Достоевский в ХХ веке. Неизвестные документы и материалы - Петр Александрович Дружинин
Герой нашего времени не Макар Девушкин, а Колька Ржанов, не Акакий Башмачкин, а Павел Корчагин; не отверженных, обездоленных и несчастных людей рождает теперь наша страна, а героев-летчиков, ученых, полярников, рабочих, инженеров, учителей, пограничников. Разве может учитель не взволноваться этой мыслью, разве не должен он постараться передать учащимся грандиозность происходящего, героику борьбы и созидания, величие переделки человеком своей собственной природы?[684]
Показательно для эпохи, что учителям литературы не только вменялось в обязанность контролировать всё внеклассное чтение, если ученики самостоятельно выбирали книги сверх рекомендованных, но реагировать на чтение школьниками недозволенного:
Наши школьники читают много, но читают бессистемно, хаотично, и в большинстве школ словесники внеклассным чтением еще не руководят; часть их проявляет недопустимое равнодушие к этому важнейшему делу. А между тем в отдельных школах обнаружены случаи вредительской деятельности классово враждебных элементов, случаи распространения контрреволюционной литературы. И нам известны факты, когда словесники, благодаря своей политической бдительности умели вовремя обнаружить проникновение в школу книг явно антисоветского характера и помочь органам Наркомвнудела в раскрытии контрреволюционных организаций, троцкистских и иных агентов фашизма[685].
В 1939/40 учебном году, когда все еще разрабатывалась и широко обсуждалась новая программа по литературе[686], изучение русской и иностранной литературы было объединено в один цикл. Всего в 9‑м классе на литературу выделено 156 часов (из иностранных произведений остались только «Отец Горио» Бальзака и лирика Г. Гейне); произошла замена «Анны Карениной» на «Войну и мир», но Ф. М. Достоевский так и остался в виде обзора творчества, и ни одно его произведение не было возвращено в обязательный список, сохраняются для внеклассного чтения три прежних произведения[687]; одновременно был выведен из программы Н. А. Добролюбов, но введено изучение творчества Т. Г. Шевченко[688].
Введенный в 1940 году новый учебник русской литературы для девятого класса А. А. Зерчанинова, Д. Я. Райхина, В. И. Стражева закрепил такое положение; с этого момента ни одно произведение Ф. М. Достоевского не оказывается обязательным для прочтения; программа давала возможность только внеклассного чтения трех произведений[689]. Программа 1945/1946 года убирает из чтения «Бедных людей», но вводит в восьмом классе «Униженных и оскорбленных», оставляя в девятом «Записки из Мертвого дома» и «Преступление и наказание»[690]; это положение сохраняется до конца 1940‑х годов[691], однако после событий 1950 года программа была переработана под руководством Н. Л. Бродского, и даже в этом перечне происходят изъятия: с 1951 года сохраняется чтение «Униженных и оскорбленных» в восьмом классе, а в девятом рекомендованы только «Повести» по изданию 1940 года («Бедные люди», «Белые ночи», «Неточка Незванова», «Игрок», «Кроткая»), то есть «Преступление и наказание» удаляется даже из внеклассного чтения[692] (то же – в программе 1952 года)[693]. В переработанной программе 1953 года ситуация ухудшается: произведения Ф. М. Достоевского вовсе удалены даже из списка литературы для внеклассного чтения[694], и неизменным это положение сохраняется аж до 1961/62 учебного года[695].
Что касается учебников, то совсем убрать упоминания писателя, занимавшего «совершенно особую позицию по отношению к революционному движению», показалось невозможным, однако творчество Ф. М. Достоевского низведено до двух страниц петитом, внутри раздела «Семидесятые-девяностые годы», и запрятано между очерками творчества Г. И. Успенского и Н. С. Лескова[696]. Такое положение не меняется полтора десятилетия: без особых изменений этот бисерный текст пережил все последующие издания учебника, вплоть до четырнадцатого (1955)[697].
Однако различные колебания отношения к Ф. М. Достоевскому в педагогической среде мы все-таки наблюдаем, в особенности упоминавшиеся нами надежды на ослабление запрета, отмечавшееся в 1946 году.
Журнал «Литература в школе» после военного перерыва открывается статьей Д. Д. Благого «Всемирное значение русской литературы», в которой Достоевский упоминается неоднократно: цитируется высказывание о писателе Стефана Цвейга, упоминаются в связи с гуманизмом точка зрения М. Горького и эпизод из «Братьев Карамазовых»[698]. Вскоре там же публикуется статья А. А. Зерчанинова «Русская литература в оценке Запада», где имеется специальный раздел о писателе и отмечено «огромное впечатление, которое творчество Достоевского произвело за границей»[699]. А весной 1947 года происходит практически невероятное – в журнале публикуется большая статья Н. Ф. Бельчикова о Достоевском[700], со словами о писателе как достоянии не только русской, но и мировой литературы, о его «огромном влиянии на многих западноевропейских и американских писателей», о его «широкой известности и глубоком воздействии»; не обходя обычного тезиса о реакционности, утверждается, что «роман „Преступление и наказание“ ввел Достоевского в пантеон мировой литературы», дается характеристика романов «Бесы» и «Братья Карамазовы», заявляется, что «весь творческий путь Достоевского прошел под знаком желания людям социального добра. В его душе неугасимо горела любовь к людям», а завершается непривычной здравицей:
Достоевский – великий друг человечества, страстный защитник страждущих – убеждает нас, вопреки своим сомнениям, колебаниям и противоречиям, что найденный его родиной путь через революцию и социализм – единственный выход из пустыни страданий и разорения, единственный правильный и прямой путь[701].
Эта попытка реабилитации писателя оказалась преждевременной и раздался окрик со стороны руководства страны. В теоретическом и политическом журнале ЦК ВКП(б) «Большевик» появились отповеди и Д. Д. Благому, и Н. Ф. Бельчикову.
В майском номере Б. С. Рюриков выступил с критической статьей «Об отношении к литературному наследию прошлого», в которой статья Д. Д. Благого была представлена в качестве примера «неисторического, поверхностного подхода к деятелям культуры прошлого»:
Отождествлять взгляды двух таких разных писателей, как Достоевский и Горький, никак нельзя хотя бы потому, что Достоевский провозглашал необходимость смирения, а Горький решительно обрушился на эту проповедь. То, что у Достоевского было только формирующимся взглядом одного из героев, вызывающим возражения других героев, у Горького стало сознательным убеждением, вполне сложившимся в результате глубокого изучения жизни с ее все обостряющейся социальной борьбой[702].
Целенаправленный удар по журналу «Литература в школе» за протаскивание чуждой идеологии был предпринят в «Большевике» месяц спустя, и назывался этот текст «Против упрощенчества и вульгаризации в освещении вопросов литературы»[703]. Подчеркивалось, что «содержание журнала не отвечает провозглашенным в его передовых статьях требованиям, а иногда прямо противоречит им». Все три статьи журнала «Литература в школе», в которых рассматривался Ф. М. Достоевский, были признаны порочными. По отношению к Д. Д. Благому были повторены претензии Б. С. Рюрикова; о статье А. А. Зерчанинова отмечено:
В ней всё отношение Запада к русской литературе представлено как единый хвалебный поток и совершенно обойдена та острая идеологическая борьба, которая развернулась на Западе вокруг творчества великих русских писателей Л. Толстого, Достоевского и др. Автор «не заметил» даже идеологической борьбы на Западе вокруг творчества М. Горького, наших советских писателей. В его статье дело выглядит так, как будто современный капиталистический Запад населен сплошь друзьями Советского Союза, а современная буржуазная культура исполнена благоговейного преклонения перед нашей литературой[704].
И никак не соответствует идеологическим требованиям статья Н. Ф. Бельчикова – он «упрощает творчество писателя», «не сумел по-настоящему раскрыть сильные стороны Достоевского, как крупного писателя, и не дал развернутой характеристики реакционного смысла достоевщины», «упрощенчество сочетается в статье с искажением подлинного смысла тех или иных черт мировоззрения Достоевского», «Бельчиков не мог раскрыть и содержания и значения романов Достоевского», «умалчивает о призывах писателя к смирению и терпению, прозвучавших в известной речи о Пушкине и ставших идейным знаменем реакции»[705]. Тогда же в обновленном журнале «Литература в школе» Д. Д. Благой обвинялся за свое высказывание о Достоевском[706]; досталось в очередной раз и А. А. Зерчанинову – его бьют цитатой из статьи Б. Александрова в журнале «Большевик»[707].
Нетрудно понять, почему когда А. А. Зерчанинов написал для учебника концевой (или итоговый) раздел «Мировое значение русской литературы», впервые
