Средневековая философия и цивилизация - Морис де Вульф
Аналогично во всей сфере искусства был тот же помысел об универсальности, та же попытка неукоснительно осуществить идеальный порядок.
Готические соборы, которые являются самым совершенным расцветом средневекового гения, удивляют современных архитекторов своим размахом. «Они были созданы для толп, для тысяч и десятков тысяч человеческих существ, для всего рода человеческого, на коленях жаждущего прощения и любви»[108]. В то же время они поражают современных студентов, изучающих искусство, логикой своей планировки.
Чтобы сделать сооружение зеркалом, отражающим природу, духовный мир и историю, архитектура прибегает к помощи скульптуры, живописи и витражей. Огромные храмы заселялись статуями, фигурами животных, изображениями деревьев и растений, всяческими узорами. Для средневековых художников видимый мир был подлинным отражением Божьей мысли, следовательно, они считали, что все божьи твари могут найти место в соборе. Точно так же собор является зерцалом науки и фактически всех видов знания, даже наискромнейших, таких, какие подобают мне за наставнический труд и составление календаря, а также высших, таких как свободные искусства, философия и теология, которым была придана скульптурная форма. Так, собор мог легко служить в качестве наглядного катехизиса, где человек XIII века мог бы найти все, что ему нужно для веры и познания. Высшее стало доступным низшим. Ни в один другой период истории архитектура никогда не была более социальной и популярной.
Что касается литературы, в то время как литературные произведения XIII века не превосходят каменных изваяний, тем не менее они представляют собой гениальные попытки. Произведение, такое как Roman de la Rose («Роман о Розе»), – это своего рода энциклопедия всего того, что культурный мирянин середины XIII века должен знать. «Божественная комедия», произведение, которому невозможно подражать и которое просто неподражаемо, – это симфония всех времен. Сцена Данте – вся Вселенная; он гражданин мира, и он сообщает нам, что пишет «поэму священную, отмеченную и небом и землей»[109].
В то время как художники таким образом давали жизнь новому в искусстве, интеллектуальная прослойка томилась жаждой познать все, собрать все в сфере знаний и после завершения составления коллекции упорядочить все.
Существовали разные уровни этих попыток к упорядочению. На низшем уровне энциклопедисты выражают желание того времени систематизировать все то, что может быть познано. Так, Иаков Ворагинский в «Золотой легенде» собирает легенды о житиях святых; Вильгельм, епископ Манда, собирает все, что было сказано о католической литургии. Есть и компиляторы, такие как Бартоломей Английский, автор трактата De Proprietatibus («О свойствах вещей»). И прежде всего это Винсент из Бове, который написал огромный труд Speculum Quadruples («Зерцало великое»), подлинную энциклопедию «Британника» XIII века. Винсент обращает внимание на brevitas temporum (краткость времени), находящегося в распоряжении его современников, и на multitudo librorum (множество книг), которые они должны прочитать, дабы найти причину приводить его идеи по всевозможным поводам[110]. Во многом то же самое можно сказать о трудах правоведов Болоньи и канонистов – хотя доктрина начала разрабатываться, совместное владение прецизионностью стало появляться в их трудах.
Так, законоведы компилировали различные теории римского права. Самый известный из этих юристов, Аккурзий, умерший в 1252 году, объединил в огромной компиляции (Glossa Ofdinaria) все труды своих предшественников. Приблизительно в то же время legistes (юристы) Филиппа Августа перевели corpus juris (сборники римского права) на французский язык; Эдуард I составил собрание решений своего суда, а Хайме I Завоеватель, арагонский король, свел в один кодекс законы под названием Canellas. Более того, канонисты по желанию папства продолжали труд над кодификацией, начатый Грацианом в его Decretum, и собрали вместе все решения пап (Decretales) и решения церковного собора.
Но по сравнению с философами энциклопедисты, юристы и канонисты сравнимы как карлики рядом с гигантами. Философы, как мы видели[111], создали эту огромную классификацию человеческих знаний, в которой нашел себе место каждый вид мышления, – и, делая это, они показали, что, как поборники порядка и ясности, они явно симпатизируют требованиям своего времени. Так, все специальные науки, существовавшие в то время, и все те, что могли бы возникнуть при более подробном изучении неорганических веществ или этической и общественной деятельности человека, занимают место в плане, намеченном заранее.
Но блестящий пример такой крайней необходимости универсальности и единства появляется в той огромной системе мысли, которая является господствующей и затмевает всех своих соперников, а именно схоластической философии. Монументальные Summae, собрания публичных лекций под названием Quaestiones Disputatae («Спорные вопросы») и монографии всякого рода демонстрируют всеобъемлющую концепцию физического и этического мира, где не упускается ни одна из философских проблем. Вопросы психологии, идеологии и эпистемологии; о строении материи и материальных тел; о бытии, единстве, эффективности, акте и потенции, сущности и существовании; о логическом построении наук; личной и общественной этике; об общей эстетике; о спекулятивной грамматике и философии языка – все эти жизненно важные философские вопросы получили ответы. Все специальные науки реквизированы на службу философии, и они снабжали ее фактами и наблюдениями конкретного опыта. Даже интеллектуальная деятельность юристов и канонистов также вовлечена в схоластический синтез. Схоластики Парижа особенно в своих лекциях и книгах трактуют со своей особой точки зрения определенные вопросы, которые правоведы трактуют со ссылкой на собственные потребности. Например, они обычно обсуждали и изучали вопросы частной собственности, похорон, права развязывать войны, отношений между церковью и государством, но к подобным вопросам подходили не с точки зрения позитивного (действующего) права, а скорее с точки зрения нравственного закона и естественного права. Точно так же как другие области человеческого знания поставляют свою квоту материала, так и гражданское право и каноническое право вносят свой вклад[112]. Таким образом, философская мысль простирается бесконечно, и философия становится объяснением всего.
Но не только получены ответы на все жизненно важные вопросы: везде существует взаимосвязь, и в полном значении этого слова, так что нельзя извлечь только одну доктрину, не повергая риску этим группу других. Все связано причастностью и логическим соединением: повсюду появляется всемерно это всепоглощающее стремление к универсальности и порядку, которое овладевает учеными и ведет их к введению самой обстоятельной и точной схемы из всех возможных. Фома Аквинский, Дунс Скот и в меньшей степени Александр из Гэльса и Бонавентура были людьми систематизированного ума; их философия – это интеллектуальный монумент, и чувство пропорции, которое она обнаруживает, сродни готическому собору,
