Единственный и его собственность - Вениамин Михайлович Хвостов
Оценивая это учение, я должен сказать, что оно представляется еще менее применимым на практике и еще более бессодержательным в смысле идеала человеческого поведения, чем учение Ницше. Штирнер отправляется от столь же односторонних и неверных предпосылок, как и Ницше, но будучи гораздо прямолинейнее, чем Ницше, в своих построениях, получает и выводы, еще менее приложимые к жизни4.
Едва ли можно подвергать учение Штирнера строго философской оценке и обсуждению. С этой точки зрения оно сразу вызывает массу недоумений. Штирнер не дает нам вполне определенной гносеологии. Между тем, если провести в этой области с полной последовательностью основные предпосылки Штирнера, то, мне кажется, мы совершенно неизбежно придем к полнейшему солипсизму. Если я — Единственный, то, следовательно, весь окружающий мир есть не более, как фантасмагория, создание моего воображения. Тогда привидениями окажутся не только государство, общество, право, нравственность, дух, но и другие люди; я не в праве буду видеть в них таких же мыслящих и чувствующих существ, как я, потому что тогда трудно будет говорить обо мне, как о Единственном, как о творце мира. Штирнер не делает, однако, всех этих выводов. Он постоянно говорит о других людях, о моем к ним отношении; даже о государстве и обществе, которые объявлены привидениями, он много раз говорит, как о реальных силах: с ними нужно бороться, они могут на меня воздействовать и т. п. Едва ли такие выражения можно употреблять о „привидениях“, лишенных реальности, И едва ли Штирнер остается вполне последовательным, постоянно к ним прибегая в своей книге (стр. 78 сл. 132, 149, 160, 167, 192 и т. д.).
Оставим все эти возражения. Примем систему Штирнера, как он сам, ее нам излагает, и посмотрим, что могло бы из нее выйти при практической реализации его предположений. Нетрудно убедиться, что учение Штирнера само себя уничтожило бы при первом соприкосновении с действительностью.
В противоположность к анархистам-коммунистам, в роде Кропоткина, которые настолько убеждены в предустановленной гармонии между людьми5 и в их прирожденной социальности, что не сомневаются в установлении полного мира и порядка в человеческих обществах по устранении социального гнета и принуждения, Штирнер вовсе не столь оптимистичен в отношении к людям. Напротив, он признает людей далеко не равными по своим способностям и в общем ставит их не высоко. Оп прямо говорит: „пожалуй, можно даже утверждать, что природные тупицы составляют, бесспорно, наиболее многочисленный разряд людей“ (стр. 218). Каким образом писатель, отрицающий значение истины и враждебно относящийся к предписаниям разума, может произвести сравнительную оценку людей по их умственным дарованиям, это остается для нас загадкой. Но, как бы то ни было, ясно, что Штирнер не считает людей равными по их силам и не ставит их особенно высоко. Спрашивается, что же станется при этих условиях с человеческими отношениями, если осуществится проповедуемое Штирнером восстание против государства и самобытная личность получит полный простор? Нам кажется, результаты предсказать нетрудно.
Штирнер проповедует „войну всех против всех“ и в этой войне считает допустимыми всякие средства, начиная от грубого насилия и кончая обманом, предательством, ренегатством. При наличности разницы в силах и свойствах между отдельными людьми, на которой настаивает, как мы убедились, сам же Штирнер, подобное положение приведет, конечно, к тому, что в этой борьбе победят те, которые окажутся сильнее. Наиболее сильные физически, наиболее умные и ловкие окажутся господами положения. Слабейшие подпадут под их владычество и вынуждены будут повиноваться их указаниям. Неминуемо перед нами становится столь ненавистный Штирнеру призрак принуждения, господства сильных над слабым. Но этого мало. Рассуждая последовательно, мы доберемся до права и до самого государства.
Штирнер, как мы видели, не вполне отрицает общественность: и для „самобытных“ личностей он допускает „союзы эгоистов“ Правда, он утверждает, что эти союзы не стеснят личной свободы, ибо каждый, кто недоволен своим союзом или считает пребывание в нем для себя невыгодным, всегда может выйти из союза. Но при этом он упускает из вида, что и за союзом остается возможность извергнуть из своей среды того, против которого восстанет большинство его членов. Таким образом, каждый союз может оставить несогласную с мнением большинства личность в изолированном состоянии и тогда, когда сама личность вовсе этого не желает. Сам Штирнер в одном месте своей книги проговаривается по этому поводу. „Каждое сообщество, основательно замечает он на стр. 206, в меру своей власти проявляет в большей или меньшей степени тенденцию стать авторитетным для своих членов и ограничить их; оно требует и должно требовать, чтобы его члены обладали „ограниченным рассудком подданных“, чтобы они были ему подчинены, были его „подданными“, ибо оно и существует, только благодаря их подданству“. — Ясно, что союз, если он достаточно сплочен в большинстве своих членов, всегда окажется сильнее нуждающегося в нем меньшинства. Поэтому, если союзу будет угодно, он установит и обязательные для своих членов правила поведения, которые санкционирует угрозой исключения из союза неповинующихся элементов. Так мы пришли, если еще не к государству и праву, то во всяком случае к таким социальным нормам, которые напоминают по характеру своей принудительности современные нравы и приличия. Но мы дойдем и до настоящего государственного и юридического принуждения.
Отдельные союзы эгоистов, конечно, в „войне всех против всех“ не будут мирно уживаться и между собою. Они, несомненно, придут во взаимные столкновения. В этих столкновениях неминуемо одолевать будут те союзы, которые окажутся более сильными; а так как здесь сила в значительной степени зависеть будет от внутренней сплоченности союза,
