Борис Кагарлицкий - Политология революции

Надо отметить, что внутренние разногласия не подорвали авторитета ПДС среди избирателей. Триумфом ПДС стали муниципальные выборы в Берлине осенью 2001 года. Партия получила 22,6 % голосов, вплотную приблизившись к социал-демократам (СДПГ) и христианским демократам (ХДС). В восточной части города ПДС с большим отрывом заняла первое место. Можно сказать, что избиратели продолжали воспринимать партию, во-первых, как выразителя интересов Востока, а во-вторых, как левую альтернативу традиционным партиям западного истеблишмента.

Троцкистские критики сталинизма, признавая идею дисциплинированной авангардной партии, постоянно обнаруживали в ней «проблему руководства». Но опыт ПДС показывает, что решающим остается вопрос о партийной демократии. Там, где партийные массы сохраняют влияние на политический процесс, сохраняется и возможность корректировки курса и полевения. История XX века продемонстрировала ограниченность централизованной структуры и «фабричной дисциплины» старого рабочего движения. Конец XX века создает возможность для торжества нового подхода. Именно поэтому, вероятно, бразильская Партия трудящихся и германская ПДС, несмотря на очевидную рыхлость и противоречивость своей политики, долгое время казались двумя наиболее эффективными левыми партиями «нового поколения».

В начале века «моделью» для левых была немецкая социал-демократия, после 1917 года на ту же роль претендовали большевики, затем маоистская компартия Китая, повстанческие организации, создававшиеся по инициативе Эрнесто Че Гевары. Сегодня такой модели нет и не может быть. Немецкая ПДС, бразильская ПТ, мексиканское движение сапатистов представляют собой явления одного порядка именно потому, что они внешне, формально не похожи друг на друга. Все эти политические проекты, однако, оказались схожи не только своими гибкими организационными формами, но и своими противоречиями. Вторая половина 1990-х была временем их подъема, но следующее десятилетие показало, что децентрализованная и «гибкая» модель, пришедшая на смену старой партийной дисциплине, сама по себе не гарантирует ни эффективности, ни политической принципиальности.

Левое движение «новой волны» не может быть однородным, его объединяет именно отсутствие стандартной формы и единой модели при наличии общих задач и целей. Вообще организационные формы оказываются подвижными, неустойчивыми, поскольку складываются на основе крайне противоречивой практики. И все же, необходимость плюрализма и широкого объединения не отменяет потребности в единой стратегии и общих целях. Больше того, если общность социалистической цели заменяется декларативным согласием с абстрактными лозунгами, все плюсы плюралистической организации немедленно оборачиваются минусами.

Как бы ни велика была ценность плюрализма, необходимы объединяющие и консолидирующие механизмы, позволяющие принимать общие решения, а главное — выполнять их. Без общей организации различные группы трудящихся не только не смогут отстоять общие интересы (а тем более — изменить общество), но не сумеют решить и свои специфические, «частные» задачи. Отсутствие солидарности и помощи со стороны «других» всякий раз будет вести к поражению «своих».

Неоднородность является характерным признаком левых организаций «новой волны» независимо от того, где разворачивается их деятельность — в Европе, Азии или Латинской Америке. В Новой Зеландии, где резкий поворот вправо старой Лейбористской партии вынудил социалистов уйти и создать Новую лейбористскую партию (New Labor Party), ее влияние оставалось незначительным, пока она не объединилась с другими радикальными организациями, представлявшими коренное население, женское и экологическое движение, сформировав «Альянс». Популярность «Альянса» стала бурно расти, что вскоре привело его в правительственную коалицию с теми же старыми лейбористами. Не имея ни четкой стратегии, ни ясных политических целей, «Альянс» оказался не готов к правительственной ответственности, распался на правое и левое крыло.

Турция может быть еще одним примером того, как объединение различных сил позволило создать левую партию «новой волны». Здесь в конце 1990-х на политическую сцену вышла Партия свободы и солидарности. Ее лидер Уфак Урас определил свою организацию как «плюралистическую, открытую партию», своеобразную коалицию «революционной левой, социалистов, социал-демократического актива, феминисток, зеленых, антимилитаристов, анархистов и т. д.». Задача партии, выросшей за несколько месяцев 1996–1997 годов до 30 тысяч человек, состояла, по словам ее лидера, в том, чтобы «заново основать левое движение».[293]

Первым шагом к объединению левых было создание десятью революционными группами в 1995 году Объединенной социалистической партии (BSP). Затем стало возможно образование более широкой организации — Партии свободы и солидарности. Процесс объединения занял несколько лет. Показательно, что он проходил на фоне стихийного роста рабочего движения. Парадоксальное на первый взгляд сотрудничество неолибералов и исламистов в турецком правительстве после выборов 1996 года создало ситуацию, когда левые оказались единственной идеологической и политической альтернативой. Партия свободы и солидарности в условиях Турции стала не только носителем социалистических идей, но и наиболее последовательным защитником гражданских свобод и светских принципов. Это, по оценкам активистов партии, является одновременно ее силой и ее слабостью, поскольку большая часть их деятельности оказалась посвящена именно защите общедемократических свобод. В известном смысле эта партия бросила вызов всей традиционной для Турции политической культуре с ее авторитаризмом и клиентелизмом. Ее основатели стремились преодолеть традицию сектантства и экстремизма, характерную для турецких левых в 1970-е годы и отнюдь не преодоленную на протяжении 1980-х. В то время как левоцентристские партии, претендующие на роль местной социал-демократии, сдвигались вправо, превращаясь в безликие группировки, обслуживающие оппортунистических лидеров, левые смогли объединиться, противопоставив себя как господствующему в стране неолиберализму, так и политическому исламу. Однако давние традиции сектантства скоро дали о себе знать. Начались расколы. Лишь с большим трудом партии удалось выжить.

В значительной мере то же самое могло быть сказано про Народно-демократическую партию в Индонезии, быстро набиравшую силу в конце 1990-х по мере того, как поднималась волна массового протеста против диктатуры Сухарто. Стремительная индустриализация страны создала условия для роста рабочего движения, формировавшегося одновременно с созревающей в обществе потребности в демократии. Однако падение режима, открыв перед левыми новые легальные возможности, поставило их и перед множеством острых стратегических и тактических вопросов, к решению которых они отнюдь не были готовы.

Бразильская Партия трудящихся (ПТ) долгое время считалась среди левых своеобразной «моделью» успешной организации. Она также относится к числу «поздних» и «политически неоднородных». Бразильский социолог Эмир Садер говорил даже о «преимуществе опоздавшего».[294] В отличие от популистской и сектантской «революционной левой», Партия Трудящихся сложилась как массовая рабочая организация, тесно связанная с профсоюзами и «новыми социальными движениями», Опорой партии стало мощное профобъединение Единый центр трудящихся (Central Unica dos Trabalhadores — CUT).

Для многих в Латинской Америке и даже в Европе ПТ стала своего рода «моделью», образцом нового типа политической организации, избегающей крайностей централизма, сочетающей революционную спонтанность с широкой демократической дискуссией.[295]

Бросается в глаза идеологическая неоднородность ПТ: тут и различные марксистские течения, и «теология освобождения», и социал-демократы. Крупнейшим бастионом партии является Сан-Паулу, самый индустриальный и модернизированный город страны с квалифицированными рабочими и постиндустриальными технологиями. В то же время ПТ добилась массовой поддержки в деревне, среди безземельных крестьян, живущих зачастую в условиях полуфеодальной системы.

На президентских выборах 17 декабря 1989 года кандидат ПТ профсоюзный лидер Луис Игнасио Лула да Сильва проиграл всего 5 % кандидату правых Фернандо Коллору. Успех ПТ на выборах 1989 года и крайне неудачное правление Коллора, сопровождавшееся скандалами и кончившееся его досрочной отставкой, вызвало у активистов партии почти уверенность, что Лула неизбежно станет следующим президентом Бразилии. В 1993 году по опросам общественного мнения он опережал своих предполагаемых соперников на 20 %. Однако левые существенно недооценили возможности бразильской буржуазии. Следующим президентом страны стал не Лула, а Фернандо Энрике Кардозо, бывший радикальный социолог.