Некрофилия: психолого-криминологические и танатологические проблемы - Юрий Миранович Антонян
Влечение в обоих случаях у этих больных возникало непроизвольно, нередко на фоне астенических состояний, дисфорий. Их появлению сопутствовали аффективные нарушения со страхом, тревогой, эмоциональной лабильностью, нарушениями сна и аппетита. Возникшее желание быстро приобретало характер доминирующей идеи, имело выраженную побудительную силу, препятствуя осуществлению привычных действий, занимало все мысли и на протяжении различного времени (от часа до нескольких суток) сопровождалось борьбой мотивов. Пытаясь противостоять возникшему влечению, некоторые лица старались переключить внимание на какой-либо вид деятельности, отогнать непрестанно преследующие их сцены обнажения.
Часто испытуемые подвергали себя изнурительным упражнениям, иногда прибегали к мастурбации, что, однако, имело кратковременный эффект, после чего влечение пробуждалось с новой силой. Не приносила облегчения и гетеросексуальная близость, не устраняющая влечения и не снижающая его силу. Более того, чем упорнее были предпринимаемые попытки избавиться от влечения, тем выраженнее оно становилось. Продолжающаяся борьба мотивов сопровождалась нарастанием напряженности, раздраженности, усугублением тревоги. Сдерживание возникшего влечения приводило к усилению эмоционального напряжения и беспокойства, увеличивая интенсивность побуждений к девиантной сексуальной активности. В результате желание становилось неподвластным индивидууму и толкало его на осуществление задуманного. Выполнение эксгибиционистского акта, в особенности на отдаленных этапах динамики парафилий, происходило на фоне суженного сознания с искаженным восприятием окружающего, вследствие чего страдала критичность, недоучитывалась опасность уголовной наказуемости, которой испытуемые, казалось, пренебрегали[56].
В. Д. Менделевич отмечает, что чаще других при зависимостях отмечается изменение или утрата чувства деятельности. При этом индивид не ощущает, что способен контролировать собственное поведение. Он продолжает неадекватное (даже с его точки зрения, то есть до определенной степени критически осмысляемое) действие, пытается реализовать зависимость с целью «эмоциональной разрядки» (оргазма или снятия дискомфорта) вопреки рациональному осмыслению поступка, прогнозированию его негативных результатов и последствий.
В. Д. Менделевич предполагает существование единого и универсального механизма патологического зависимого поведения. Видимо, в процессе социализации и с участием врожденных и приобретенных церебральных отклонений происходил становление черт зависимой личности. Не исключено, что важную роль играет обретение или необретение «опыта разлуки», возникающего в детском возрасте, в некоторых психофизиологических механизмов, приводящих к инфантилизму и повышенной внушаемости. Процесс же формирования конкретного клинического варианта расстройств зависимого поведения (наркотического, игрового, пищевого, сексуального, религиозного) во многом стихиен. Можно предполагать, что зависимая личность создает каркас, на который нанизываются зависимости-фетиши. Они могут быть устойчивыми (монофеноменологичными) и неустойчивыми (полифеноменологичными)[57].
В формировании зависимого, в том числе компульсивного, поведения очень активны, конечно, факторы биологического порядка, определяющие неспособность или явно пониженную способность удовлетворять физиологические потребности, имеющие витальное значение. Вместе с тем необходимо уделять максимальное внимание личностным особенностям и имеющемуся жизненному опыту. Изучение конкретных личностей с зависимым поведением показывает, что у многих из них были провалы в сфере интимной жизни, которые вызывают болезненные переживания. Последние никак не компенсировались успехами в иных областях, зачастую таких успехов вообще не было, что в целом при ригидности и повышенной тревожности активно способствовало формированию жесткой зависимости от своих влечений. Как правило, лица с такой зависимостью, совершившие преступления, были плохо адаптированы.
Обвиняемые и осужденные с зависимым поведением не могли даже схематично объяснить его причины, пояснить, почему их так властно влечет, признавали свою беспомощность. В ряде случаев они не ощущали себя субъектами собственной же деятельности, даже как бы наблюдали себя со стороны. Поэтому далеко не все такие люди осознавали себя в качестве активного существа и хозяина наложения, смутно ощущали внутренний распад своего единства и несоответствие своего субъективного мира с ведущими представлениями «Я» — концепции. В то же время они понимали, что сильно отличаются от других людей. Иногда содержание самого влечения позволяет предполагать, что данная тенденция давно «тлела» в психике, но была категорически отброшена, а сейчас как бы «мстит» ему и не позволяет заблокировать себя. Эта тенденция начинает самостоятельное ригидное существование, мало связанное с внешними событиями.
Некоторые личности прилагали серьезные усилия, чтобы избавиться от своих влечений, обращаясь к врачам, начиная усиленно заниматься спортом или чем-либо, что могло бы надолго переключить их внимание и интересы. Само содержание их зависимостей часто отталкивало их от других людей, особенно если это было связано с сексуальной жизнью, они обычно стыдятся того, что их так жестко влечет, и поэтому не могут поделиться с окружающими своими переживаниями. Это определяет их социально-психологическую дезадаптацию. Следует заметить, что врачебная помощь таким лицам сейчас еще совсем неэффективна.
Как правило, для таких личностей характерно совершение преступления или общественно опасных поступков (если признаны невменяемыми) именно в рамках зависимого поведения. Повторение соответствующих преступных действий делает их рецидивистами, хотя не во всех случаях есть уверенность в том, что они вменяемы.
Проблемы зависимого преступного поведения и психологии «зависимого» преступника вплотную примыкают к проблемам вменяемости — невменяемости в уголовном праве. Последним посвящено много работ (С. В. Бородина, О. Д. Ситковской, И. А. Кудрявцева, Г. В. Назаренко. Н. Г. Иванова. Р. И. Михеева и др.). Не вступая в дискуссию по этой глобальной проблеме, стоит отметить, что интересной представляется позиция О. Д. Ситковской, которая предлагает устанавливать наличие психологического критерия невменяемости при отсутствии медицинского.
На концептуальном и законодательном уровне ею предложены два психологически обоснованных решения данной проблемной ситуации.
1. При сохранении традиционного содержания понятия «вменяемость — невменяемость», выделяющего круг случаев, когда неспособность к осознанному волевому повелению связана с болезненным расстройством психики, представляется целесообразным включение в закон общего определения способности к осознанно-волевому поведению в конкретном случае как необходимой предпосылки виновной ответственности. В развитие такого родового понятия можно было бы дать в законе перечень составляющих его случаев (от невменяемости в традиционном смысле слова до неспособности к осознанно-волевому поведению в ситуации принуждения, интенсивного внешнего давления и пр.).
2. Отказаться от традиционно узкой трактовки понятия «вменяемость — невменяемость» и положить в основу психологический критерий. Ведь причины неспособности к осознанно-волевому поведению в конкретном случае хотя
