Борис Кагарлицкий - Политология революции

Отсутствие серьезных различий между соперничающими группировками предопределило и невразумительность результатов. Когда после двухдневного голосования вечером 10 апреля начали считать бюллетени, выяснилось, что обе коалиции идут голова в голову После подсчета первых 15 % лидировал с отрывом в доли процента «Союз», возглавляемый Проди. Но затем шансы выровнялись, а когда обработали больше половины данных, вперед вышла коалиция Берлускони «Дом свобод». В итоге она получила в сенате перевес, правда, весьма незначительный — в один голос. В нижней палате картина была не столь ясна. Но после подсчета 63 % голосов начало вырисовываться преимущество Берлускони, но затем снова вышли вперед сторонники Проди, и так всю ночь. Под утро обнаружилось, что левый центр победил с перевесом менее одной десятой процента! Правда, итальянская политическая система конвертировала этот разрыв в довольно солидное преимущество, если считать по мандатам: «Союз» получил 340 мест, а «Дом свобод» — 277.

Последующие события выглядели как повторный показ давно знакомого фильма. Правительство «левого центра» было сформировано при поддержке Rifondazione, но партия коммунистов практически не влияла на его политику. Единственная прогрессивная мера, которую Бертинотти сумел навязать своим партнерам по коалиции, состояла в прекращении приватизации воды, которую и без того саботировали муниципалитеты.

Войдя в правительство, коммунисты вынуждены были взять на себя ответственность за проведение курса, не имевшего ничего общего с их принципами и программой. Уже в ноябре 2006 года в Италии проходили, массовые демонстрации против нового правительства. Сторонники Rifondazione, писал левый английский журналист, «шокированы и дезориентированы».[266] Партия, которая совсем недавно возглавляла антивоенные и антикапиталистические выступления, теперь голосовала за присутствие итальянских войск в Афганистане и отправку контингента в Ливан. Она лояльно сотрудничала с властью, конфликтовавшей с профсоюзами и готовящей новую волну приватизации Такая политика «способна только нанести урон движению. Это стратегия, которая может разочаровать тех, кто думал, будто вступает в партию нового типа, которая обернется пассивным примирением с реформистской повесткой дня».[267]

Увы, повестка дня правительства Проди не была даже реформистской. Проблема сотрудничества с «умеренными левыми» состояла не в их умеренности, а в том, что они вообще не являлись левыми — ни по своим ценностям, ни по идеологии, ни по целям. Поддерживая таких «умеренных» во имя борьбы против «правой опасности», Rifondazione на деле лишь облегчала задачу Берлускони и его сторонникам. Казалось бы, опыт первого правительства Проди мог чему-то научить, но лидеры Rifondazione не проявляли ни малейшего желания учиться.

Дальнейшие события не могли не вызвать ощущения «дежа вю». Политика Проди уже через несколько месяцев после его прихода к власти вызвала протесты населения. Депутаты-коммунисты колебались, оправдывая свое бездействие необходимостью проявлять политическую ответственность. Однако в феврале 2007 года лопнуло терпение у нескольких сенаторов, представляющих левое крыло партии. Когда бывший коммунист Массимо д'Алема потребовал поддержки Сената для расширения американской базы в Виченце и продолжения итальянского участия в американской оккупации Афганистана, они проголосовали против. Это был вотум недоверия.

Правительство Проди пало, вновь под ударом слева. Но на сей раз принципиальную позицию заняло не руководство Rifondazione, а двое радикальных парламентариев, решившихся взять ответственность на себя.[268]

В свою очередь, руководство партии горячо поддержало кабинет Проди, призывая своих активистов выйти на улицы и агитировать за него население. Благодаря голосам Rifondazione в нижней палате парламенту правительству Проди удалось пережить кризис и продолжить свою политику. Недовольные начали покидать партию.

Противоречия, типичные для итальянских левых, вовсе не были уникальны. Сходная картина наблюдалась и в других странах.

Восточная Германия тоже породила в ходе объединения политическую организацию, бросающую вызов как социал-демократии, так и старому коммунизму. До кризиса 1989 года Социалистическая единая партия Германии (СЕПГ), правившая в Германской Демократической Республике, была одной из наиболее ортодоксальных в Восточной Европе. Это не означало отсутствия в ней реформаторских течений, но они были гораздо менее видимы и организованы. В то же время общая обстановка в ГДР предопределила и то, что реформаторы гораздо более, чем в других «братских странах», обосновывали свои позиции не только стремлением к большей экономической эффективности, но и необходимостью реализовать возможности социализма. В последние годы существования ГДР одним из лидеров реформаторского крыла СЕПГ стал партийный секретарь из Саксонии Ганс Модров.

На фоне общего кризиса Восточного блока чрезвычайный съезд Социалистической единой партии Германии в декабре 1989 года принял решение преобразовать ее в Партию демократического социализма, плюралистическую, современную левую партию, соединяющую в себе «социал-демократические, социалистические, коммунистические, антифашистские и пацифистские традиции».[269] Этому предшествовал настоящий бунт партийных низов, требовавших смещения старого руководства и переориентации партии. Ничего подобного не было ни в Советском Союзе, ни в других странах Восточной Европы. Этот бунт был частью общего демократического движения, охватившего Восточную Германию осенью 1989 года и давшего, как говорилось на съезде, «шанс для радикального обновления нашей партии».[270]

На чрезвычайном съезде председателем партии стал 41-летний адвокат Грегор Гизи. Во времена ГДР Грегор Гизи выступал защитником на процессах диссидентов, в том числе знаменитого марксиста Рудольфа Баро. Энергичный и харизматичный лидер, обожающий шутки и парадоксы, он был так не похож на скучных лидеров социал-демократии и старых партийных аппаратчиков! В феврале 1990 года прошла вторая часть съезда, принявшая новую программу и устав. Дискуссия разгорелась между теми, кто требовал сначала распустить старую партию, а затем уже создавать новую, и теми, кто настаивал на сохранении преемственности. Победа последних позволила сохранить часть традиционной членской базы и собственности. Одновременно новая организация получила в наследство массу проблем и ярлык «наследника сталинской СЕПГ». На первых порах партия даже сохранила двойное название СЕПГ — ПДС, от которого, впрочем, отказались, как только было покончено с бюрократическими формальностями по оформлению наследства. В конечном итоге, материальная база, доставшаяся ПДС от бывшей государственной партии, оказалась весьма скромной. После объединения страны, когда новые власти конфисковали все здания и фонды, переданные партии в годы Германской Демократической Республики, у нее осталось всего несколько зданий, принадлежавших коммунистам еще до прихода к власти Гитлера.

Хотя Партия демократического социализма по своему происхождению мало отличается от других посткоммунистических партий, ее политическая траектория оказалась совершенно иной. Причины следует искать в специфике восточногерманской ситуации после объединения. Старая номенклатура здесь не смогла не только, возглавить процесс капитализации, но даже вписаться в него. Западная буржуазия не оставила ей никаких шансов. Точно так же существование настоящей и сильной социал-демократии в «старых землях» делало невозможным появление еще одной социал-демократической партии в «новых землях». «Социал-демократическая платформа» в ПДС не смогла сыграть существенной роли. Посткоммунистическая партия могла выжить, лишь выступая в качестве радикальной альтернативы и одновременно решительно отмежевываясь от сталинистского прошлого. Это осознавали даже те партийные деятели, которые при иных обстоятельствах, возможно, выступили бы сторонниками более умеренного курса. Радикальные обновленцы смогли относительно легко получить большинство в руководстве и начать уникальный политический эксперимент — строительство левой социалистической партии «нового поколения» на руинах одной из самых ортодоксальных сталинистских организаций.

Крушение коммунистической системы в Восточной Германии сопровождалось мощным взрывом демократической энергии масс, причем не только на улицах и площадях, но и на предприятиях. Последующий опыт объединения не позволил этой энергии воплотиться в конкретную преобразующую деятельность, и ПДС оказалась практически единственным политическим каналом, куда эта энергия могла быть направлена.