Наше «время Босха» — 2023 - Андрей Ильич Фурсов
А. ФУРСОВ. Правящие элиты будут и раскалываться, и схватываться друг с другом, и договариваться. На кону — будущее: кто кого (по-ленински) отсечёт от него. Раскол элит идёт сразу по нескольким линиям: по положению в пирамиде мировой экономической системы (борьба между стадиальными фракциями господствующего класса), по клановым и в меньшей степени страновым принадлежностям. Есть и количественная сторона дела.
Нынешняя мировая экономическая пирамида представляет собой следующее (в нескольких статьях это хорошо показала Елена Сергеевна Ларина). Верх — 3–5 % — занимают так называемые эксисты (от английского слова access — «доступ»). Речь идёт о БигТехе — об информационных платформах типа Google, Microsoft и других, контролирующих социальные сети, информационные потоки, интернет вещей и т.п.
Следующий этаж — финансиалистский; это та часть «финансового» капитала, которая в значительной степени ориентирована на эксизм, что не исключает острых противоречий с ним. Слово «финансовый» взято в кавычки неслучайно: в нынешних условиях, когда можно печатать триллионы ничем не обеспеченных долларов, деньги утратили четыре из своих пяти функций (по мнению некоторых, все пять) и перестали быть деньгами в строгом смысле слова, а финансовый капитал — финансовым, это нечто другое.
Третий этаж — то, что Збиг. Бжезинский назвал технотроникой; этот сектор расцвёл в самом конце XX в. Зона именно технотроники — главное поле охоты наиболее современных и крупных корпораций, успешно конкурирующих с чисто промышленными. Ещё ниже — промышленный сектор (и промышленный капитал), который и создал «великую Америку» 1930-1980-х гг., величие которой хотел вернуть Трамп. По сути, к этому сектору и капиталу, к реальной (или физической, как назвал её вслед за Побиском Кузнецовым Линдон Ларуш) экономике, финансиализм (не путать с классическим финансовым капиталом) отношения не имеет: он, как и эксизм, ориентирован на невещественное, т.е. в физическом смысле не существующее и часто ничем не обеспеченное. Ещё ниже — сельскохозяйственный сектор, представленный как агропромышленными корпорациями, так и в ещё большей степени малым и средним фермерским бизнесом и кооперативами.
С некоторым упрощением можно сказать, что в борьбе за будущее между этажами пирамиды эксисты и финансиа-листы, реализующие себя как наднациональная (надгосударственная), а следовательно, ультраглобалистская сила, нередко в союзе с технотронщиками, выступают против промышленников и аграриев. Объект их уничтожения — «великая Америка». Нельзя сказать, что промышленники и в ещё большей степени технотронщики не оперируют на глобальном уровне — среди них хватает сторонников глобализма. Однако надо различать глобалистов и ультраглобалистов. Первые заинтересованы в сохранении государства (а следовательно, по социально-экономической логике — среднего слоя, национального рабочего класса), но под контролем традиционных международных институтов — МВФ, Всемирного банка и т.п. Ультраглобалистам в мире, построенном в соответствии с их интересами и по их лекалам, государство вообще не нужно, их мир должен состоять из мегакорпораций — нового издания британской Ост-Индской компании, из Венеций размером с макрорегион. А потому традиционные международные институты, включая ООН, им не нужны, равно как и средний слой, — только верхи и низы (то, что социологи называют «обществом 20:80)».
На все эти конфликты между стадиально-историческими фракциями капиталистов и группами, прежде всего эксиста-ми, выгрызающимися из капитализма, подобно Чужим из чьих-то тел, как в известном фильме, накладывается борьба различных наднациональных клановых группировок, закрытых наднациональных структур мирового согласования и управления и даже оккультных обществ.
Наконец, последнее по счёту, но не по значению — количественный аспект. Ещё в 2008–2010 гг. клиодинамик Пётр Тур-чин спрогнозировал на конец 2010-х гг. пик цикла перепроизводства (переизбытка) элиты в США с последующей логической необходимостью сброса её части с корабля истории — почти по О’Генри: «Боливару не снести двоих». Таким образом, в США к качественным сторонам внутриэлитного раскола добавляется количественный аспект. Отчасти это похоже на СССР второй половины 1970-х — первой половины 1980-х гг., когда застой, т.е. господство горизонтальной административной мобильности над вертикальной, создал закупорку каналов для разбухшей («образованные просто одолели» — пел Михаил Иванович Ножкин) элиты.
Таким образом, мы имеем целый букет острых межклассовых и внутриклассовых противоречий:
— между низами и средним слоем, с одной стороны, и верхами — с другой;
— внутри верхов между различными фракциями;
— внутри фракций и поверх их барьеров между кланами.
На всё это накладываются расовые проблемы. Осенью 1989 г. Иммануил Валлерстайн, будучи у меня в гостях, заметил, что Америку ждёт своя перестройка, только она, скорее всего, будет более кровавой. На мой вопрос «почему?» он ответил: потому что здесь классовое тесно переплетено с расовым, а на вопрос, когда, по его мнению, это произойдёт, прищурившись, сказал: «Не позже 2020 г.»
По сути, сегодня в мире сложилась революционная ситуация, обусловленная терминальной фазой системного кризиса капитализма и рождением новых, уже некапиталистических / посткапиталистических форм эксплуатации и отчуждения.
«ЗАВТРА». А есть на Западе исследования, посвящённые этим формам?
А. ФУРСОВ. Их немного, и одно из таких мы сегодня не раз вспомним. Это работа Шошаны Зубофф «Эра надзорного капитализма. Борьба за человеческое будущее на новой границе власти»[44]. Хотя Зубофф по старинке, по инерции называет новую форму капитализмом — надзорным капитализмом (далее — НК), — то, что она описывает, к капитализму имеет мало отношения — и её эмпирический анализ это хорошо показывает.
Напомню, что в основе капитализма лежит капитал, т.е. овеществлённый труд, реализующий себя как самовозрастающая стоимость, а потому становой хребет капитализма как системы — частная собственность на вещественные факторы производства. При всём их значении невещественные факторы производства — социальные (поведение, отношения и т.п.) и духовные (ценности, информация и т.п.) — при капитализме вторичны, не являются не только системообразующими и доминирующими, но даже ведущими. Что же касается НК, то, как подчёркивает Зубофф, в его основе — контроль именно над невещественным, над средствами модификации поведения: над социальными сетями, информацией, потребностями, а не над средствами производства (она имеет в виду в данном случае именно вещественные факторы производства). А это уже не капитализм.
Главный фактор, который отчуждается БигТехом и контролируется им, — человеческое поведение. И если капитализму предшествовало первоначальное накопление капитала, то у истоков, в основе посткапитализма (ранней формой и является то, что Зубофф неточно назвала НК) — накопление поведенческого капитала. Расшифровывается этот тип накопления так: продукты Google, Microsoft, Facebook не являются объектами стоимостного обмена, здесь не создаются конструктивные отношения «производитель — потребитель». «Наше поведение, привычки и опыт упаковываются таким образом, что они служат чужим интересам. Человек становится сырьём». Причём не в качестве тела, как при рабовладении, и не в качестве приложения к земле, как при феодализме, а как социально-духовное, социально-гомогенное целое, человек как целостное существо
