Под ред. М. Ромашкевича - Эротический и эротизированный перенос
Со времен Фрейда очень мало авторов, специально сосредоточивающих внимание на любви в переносе или эротическом переносе и опасностях контрпереносного противоречивого положения, развивали соображения Фрейда по поводу "типа женщин... элементарной страстности". Эрнест Раппапорт (1956) развил эти соображения в двух направлениях: драйвы и эго. То, что связано с влечением (драйвами), должно иметь дело с интенсивностью голода доэдиповой и зависимой привязанности у этих пациенток, орального стремления к кормящему родителю. То, что связано с эго, должно иметь дело с нарушением чувства реальности, угасанием качества "как если бы" иллюзии переноса, так что аналитик фактически становится перевоплощенным идеализированным (и/или жестоким) родителем и функционирует соответственно пограничному характеру эго пациентки. Оба набора динамических соображений питают сильное убеждение пациентки в эго-синтонной природе ее поведения и отношения; аналитик воспринимается как упрямый и невнимательный человек, если он не принимает за чистую монету торжественных заявлений пациентки о ее любви. Раппапорт утверждал, что эти сопротивления переноса могли быть столь прочными, что часто единственным выходом для аналитика было направлять пациентку к другому аналитику, иногда даже против ее воли (хотя ниже в той же самой статье он указал, что это может служить лишь реактивации деформирующих детских травм).
В написанной позднее статье Раппапорт (1959) приводит хорошо известное суждение Блицстена о зловещем прогнозе, когда аналитик предстает в незамаскированном виде в начальном сновидении пациентки. Даже если может последовать аналитический процесс, "анализ будет эротизированным с самого начала" (240), эротизированный перенос напоминает доэдипову и оральную зависимость ребенка от родителя. Он добавил: "Блицстен постулировал, что эротизированный перенос должен довольно рано тщательно прорабатываться, в противном случае пациентка должна быть направлена к другому аналитику" (242). Все это, конечно, явно вело к сдвигу основания с фаллически-эдипального и гетеросексуального переноса между взрослыми людьми, постулированного Фрейдом, к доэдиповому, орально зависимому переносу младенца на мать, который, вероятно, имплицитно присутствует как лежащая в основе движущая сила у "женщин элементарной страстности". Фрейд явно не высказывался столь определенным образом.
После Раппапорта именно Блюм (1973) написал наиболее исчерпывающую работу на эту тему, систематически расширяя эти уточнения, вначале имплицитно сделанные Фрейдом, а затем, намного более явным образом, Раппапортом. Блюм провел намного более резкое отличие между эротическим переносом, описанным Фрейдом в качестве ожидаемого развития переноса, искушения и риска, и тем, что Блюм охарактеризовал как "эротизированный перенос", снова вспоминая о "женщинах элементарной страстности" Фрейда. Блюм писал: "Эротизированный перенос — особая разновидность эротического переноса, крайний сектор спектра. Он представляет собой интенсивную, прямую, иррациональную, эротическую поглощенность аналитиком, характеризуемую открытыми, явно эго-синтонными требованиями любви и сексуального осуществления желаний от аналитика. Эротические требования могут не казаться пациентке неразумными или неоправданными... Нарушение связи с реальностью может быть первичным или представляет собой регрессивную деформацию" (63). Пациентки с таким переносом, говорит Блюм, "могут напоминать неуступчивых, думающих только о любви людей" (64); таким образом он связал их концептуально (метапсихологически и нозологически) с людьми, страдающими от импульсивных неврозов и связанных с пагубными привычками расстройств. Блюм видит этих людей скорее пациентами с более тяжелой патологией, чем невротическая, с постоянной угрозой регрессивной утраты проверки реальности и драматически неотложно назревающей вспышкой психоза переноса[32].
Языком движущих сил влечения Блюм нарисовал более широкую картину, чем Раппапорт. Он говорил о возможной гомосексуальной движущей силе, замаскированной преувеличенной гетеросексуальной эротизацией; о частых детских сексуальных соблазнениях и чрезмерных стимуляциях при провалах в соответствующей фазе развития, родительской защиты и поддержки; о воздействии на них травматизирующей первичной сцены с родительским эксгибиционизмом и о вмешательствах в личную жизнь ребенка; о нарциссизме "исключения из правила"; об исключительной оральной ненасытности, зависимом цепляний и объектном голоде с уязвимостью к разочарованию и защитной отстраненностью; о тяжелых садо-мазохистских наклонностях; о пагубной эротомании с тяжелыми нарушениями эго; о постоянной жажде мести и компенсации за все реальные и вымышленные разочарования и утрату объектов или объектной любви.
По контрасту с этим эротизированным переносом, который "напоминает сильно искаженную форму ожидаемого эротического переноса", Блюм рассматривает ожидаемый эротический перенос как "относительно универсальную, хотя и изменчивую по степени интенсивности и повторяющуюся фазу анализа. Существует непрерывный ряд от чувств привязанности до сильного сексуального тяготения" (69). Здесь Блюм приподносит концепцию континуума как явно выраженную в отношении психических феноменов, высказывая точку зрения, которая вот-вот станет общепринятой в современном психоанализе. Как отмечалось, мышление Фрейда постоянно развивалось в направлении этой концепции, хотя оно всегда уравновешивалось дуализма-ми и полярностями, прельщавшими Фрейда тем, что давали возможность большей ясности. Более твердый приверженец концепции континуума Блюм мог сказать: "Эротизация может быть скоропреходящей или устойчивой, мягкой или злокачественной, доступной анализу или указывающей на дефект эго. Я не считаю, что все эти пациентки непременно являются пограничными случаями или психотиками" (70). Все это, конечно, полностью совместимо с точками кристаллизации вдоль континуума от тех форм (более невротических, более поддающихся анализу), которые он назвал "эротическим переносом", до тех форм (более болезненных, менее поддающихся анализу), которые он назвал "эротизированным переносом".
Хотя Блюм утверждал, что "анализ обычно невозможен" (70) при злокачественных эротоманиях или тяжелом нарушении эго, он тщательно взвешивал свои терапевтические прогнозы: "Влюбленность в аналитика не является требованием для терапевтического успеха, эротизированный перенос также не всегда служит предвестником аналитической неудачи" (71). Первая половина данного предложения служит намеком на современный ревизионистский взгляд, что полное развертывание регрессивного невроза переноса с его воссозданием инфантильных невротических взаимодействий и полное разрешение этого невроза переноса через истолкование и инсайт более не являются необходимым условием психоаналитического успеха. На языке опасностей контрпереноса Блюм просто повторяет Фрейда: "Контрперенос может отклонять напряжения переноса в разделяемые эротические фантазии или испуганное бегство. Он может укоренять фантазии пациентки и реакции переноса в реальности действительных соблазняющих откликов аналитика. Анализ может зайти в тупик всеохватывающего торможения контрпереносом" (74). В аннотации к работе Фрейда Эйхофф (1987) ссылался на клиническую категорию "пациенток, особо выделяемых Фрейдом, требующих прямого удовлетворения в переносе без элементов виртуальности" (105), — снова подчеркивая отсутствие предохранительного "как если бы" качества. Он полагал, что здесь Фрейд, по-видимому, имплицитно описывал почти "бредовые формы переноса".
Все эти изменения — от истерически-эдипального до предэдипово-оральной требовательности и оральной зависимости; от невротических, к более тяжелым — пограничным и психотическим переносам; от требований любви к мужчине (невротичной) женщиной до более интенсивных требований у более тяжело больных и /или более инфантильных пациентов включения в себя и обладания родителем — можно рассматривать как важные расширения концепций Фрейда в работе о любви в переносе или просто как более точное изображение того, что имплицитно наличествовало даже тогда, хотя более ясно проявилось в ходе последующей научной карьеры Фрейда. Конечно, каждая из больших историй заболевания, описанных Фрейдом, породила значительное количество работ, и основной темой во многих из них было обнаружение свидетельства — уже сделанного доступным Фрейдом, хотя и не классифицированного им явно подобным образом, — указывающего на более тяжелые, чем невротичные (то есть, в большей мере пограничные) аспекты функционирования характера, хотя фокус его интереса был явно сосредоточен на более классически невротических чертах.
Между прочим, эта перспектива сравнима с концепциями, выдвинутыми Зетцель (1968) в родственной области психопатологии и психоаналитической терапии так называемой истерической пациентки. В своей работе "Так называемая хорошая истеричка" Зетцель делит сферу формирования и симптоматические проявления истерического характера на четыре главные варианта в диапазоне от Тех, кто наилучшим образом интегрирован и функционирует на фаллически-эдипальном уровне с треугольными фиксациями и защитами, характерными для классически невротического истерического функционирования, на одном конце, до преимущественно орально фиксированных людей с отсутствием значимых, длительных объектных вложений в каждый пол, подлинно неспособных к проведению значимых различий между внешней и внутренней реальностью и почти полностью невосприимчивых к правильной аналитической работе — на другом. Этот континуум охватывает популяцию пациенток, почти идентичную популяции, описанной в статье Блюма 1973 года, и присутствующей, по крайней мере имплицитно, в работе Фрейда 1915 года о любви в переносе. На всех этих направлениях мы возвели добавочные постройки и вышли за пределы наследия Фрейда и в то же самое время очень во многом все еще не можем отрешиться от его трудов и его мышления.
