Наше «время Босха» — 2023 - Андрей Ильич Фурсов
«Патагонизация» — это рецепт Шваба для всего Юга (за исключением анклавов «Север-на-Юге» типа Сингапура или плавучих городов для сверхбогатых), а также для некоторых частей Северной Америки, Западной и Восточной Европы и, конечно же, для РФ. Как может выглядеть «патагонизация» РФ, хорошо показано в романах Олега Маркеева «Неучтённый фактор» и Беркем аль-Атоми «Мародёр» и «Каратель». Северу, богатому миру, предлагается другой рецепт — японификация. Модель — Япония в том виде, в каком она существует сегодня, т.е. после получения страшного удара 1990-х гг. по своей экономике от США. Этот вид определяется следующими характеристиками: 1) структурно слабый спрос, т.е. пониженный уровень потребления; 2) очень низкий уровень инфляции; 3) сверхнизкая процентная ставка. Шваб уверен, что в будущем — ближайшем и не очень — наиболее развитым странам придётся пережить японификацию, и это вовсе не плохо.
И японификация, и патагонизация в показателях ВВП означают регресс, деградацию, что делает картину ещё более мрачной и бесперспективной. Но и здесь Шваб находит «решение»: чтобы картина новонормального мира не выглядела кошмарной сквозь призму ВВП, этот показатель нужно изменить, подогнав под реальность или вообще от него отказаться. Шваб пишет об этом открыто: «По мере того как растёт неравенство, а технический прогресс всё более увеличивает дальнейшую поляризацию, ВВП (и ВВП на душу населения) становится всё менее полезным (подчеркнуто мной — А. Ф.) показателем уровня жизни». Логика здесь проста: если ВВП и ВВП на душу населения наглядно демонстрируют деградацию, от них как от показателей необходимо отказаться и заказать «новое платье короля». Какое — Шваб ещё не придумал, но некоторые идеи у него есть. Он считает, что новые показатели должны учитывать инфраструктуру, человеческий капитал, вклад в сохранение окружающей среды, инновационные экосистемы (в РФ это типа грефовского Сбера — спасибо, не надо). Обновлённое (я бы сказал: обнулённое) понятие ВВП обязательно должно отражать ценности, создаваемые циф-ровизацией и неоплачиваемой работой.
Замечу: строго говоря, цифровая экономика никаких ценностей не создаёт, поэтому выходит, что «обновлённое» понятие ВВП, чтобы скрыть деградацию и неравенство в качестве доминирующих системных тенденций, должна отражать фикции. Ну а неоплачиваемая работа (труд волонтёров, например) предоставляет широкое поле для манипуляций фикциями. Кстати, волонтёры — реальная модель воспитания, если не дрессировки так называемых «служебных людей», т.е. низшей касты «дивного новонормального мира».
Панацеей экономического развития нового (посткапита-листического — хотя Шваб этим термином не пользуется) мира обердавосец считает провозглашённую им «четвёртую промышленную революцию». Он посвятил ей целую книгу, которую перевели на несколько языков, включая русский, и многие слабые умы уже начали некритически пользоваться термином «четвёртая промышленная революция» так же часто и так же попугайски бездумно, как, например, термином «устойчивое развитие».
В то же время серьёзные специалисты и практики схему «четвёртой промышленной революции» всерьёз не приняли, на пальцах объяснив, что, во-первых, никакая это не революция; во-вторых, то, что скрывается за этим термином, никакого отношения к промышленности не имеет. Перед нами очередная ложь Шваба, очередное «новое платье короля». На закрытой конференции в Санта-Фе, о которой речь шла выше, концепция «четвёртой промышленной революции» была подвергнута острой критике. Основные докладчики по теме «Промышленность и экономика» — М. Карр (директор по исследованиям компании Lloyd) и М. Кекер (директор по исследованиям юридической компании Perkins and Сo), т.е. люди практические. Они определили выводы этой схемы и книги Шваба «Четвёртая промышленная революция» не просто как некорректные, а как миф. Любая производственная/ промышленная революция, говорится в их докладе, предполагает ускорение темпов роста производительности труда. Среднегодовые темпы этого роста в 2009–2017 гг. были ниже, чем в 2000–2008 гг., а в нулевых они были ниже средних показателей за последние 20 лет XX в. Таких низких темпов роста производительности труда, как в 2010-е, не было с начала XX в.; нынешняя интернет-экономика, с которой пытаются увязать «четвёртую промышленную революцию», задействована не на производство, не на реальную экономику, а на сферу обращения — финансы, маркетинг, рекламу.
Первая промышленная революция (1780-1830-е годы; уголь, завод, телеграф) длилась 60 лет, обеспечив прирост ежегодной производительности труда в 2 %. Вторая промышленная революция (1870-1900-е; двигатель внутреннего сгорания, нефть, конвейер) длилась 40 лет — прирост производительности труда 2,3 %. Третья промышленная революция, конец которой в вялотекущем режиме переживает ядро капсистемы, — самая короткая и слабая, быстро исчерпавшая прирост производительности (менее 2 %) за 25 лет — к концу XX в. Затем, в начале XXI в., производительность труда постоянно снижалась, составляя в настоящее время в расчёте на ВВП за вычетом сферы обращения и государственных услуг лишь немногим более 0,4 %. О какой новой («четвёртой») промышленной революции может идти речь в такой ситуации? Налицо не революция, а в лучшем случае инволюция, которую пропагандистски пытаются представить: а) как сдвиг в сфере именно промышленности; б) как революцию, как революционный сдвиг. Я уже не говорю о том, что, если вспомнить об экономике будущего — по Швабу — как об «экономике сниженного качества», о прокламируемых им «патагонизации» и «японификации», получается, что «четвёртая промышленная революция» — это такая, которая прямиком ведёт в экономически упадочный, деградирующий мир. Хороша революция, ничего не скажешь.
И ещё вопрос: как совместить «четвёртую промышленную революцию» с «патагонизацией» и «японификацией» жизни с созданием «экономики пониженного качества»? Революция, создающая бросовую экономику? Когнитивный диссонанс? Нет, просто ложь.
XI
Впрочем, все эти картинки из будущего (это в большей степени присказка), сказка — это программа создания капитализма нового типа. Речь идёт о так называемом стейк-холдерском капитализме (stakeholder capitalism), который на самом деле никакой не капитализм, а ширма и одновременно средство уничтожения капитализма (акционерного капитализма — shareholder capitalism). От акционера-дольщика (shareholder) стейкхолдер отличается тем, что если первый — это владелец акций, собственник, то второй — это лицо, не имеющее собственности, а просто заинтересованное в том, чтобы данный бизнес (или данная фирма) функционировали нормально, и либо терпящее убытки, либо испытывающее ущерб в случае его (её) плохого функционирования. Стейкхолдером может быть директор-несобственник, подрядчик, субподрядчик, просто житель того района, где расположено то или иное предприятие, наносящее вред природной среде. Но в любом случае — и это крайне важно, доминанта — стейкхолдер не является собственником, он всего лишь участник.
Впервые Шваб употребил термин «стейкхолдер» в 1971 г. в книге «Управление современным предприятием в машиностроении» (Modern Enterprise Management in
