Борис Кагарлицкий - Политология революции

Мексиканский изгнанник подчеркивал в «Бюллетене оппозиции», что кризис буржуазного порядка превращает реформистские требования в революционные: «В эпоху загнивающего капитализма, когда вообще не может быть речи о систематических социальных реформах и повышений жизненного уровня масс; когда буржуазия правой рукой отнимает каждый раз вдвое больше, чем дает левой (налоги, таможенные пошлины, инфляция, „дезинфляция“, высокие цены, безработица, полицейская регламентация стачек и пр.); когда каждое серьезное требование пролетариата и даже каждое прогрессивное требование мелкой буржуазии неизбежно ведут за пределы капиталистической собственности и буржуазного государства».[264]

Надо признать, что автор «переходной программы» явно недооценил жизнеспособность капитализма. После Второй мировой войны буржуазный порядок в Западной Европе и Соединенных Штатах Америки сумел модернизироваться, обновив и укрепив себя с помощью социальных реформ. Эти реформы были, бесспорно, прогрессивными, ибо способствовали Не только росту благосостояния наемных работников, но и росту общественного контроля над производством. Однако точно так же они были необходимы капиталу, чтобы преодолеть системный кризис, бушевавший на протяжении 1920-х и 1930-х годов.

И все же подход Троцкого был исторически совершенно оправдан, ибо исходил он не из конкретной экономической конъюнктуры (в анализе которой он неоднократно ошибался), а из общей динамики развития системы. В этом плане тезис о невозможности успешных реформ, не затрагивающих основ существующего порядка, оказывается гораздо более актуальным в начале XXI века, нежели в момент его написания. Троцкий просто опередил свое время.

Показательно, что автор «Переходной программы» не видел ничего зазорного и в поддержке мелкобуржуазных требований, если они объективно направлены против системы, а их реализация открывает перспективы для социалистического преобразования общества. Неспособность капитализма пойти навстречу даже вполне умеренным и благонамеренным требованиям является свидетельством глубочайшего системного кризиса.[265]

Социальные компромиссы ушли в прошлое вместе с «холодной войной» и эпохой Дж. М. Кейнса. Именно невозможность «безобидного» реформизма в изменившихся условиях конца XX — начала XXI века в значительной мере и предопределила крушение традиционной социал-демократии, переход ее лидеров на неолиберальные позиции. Именно поэтому правительства, пришедшие к власти под левыми лозунгами, быстро дают «задний ход», натолкнувшись на неожиданно жесткое и бескомпромиссное сопротивление элиты даже самым безобидным преобразованиям. В то же время реформистски настроенная масса трудящихся сдвигается влево. Появляется возможность того самого «моста» к революции, о котором говорилось в «Бюллетене оппозиции».

В сложившейся ситуации любой серьезный реформизм начинает быстро принимать антисистемный характер, становясь идеологией, мобилизующей людей скорее на революцию, нежели на исправление недостатков существующего строя. В свою очередь, революционные лозунги становятся конкретными и понятными для миллионов людей, заинтересованных в решении своих конкретных проблем.

Но переходная программа требует и соответствующего типа организации, который включал бы в себя как революционные, так и реформистские черты. Организации заведомо противоречивой, внутри которой неизбежна идейная и политическая борьба.

Именно такую форму стихийно начало принимать левое движение на рубеже столетий, после краха традиционных коммунистических партий. Однако русская пословица не зря говорит, что «первый блин комом». Практические опыты создания «новых левых» организаций свидетельствовали не только об общественной потребности в переменах, но и о незрелости политического проекта.

Характерно, что подобные организации быстрее всего возникали и развивались там, где влиятельные рабочие партии либо отсутствовали, либо не смогли пережить потрясений 1989–1991 годов. Так, например, параллельно с «Демократической левой» на политической сцене Италии появилась Партия коммунистического возрождения (Rifondazione communista) — новая организация, отстаивающая старую традицию. Rifondazione возникла как коалиция различных течений: тут были и ностальгические коммунисты, объединившиеся вокруг А. Коссута, еврокоммунисты, оставшиеся верными идеям Энрико Берлингуэра, возглавлявшего компартию в 1970-е годы, и сторонники его постоянного внутрипартийного левого критика Пьетро Инграо, троцкисты из бывшей партии Democrazia i Proletaria, неомарксисты из группы «Il Manifesto». Объединило их главным образом неприятие соглашательской политики «официальной» левой. Однако этого оказалось достаточно для того, чтобы Rifondazione прочно вошла в политическую жизнь страны.

В сущности Rifondazione стала тем, чем обещала стать, но не стала Партия демократической левой: широким объединением реформаторских, альтернативных и революционных течений. Позиции Rifondazione оказались сильнее всего в традиционных зонах влияния компартии. После прихода к власти правительства «левого центра» во главе с Проди руководство Rifondazione оказалось перед сложным выбором: поддержать Проди, который не скрывал своего намерения проводить неолиберальный курс в «левой» упаковке, или отказать ему в поддержке, тем самым сыграв на руку ждущим своего часа правым популистам. Rifondazione сделала выбор в пользу критической поддержки кабинета Проди, но в правительство не вошла. Однако практические меры, проводимые правительством, ошеломили даже сторонников Rifondazione, не ожидавших от новой власти ничего хорошего. В результате партия оказалась в остром конфликте с партнерами по парламентскому большинству. Руководство Rifondazione после долгих колебаний сделало вывод о необходимости перейти к жесткой оппозиции. Это сопровождалось серией расколов, повлекших за собой существенное ослабление партии. Показательно, что наиболее решительными критиками левого курса партии оказались представители группы А. Коссута, ранее считавшейся в компартии просоветской. Покинув Rifondazione, коссутианцы основали собственную небольшую партию, ставшую своего рода политическим сателлитом «Демократической левой».

Хотя Rifondazione и не удалось остановить бодрый марш «левого большинства» вправо, она, по крайней мере, смогла сохранить лицо в качестве антикапиталистической силы. К началу 2000-х годов, когда на политическую сцену вышло новое поколение радикальной молодежи, Rifondazione выглядела для многих его представителей образцом принципиальной и последовательной левой партии.

После возвращения к власти правых Rifondazione стала ведущей силой сопротивления. На фоне вялых и непоследовательных политиков «умеренной оппозиции», лидеры Rifondazione Фаусто Бертинотти и Витторио Аньолетто выглядели настоящими, решительными борцами, последовательно отстаивавшими права трудящихся. Флаги партии развевались над многотысячными колоннами демонстрантов, протестовавших против саммита лидеров мировых держав в Генуе и против войны в Ираке.

Весной 2006 года, когда настал срок парламентских выборов, активисты Rifondazione опять были на переднем крае, агитируя против правительства, разоблачая Берлускони и его политику, мобилизуя избирателей. Однако партия коммунистов отнюдь не предлагала себя в качестве альтернативы правым. Противостояние правительства и оппозиции воспринималось как столкновение двух лидеров — действующего премьер-министра Сильвио Берлускони и бывшего премьера Романо Проди.

Предвыборная кампания с самого начала была напряженной и скандальной. Под конец у Берлускони стали сдавать нервы. Он обзывал тех, кто собирается голосовать против него, «идиотами», а своему противнику, возглавляющему левоцентристскую коалицию, пенял, что он и ему подобные коммунисты едят детей.

Трудно представить себе обвинение, которое было бы менее по адресу. Ведь Проди не был коммунистом и (в отличие от политиков из «Демократической левой») никогда даже не был левым. Вся его карьера была связана с консервативными кругами. Он учился и преподавал в консервативных американских университетах — Стэнфорде и Гарварде, работал в правых итальянских правительствах, сотрудничал с христианскими демократами. Правительственный курс, проводившийся Проди в бытность его премьер-министром, по сути, ничем не отличался от политики Берлускони.

Отсутствие серьезных различий между соперничающими группировками предопределило и невразумительность результатов. Когда после двухдневного голосования вечером 10 апреля начали считать бюллетени, выяснилось, что обе коалиции идут голова в голову После подсчета первых 15 % лидировал с отрывом в доли процента «Союз», возглавляемый Проди. Но затем шансы выровнялись, а когда обработали больше половины данных, вперед вышла коалиция Берлускони «Дом свобод». В итоге она получила в сенате перевес, правда, весьма незначительный — в один голос. В нижней палате картина была не столь ясна. Но после подсчета 63 % голосов начало вырисовываться преимущество Берлускони, но затем снова вышли вперед сторонники Проди, и так всю ночь. Под утро обнаружилось, что левый центр победил с перевесом менее одной десятой процента! Правда, итальянская политическая система конвертировала этот разрыв в довольно солидное преимущество, если считать по мандатам: «Союз» получил 340 мест, а «Дом свобод» — 277.