Борис Кагарлицкий - Политология революции

Недовольство левого крыла имело под собой основания. Петра Зитте, председатель фракции ПДС в ландтаге земли Саксония-Ангальт, говоря о безусловных достижениях в сфере социальной политики, одновременно признавала, что за время «магдебургского эксперимента» ее фракция стала более дифференцированной, а в принятии решений исчезла прежняя открытость. В этом, однако, она винила социал-демократов, отказывающихся обсуждать вопросы бюджета и региональной политики публично: «Чем интенсивнее наше сотрудничество, тем труднее реализовать принцип открытости».[283]

Идеолог «магдебургского эксперимента» Роланд Клаус, на которого обрушились стрелы левого крыла ПДС, доказывал, что радикальная критика системы неэффективна, если она не дополнена конкретным реформистским проектом. «Магдебургский эксперимент» дает шанс сформулировать такой проект на основе реальной практики. «Но нет шансов без риска. Если мы хотим настоящих реформ, мы должны пойти навстречу этому риску».[284]

Вторым острым вопросом для ПДС оставалось отношение к наследию Германской Демократической Республики, Социалистической единой партии Германии и коммунистической традиции вообще. В отличие от стран Центральной и Восточной Европы, где партийная номенклатура легко сменила идеологию, сохранив старую структуру, в Восточной Германии речь шла о сложной духовной эволюции сотен тысяч рядовых членов партии, которые, заново переоценивая свой опыт, старались не только осудить прошлое, но и найти в нем опору для борьбы за будущее. В итоге, ПДС пошла по пути, прямо противоположному другим посткоммунистическим партиям. Не отрицая преемственности в идейной традиции, партия начала радикально изменять структуру, форму и методы деятельности. В этом смысле ПДС можно считать стихийно возникшим образцом новаторского неотрадиционализма.

С одной стороны, постоянно подчеркивалось, что «ПДС не считает себя коммунистической партией».[285] Более того, некоторые ее деятели выступали с резко антикоммунистических позиций. С другой стороны, оформилась «коммунистическая платформа». Теоретики партии пытались примирить эти тенденции, опираясь на традиции и взгляды коммунистов-диссидентов в ГДР (ключевыми именами здесь становятся Роберт Хавеман, Эрнст Блох, Бертольт Брехт), а также призывая «критически определить нашу связь с первоначальной коммунистической идеологией».[286]

На деле, однако, вовсе не отношение к коммунистической идеологии было ключевой проблемой. Будучи одновременно организацией людей, занимавших реформистские позиции в старой ГДР, и оппозиционной силой в новой единой Германии, она должна была найти свое лицо, проявив прагматизм и серьезность в решении конкретных задач в сочетании с политической принципиальностью. Редактор близкого к партии журнала «Utopie-kreativ» Вольфрам Адольфи говорит о парадоксальном соединении опыта восточного коммунистического реформизма и внепарламентской оппозиции 1960—1970-х годов в старой Западной Германии. На этой основе появляется совершенно иное представление о политическом реализме, совсем непохожее на то, что мы находим у социал-демократических и посткоммунистических деятелей последних лет. В начале века Роза Люксембург говорила про «революционную Realpolitik».[287] Для ПДС это становится формулой выживания. Адольфи считает признаками реализма смелую готовность пойти «навстречу неизвестности», «разрыв с повседневностью», «постоянное присутствие необычного».[288]

Непрекращающаяся борьба течений и групп зачастую, вызывала раздражение в самой партии. Многие участники дискуссий признавали, что идеологические споры становятся самоцелью, серьезное обсуждение стратегии и тактики заменяется «псевдодебатами» (Scheindebatten). А председатель партии Лотар Биски даже призвал: «Мы не должны блокировать друг друга, пока мы все вместе боремся против политической блокады».[289]

Однако партийные дискуссии лишь ширились и разрастались по мере усиления и роста влияния партий. Постоянные разногласия внутри ПДС отражают не только слабости стратегии, но и неоднородность ее социальной базы. В одной организации находятся представители восточных и западных земель, немцы и иммигранты (в том числе турки и курды), радикальная молодежь и левоконсервативные пенсионеры, промышленные рабочие и люди, связанные с новыми технологиями, технократы и интеллектуалы, мужчины и женщины.

Современное левое движение не может и не должно быть однородным, ибо неоднородны трудящиеся массы. В этом смысле ситуация радикально изменилась по сравнению с началом XX века, когда в Европе создавались профсоюзы и социалистические партии. Различия в квалификации, оплате и культуре внутри рабочего класса существовали и тогда. Но с тех пор они резко увеличились.

Социальную базу левых партий сегодня составляют уже не только промышленные рабочие. На одном полюсе — масса работников, не имеющих никакой квалификации, представители «неформального сектора», на другом — операторы компьютеризированных производств и высококвалифицированные работники традиционной промышленности. «Белые» и «синие воротнички» обнаруживают, что у них масса общих интересов, но совершенно разная психология. Люди, работающие в науке, осознают себя «новым пролетариатом», но не торопятся вступать в ряды «старого» рабочего движения. Представители различных рас, религий и культур не только объединены общими проблемами и совместным трудом, но и разделены традициями и предрассудками. Этот пестрый мир труда не может быть и организован механически. Но это не значит, будто консолидация в принципе невозможна. Именно неоднородность трудящихся масс делает задачу политического объединения особенно важной. Причем эффективной в таких условиях может быть только демократическая и плюралистическая организация, соединяющая черты партии и движения, отчасти даже коалиции. Как отмечают теоретики немецкой Партии демократического социализма, социальная мобилизация в современных условиях невозможна без решительного отказа от старых понятий о дисциплине. Необходимы «новые, открытые, организационные формы».[290] Эта открытость и, возможно, некоторая организационная рыхлость затрудняют политическую мобилизацию. Но они же являются и своеобразной гарантией против оппортунизма, ибо руководство уже не может быть уверенным в безоговорочной поддержке и лояльности членской базы.

В 1998 году ПДС достигла своего наилучшего результата, получив 5,1 % голосов, причем на Западе ее поддержали 1,2 % (вместо 2 %, на которые рассчитывали организаторы избирательной кампании), зато на Востоке этой партии отдали предпочтение 21,6 % граждан.[291] Однако внутрипартийная борьба на фоне этих успехов лишь обострялась. Противоречия между группами и течениями вылились в 2000 году в жесткую конфронтацию на съезде в Мюнстере. Открывая съезд, Лотар Биски признал, что существует конфликт между критикой капитализма и идеологией модернизации, между критиками и апологетами западноевропейской социальной модели, традиционалистами и реформаторами, левыми и правыми, «весси» и «осси». Сам Биски призвал консолидировать ПДС в качестве «партии социальной справедливости», отстаивающей «путь, альтернативный англо-американскому капитализму».[292] Такая формулировка, очевидно, не удовлетворила левое крыло, настаивавшее на том, что в качестве социалистической организации ПДС должна представлять альтернативу капитализму, а не только его англо-американской версии. Непосредственным поводом к конфронтации стал вопрос о поддержке использования немецких вооруженных сил за границей под флагом ООН. Левые выступили против любого использования немецкой армии за пределами Федеративной Республики, причем активным сторонником этой точки зрения выступила секретарь партии по международным вопросам Сильвия-Ивонн Кауфман, считавшаяся сторонником умеренного («реформаторского») крыла в партии. Съезд закончился полным поражением руководства. Отставка Биски и Гизи с руководящих постов в ПДС в ходе съезда была запланирована заранее (устав партии требовал ротации лидеров), но на фоне политического поражения эта отставка приобрела совершенно иной смысл. В качестве нового лидера правлением партии неожиданно для многих была предложена Габи Циммер (Gabi Zimmer) из Тюрингии, являвшаяся компромиссной («центристской») фигурой, способной примирить «реформаторов» и левое крыло.

Формально отставка Гизи и Биски была представлена в виде выполнения уставного требования о регулярной ротации кадров, но в политическом плане выглядела как признание руководством неспособности контролировать ситуацию. Избрание Циммер оказалось компромиссом между течениями в партии. С одной стороны, она получила поддержку радикального крыла, поскольку в ней видели деятеля, способного остановить сползание партии вправо. С другой стороны, умеренные видели в ней практичного и эффективного молодого лидера В то же время подъем молодежных «антиглобалистских» движений дал новый импульс для развития левого крыла ПДС, которое приняло в этих выступлениях активное участие. Тем самым ПДС в Германии, как и Левая партия в Швеции, особенно в лице своих молодежных организаций, вновь оказались выразителями растущей радикализации части общества.