Единственный и его собственность - Вениамин Михайлович Хвостов
Таким образом осуществление схемы Штирнера на практике неизбежно приведет нас именно к тому, от чего Штирнер нас хочет избавить: к государственному порядку, основанному на юридическом принуждении. Напрасно Штирнер думает, что и во внутреннем мире каждой личности его идеалы обеспечивают душевную свободу. Штирнер отвергает какие бы то ни было директивы в поведении самобытной личности. Он не признает владычества разума, ибо „разум есть свод законов, изданных в противовес эгоизму“ (стр. 232); он хочет быть свободным от мысли и „отстаивает безмыслие вместо свободы мысли“ (стр. 231). Но в таком случае человек становится в полнейшую зависимость от своих моментальных влечений и побуждении; он не знает сегодня, чего он будет хотеть завтра. Хотя Штирнер и думает, что, поручив человека его произволу, он тем самым поставил его „выше чувственного и выше истинного“ (стр. 232), но я не вижу никакой разницы между человеком, руководящимся своим произволом, и тем, которого мы с полным основанием называем рабом своих страстей и своей чувственной природы. „Для меня все равно, говорит Штирнер, кто победит, бог ли, или истина: прежде всего и паче всего победить желаю я“ (стр. 230) Но, спрашиваем мы, что соблазнительного представляет такое существование, когда у человека нет решительно никаких руководящих принципов, никаких идеалов, и когда он сегодня сжигает то, чему поклонялся вчера, с тем, чтобы завтра приняться за ту же работу без всякого плана и без всякой определенной цели в будущем? Неужели это и есть та внутренняя свобода, которая соответствует разумной и деятельной, творческой природе человека?
Любопытно отношение Штирнера к истине. С одной стороны, он совершенно категорически заявляет, что истина, как нечто связующее, для него не существует, она только стеснила бы его самобытность. „Для меня не существует истины, заявляет он, ибо я выше всего ценю себя“ (стр. 237). С другой стороны, однако, он не менее решительно объявляет, что эгоист не отказывается от пользования наукой и знанием, если они увеличивают его мощь (стр. 223). Но, спрашивается, как возможна наука и каким путем будет она увеличивать нашу мощь, если не существует никакой объективно связующей истины?
Нам кажется, излаженного вполне достаточно, чтобы показать, насколько мало учение Штирнера соответствует действительности. Штирнер исходил из таких односторонних и неверных представлений о мире, что не мог построить учения сколько-нибудь содержательного и осуществимого. Нельзя рассуждать о поведении людей, исходя из представления об изолированной человеческой личности, отвергая реальность общества и не признавая никакой истины и добра.
III.
Следует ли из излаженного, что индивидуалистический анархизм представляет собою сплошное заблуждение и не содержит в себе никакой правильной идеи? Этого я не думаю. Напротив, я полагаю, что писатели, в роде Штирнера, вполне правы, когда они отправляются на поиски человеческой личности, освобожденной от всякого социального гнета. И мне конечным идеалом человеческого развития представляется личность, которая живет в обществе себе подобных и в то же время является совершенно свободной, не знает над собою никакого внешнего принуждения. Конечным идеалом человеческого развития и в моих представлениях является освобождение личности. Но я полагаю, что искать этого освобождения невозможно тем путем, которым идет Штирнер. Штирнер, как мы убедились, слишком упрощает действительность; он не берет жизни во всей ее полноте и потому получает учение, которое при своей реализации привело бы к отрицанию самого себя. Правильное разрешение задачи возможно только на почве строго научного отношения как к самой личности, так и к окружающей ее социальной среде.
Основная ошибка Штирнера в его воззрениях на человеческое поведение состоит в том, что он признает единственной реальностью единичную человеческую личность. Между тем, с правильной точки зрения, общество является реальной величиной не в меньшей степени, чем личность. На ряду с индивидуальной психической жизнью существует и коллективная психика масс и, только принимая ее во внимание, можем мы дать удовлетворительное разрешение этической проблемы. Конечно, общество состоит из отдельных личностей, но его жизнь не исчерпывается их индивидуальными переживаниями; общество, как целое, имеет свое существование, творит свои собственные продукты „психологии народов“, и самая личность, сознающая себя, свои особенности и свою свободу, есть продукт общественного развития. В некультурной среде мы такой личности не найдем: в первобытных обществах личность подавлена социальной традицией.
Штирнер, несмотря на весь свой индивидуализм, также вынужден признать, что социальность является неотъемлемым свойством человека. Он знает, что „не изолированностью, или одиночеством, а общественностью, или общежитием характеризуется первобытное состояние человека“ (стр. 205); даже для „самобытных“ натур он допускает „союзы эгоистов“. Но он заблуждается, когда говорит, что „Единственные зарождаются в глубоких недрах общества, но общество не создает Единственных“ (стр. 180). Нет, именно в весьма значительной степени оно их создает, и сам Штирнер с его книгой составляет продукт общественного развития.
Вот почему, говоря об освобождении личности, мы не должны, подобно Штирнеру, строить свои идеалы на почве полного разобщения личности и общества и восстания личности против общества; не должны мы и относиться к обществу, как к „привидению“, нереальной величине. Мы должны помнить, что общество есть великая сила, которую не сокрушить никакая личность, как бы она ни была сильна, и что без общества не может обойтись человеческий индивид. Поэтому не о восстании личности против общества должны мы мечтать, но о приведении этих двух величин к гармоническому сочетанию, к примирению. Конечно, нашим последним идеалом должен быть такой строй, при котором личности будет обеспечена полная свобода индивидуального развития. В этом состоит правильная идея анархистов толка Штирнера. Но достигать этого мы не можем, идя по пути, указываемому Штирнером. Правильный путь состоят в том, чтобы мы стремились овладеть законами жизни общества и индивида в такой степени, что нам удастся, наконец, сделать вполне мирным их одновременное существование. Имея в виду эту цель, мы должны воздействовать как на общество, так и на личность. Общество мы должны вести в сторону уважения индивидуальной личности во всей ее единственности, т.-е. со всеми ее конкретными
