Достоевский в ХХ веке. Неизвестные документы и материалы - Петр Александрович Дружинин
Писатель находился в положении отверженного достаточно долго, притом умолчание о нем в школе продолжилось не только в эпоху позднего сталинизма, но и после смерти тирана, и в эпоху оттепели, и даже после бурного празднования 75-летия со дня смерти писателя в 1956 году. Такая инерция объясняется тем, что после 1953 года первоочередной задачей Министерства просвещения РСФСР было коренное изменение учебника по литературе для 10‑го класса (русская советская литература). Именно в этой связи в издании школьного учебника 9‑го класса 1956 года обнаруживается изменение тона по отношению к писателю, впрочем робко, хотя и с цитатой из юбилейного номера «Правды» от 6 февраля 1956 года[712]. При этом Ф. М. Достоевский все еще сохраняет свое прежнее место в рамках подраздела «Художественная литература 70‑х годов»[713] (а в программу по литературе, как мы выше указывали, он не вернулся совсем – даже в список для внеклассного чтения).
Любопытная метаморфоза происходит в разделе о мировом значении русской литературы, точнее с цитатой из М. Горького. Вот как она выглядит до 1956 года:
Гигант Пушкин – величайшая гордость наша и самое полное выражение духовных сил России, а рядом с ним волшебный Глинка и прекрасный Брюллов, беспощадный к себе и людям Гоголь, тоскующий Лермонтов, грустный Тургенев, гневный Некрасов, великий бунтовщик Толстой; Крамской, Репин, неподражаемый Мусоргский… и, наконец, великий лирик Чайковский и чародей языка Островский, непохожие друг на друга, как это может быть только у нас на Руси…[714]
Что происходит с цитатой в 1956 году? Из многоточия рождается Ф. М. Достоевский:
Гигант Пушкин – величайшая гордость наша и самое полное выражение духовных сил России, а рядом с ним волшебный Глинка и прекрасный Брюллов, беспощадный к себе и людям Гоголь, тоскующий Лермонтов, грустный Тургенев, гневный Некрасов, великий бунтовщик Толстой; Крамской, Репин, неподражаемый Мусоргский… Достоевский и, наконец, великий лирик Чайковский и чародей языка Островский, непохожие друг на друга, как это может быть только у нас на Руси…[715]
Но современникам, в отличие от школьников, слова М. Горького из статьи «О русском искусстве» были хорошо знакомы, и они видели в подобном восстановлении доброго имени писателя не более чем лицемерие. Ведь в оригинале у Горького —
…великий бунтовщик Толстой и больная совесть наша – Достоевский; Крамской, Репин, неподражаемый Мусоргский, Лесков, все силы, всю жизнь потративший на то, чтобы создать «положительный тип» русского человека, и, наконец, великий лирик Чайковский и чародей языка Островский, так не похожие друг на друга, как это может быть только у нас, на Руси, где в одном и том же поколении встречаются люди как бы разных веков, до того они психологически различны, неслиянны[716].
Первый номер журнала «Литература в школе» за 1956 год выходит в обложке с портретом Ф. М. Достоевского и большой статьей А. А. Белкина о творчестве великого русского писателя[717], хотя и с сохранением указаний на противоречивость его творчества. Однако это уже абсолютно точно символизировало возврат творчества писателя в советскую школу.
А начиная с 1958 года в главе «Семидесятые-восьмидесятые годы» сохраняется раздел о 1870‑х годах, но биографии Ф. М. Достоевского и Н. С. Лескова оказываются выделены в отдельные подразделы; при этом текст о Ф. М. Достоевском претерпел некоторые изменения – добавилась превосходная оценка писателя М. Горьким: «Гениальность Достоевского неоспорима…», противоречивые отзывы Ленина – который «беспощадно осуждал ложные тенденции творчества Достоевского и резко отзывался о романе „Бесы“, но вместе с тем не раз заявлял, что Достоевский – гениальный писатель…»[718]
Сходная эволюция взглядов на писателя просматривается и по руководствам для учителей. В 1935 году выходит единый учебник «Русская литература XIX века» А. Г. Гукасовой, А. Н. Дубовикова и А. А. Озеровой для педагогических техникумов, который создавался на базе «Программы по литературе для педтехникумов», утвержденной Наркомпросом в 1933 году. В учебнике 1935 года творчеству Ф. М. Достоевского отведен специальный раздел (написан А. Г. Гукасовой)[719]. Начинается он с того, что «Федор Михайлович Достоевский – один из виднейших писателей русской литературы, имя его наряду с именем Л. Толстого стало широко известно за пределами России». Но уже через несколько абзацев дается уточнение:
Он выступал с учением, сущность которого была глубоко реакционна; учение это объективно вело к утверждению поповщины, самодержавия, к сохранению той частной собственности, той власти денег, протестом против которой проникнуты произведения Достоевского[720].
В учебнике эксплицированы произведения Ф. М. Достоевского, причем рассмотрен и роман «Бесы», без которого авторы учебника не видят иного способа охарактеризовать личность писателя и его воззрения: «Роман Достоевского „Бесы“ дает уже возможность выявить не только объективный смысл его учения, но и политическое лицо его»:
Достоевский высказался во многом в ущерб художественности, в ущерб художественной правде. Достоевский писал о революционном подполье как о бесах. Фигуры разбойников, преступников, трусов, предателей и безумцев, провокаторов и демагогов, созданные Достоевским, в целом не имели ничего общего с революционным движением 70‑х годов. Достоевский бил по идее социализма, сущность которого, по его мнению, состоит лишь в желании повсеместного грабежа всех собственников классами неимущими, а затем «будь что будет»[721].
Заканчивается очерк цитатой А. В. Луначарского и уже авторской констатацией:
Достоевский умер в 1881 году, прежде чем успел стать лицом к лицу с русским пролетариатом, который единственный в истории человечества призван разрешить конфликт между личностью и обществом – вопрос, который занимал Достоевского всю жизнь[722].
В 1938 году этот учебник был переработан уже для педагогических институтов, и значительным для вузовского учебника тиражом 75 тыс. экземпляров, а в 1939 году было допечатано еще 25 тыс. экземпляров[723]. Переработанное издание включает написанный А. Г. Гукасовой раздел о Ф. М. Достоевском[724], который сохранил основные положения учебника 1935 года, хотя и с некоторой переработкой[725]. Наиболее принципиальное изменение состоит в объединении тезисов заключительной части статьи в раздел «Реакционность мировоззрения Достоевского»[726].
Свою актуальность учебник сохранял более десяти лет, однако послевоенные постановления ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам уже неминуемо требовали нового пособия учителям русской литературы. Только в 1949 году выходит учебник для педагогических училищ Н. В. Колокольцева и В. В. Литвинова, охватывающий «литературу второго периода русского освободительного движения» (1860–1880‑е годы) и «начало третьего периода русского освободительного движения» (1890‑е годы). Мы видим монографические разделы о Гончарове, Островском, Тургеневе, Чернышевском, Некрасове, Салтыкове-Щедрине, Толстом и Чехове; можно найти в общих разделах даже характеристики упаднических настроений в литературе – Гаршина или Надсона, но имени Достоевского мы не встретим[727]; нет его и в переиздании 1951 года[728].
Изданная в 1953 году в качестве пособия для учительских институтов книга Г. Л. Абрамовича «Введение в литературоведение», невероятно идеологизированная и отражающая печальную эпоху, упоминает Достоевского лишь мельком; по-видимому, совсем не упомянуть его все-таки казалось невозможным, ведь иначе умолчание предоставляло бы учителям литературы некоторую свободу в трактовке творчества писателя. Поэтому оценка Ф. М. Достоевского сохраняется:
Двойственное сознание мещанина периода бурного развития капитализма и нарастания революционной ситуации определило поистине кричащие противоречия в творчестве Достоевского. В его произведениях немало горьких и правдивых страниц, посвященных судьбе «униженных и оскорбленных» в эксплуататорском обществе. Произведения Достоевского содержат и сокрушительную критику индивидуализма, и страстную тоску по «золотом веке» человечества. Но наряду с этим мы находим в этих произведениях пасквиль на революционное движение, и проповедь невозможности социального переустройства жизни, и идеализацию человеческих страданий, и неверие
