Лев Кривицкий - Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции
Увы, такая сенсационная генетически обоснованная идея вследствие общей невостребованности новых идей в эволюционной биологии оказалась опубликованной в тезисах докладов! Развитие этой идеи было отнесено к неоламаркистским гипотезам, что и обрекло её на неприятие и забвение.
Ведь не в предположении, а в генетическом эксперименте было продемонстрировано, что вариативные изменения, в отличие от мутаций, не являются чисто случайными, они закономерно реагируют на функционирование организмов в изменённой среде и при постоянном повторении её воздействий через 5–7 поколений усваиваются в качестве наследственных особенностей. Можно предположить, что облигатные компоненты являются носителями долговременной генетической памяти, а факультативные представляют собой некий аналог оперативной памяти в головном мозге. Накапливаясь и повторяясь, содержимое оперативной памяти переходит в долговременную память.
Кто знает, не пошёл ли М.Голубовский дальше других генетиков в раскрытии механизмов генетической памяти? К сожалению, ситуация, сложившаяся в эволюционной генетике, очень напоминает ситуацию в религиозной сфере: все новые идеи и исследования, если они не соответствуют геноцентрическим и мутационистским догматам, рассматриваются как еретические и с порога отвергаются. Если для религиозного мировоззрения такая ситуация обычна и даже оправдана, поскольку крушение мифов влечёт за собой крушение веры и распад конфессии, то для науки – просто недопустима.
М.Голубовский полагает, что длительные модификации накапливаются в геноме, в определённом числе поколений не изменяя ни генотипа, ни фенотипа, и только по мере накопления усваиваются аппаратом наследственности. Вариационные изменения принципиально отличаются от мутационных своей направленностью и массовостью, поскольку они связаны с реакциями групп организмов на определённые изменения среды (Голубовский М.Д. Век генетики. Эволюция идей и понятий – СПб.:Борей Арт, 2000 – 248с.).
Р.Чураев, основываясь на исследованиях М.Голубовского, выдвинул гипотезу эпигенов – регуляторных генов, влияющих на ход онтогенеза. По его мнению, наряду с эпигенами, ведущую роль в вариационной наследственности играют транспозоны и другие мобильные генетические элементы (Чураев Р.Н. Гипотеза об эпигене – Исследования по математической генетике – Новосибирск: Ин-т цитол. и генет. СО АН СССР, 1975, с. 77–92).
В 1980-е годы идеи М.Голубовского с точки зрения геномики развивал Р.Хесин. Он рассматривал в качестве источника вариационной изменчивости непостоянство генома и наметил перспективу дальнейшего развития генетики в связи с исследованием неканонических, не связанных с мутациями механизмов наследственной изменчивости (Хесин Р.Б. Некоторые неканонические механизмы наследственности – Генетика, 1981, т.17, № 7, с. 1159–1172; он же: Непостоянство генома – М.: Наука, 1984 – 163с.).
«Окончательное опровержение» самой возможности наследственного закрепления выработанных при жизни организмов модификаций было признано научным миром в результате знаменитого эксперимента, поставленного на бактериях. Вот так описывает этот эксперимент Ю.Чайковский:
«В 1943 г., пока в Европе бушевала война с фашизмом, двое бежавших от фашизма ученых, Макс Дельбрюк (из Германии) и Сальвадор Лурия (из Италии)поставили в США эксперимент… Они подвергали колонию бактерий действию смертельной дозы вируса и убедились, что выживают лишь те из бактерий, которые в этот момент уже имеют к вирусу устойчивость… Оба вирусолога показали идеальное владение методикой СТЭ, в частности, полным отрицанием неугодных фактов, и поставили опыт так, чтобы ничего нежелательного произойти не могло. «Однозначные результаты» были, если говорить прямо, методическим подлогом; но их приняли на ура. Если внимательно рассмотреть опыты, то окажется, что сама их постановка лишала возможности получить что-либо, кроме «доказательства»… В частности, в них всегда использовались столь высокие концентрации инфекций и ядов, что исключалась возможность физиологического приспособления, хотя вроде бы ставилась цель – проверить, идёт ли таковое приспособление и носит ли оно наследственный характер. Позже Лурия и Дельбрюк были увенчаны нобелевской премией за работы по строению вирусов, но запомнились обществу именно как авторы названного опыта. Сам он явился решительным аргументом в пользу СТЭ, согласно которой единственным движущим фактором эволюции является естественный отбор случайных ненаправленных вариаций, а главным видом вариаций были сочтены ненаправленные мутации. Сам же опыт Лурии-Дельбрюка был опровергнут лишь через 45 лет» (Чайковский Ю.В. Активный связный мир. Опыт теории эволюции жизни – М.: Товарищ. науч. изданий КМК – 726с., с. 185–186).
Это опровержение имеет огромное значение для дальнейшего развития эволюционной биологии, выхода её из тупика геноцентрических и мутационистских воззрений на эволюцию.
«В 1988 г.,– отмечает В.Назаров, – американский генетик Джон Кэйрнс повторил опыты Лурии и Дельбрюка и пришёл к заключению, что условия, при которых они проводились, не давали основания для тех выводов, которые были сделаны. В них использовались слишком большие дозы вирулентного штамма вируса, который сразу убивал все бактерии, не обладавшие к нему устойчивостью, и таким образом лишал их возможности вырабатывать эту устойчивость… Когда Кэйрнс снизил дозу вирусов до стрессовой, доминирующими среди мутантов стали бактерии, которые свидетельствовали о направленном приспособительном процессе. Представлению о неадаптивном, не совпадающем с направлением отбора характере мутаций был нанесен сильнейший удар. Кэйрнс высказал допущение, что каждая клетка может обладать механизмом для осуществления наследования приобретённых признаков» (Назаров В.И. Эволюция не по Дарвину: Смена эволюционной модели – М.: Изд-во ЛКИ, 2007 – 520с., с. 365–366).
26.5. Критика неоламаркизма и проблемы развития теории эволюции
Последовательная и всесторонняя критика самых различных направлений неоламаркизма с позиций СТЭ содержится в работе Н.Иорданского (Иорданский Н.Н. Эволюция жизни – М.: Издат. центр «Академия», 2001 – 423с.). Н.Иорданский считает СТЭ общепризнанным, доказанным и нашедшим успешное приложение в научной практике развитием дарвинизма, а живучесть идей ламаркизма – парадоксальным явлением.
Он выделяет три основные причины такой живучести, т. е. регулярного воскрешения идей ламаркизма и появления у них всё новых сторонников. «Прежде всего это, – полагает Иорданский, – простота и кажущаяся очевидность особенно для малоосведомлённого в вопросах теории эволюции человека некоторых постулатов ламаркизма. Особенно это относится к идее наследования изменений (модификаций), приобретённых организмами под прямым воздействием изменяющихся внешних условий, и последствий упражнения и неупражнения органов» (Там же, с.29).
Иорданский рассматривает модификации исключительно как приспособительные реакции организма на различные внешние условия. Он не замечает, что такое объяснение, принятое в СТЭ, само является упрощением и сведением к кажущейся очевидности. На самом деле модификации суть результаты чрезвычайно сложной биологической работы, обеспечивающей развитие организмов в определённых условиях и приспособление работы генетических структур к направленности этого развития.
Это означает, во-первых, то, что отбор отбирает не случайно оказавшихся приспособленными мутантов, а наиболее приспособленных, в результате направленного развития, обеспечиваемого биологической работой. Во-вторых, приспособление генетических структур к определённой направленности развития, достигнутой работой с использованием генов и поддержанной отбором, не может не создавать в ряду поколений определённых предпосылок, преадаптаций к направленному наследственному усвоению морфофизиологических особенностей организмов.
Разумеется, эти предпосылки непосредственно не приводят к образованию новых видов из старых, наоборот, они, как и мутации, создают то вариативное разнообразие, которое необходимо для сохранения стабильности и выживания видов в непрерывно меняющихся условиях существования. Эти предпосылки суть необходимое, но не достаточное условие для преобразования видов. Они подготавливают мобилизационные инновации, стимулируемые существенной сменой условий.
«Самые обычные и легко наблюдаемые изменения организмов» возникают и посредством мутаций. То, что мутации представляют собой наследственные изменения, не означает, что именно они являются источниками эволюционных новшеств и представляют собой «сырой материал» для эволюции. Наоборот, всё, что нам известно о мутациях из всей совокупности генетических исследований, свидетельствует о том, что мутагенез поставляет отбору главным образом лишь материал для эволюционных тупиков.
