести, подразумевается, что черта все‐таки существует, – сказала я. – А допуская существование некой черты, за которой заканчивается человек и начинается болезнь, не продолжаем ли мы считать, что деменция не поражает нас целиком
