Достоевский в ХХ веке. Неизвестные документы и материалы - Петр Александрович Дружинин
На фоне оттепели возник и замысел тома «Литературного наследства», посвященного Ф. М. Достоевскому, который в значительной степени формировался работами А. С. Долинина. Поскольку «реабилитация» Достоевского оказалась неокончательной, с большими условностями и двойственностью, то и тома серии «Литературное наследство», посвященные писателю, были напечатаны далеко не сразу: в 1965 (т. 77: «Ф. М. Достоевский в работе над романом „Подросток“»), 1971 (т. 83: «Неизданный Достоевский: Записные книжки и тетради 1860–1881 гг.»), 1973 (т. 86: «Ф. М. Достоевский: Новые материалы и исследования»). Причем во введении к последнему из них указывалось, что с довоенных времен
редакция «Литературного наследства» отстаивала необходимость органического соединения научной текстологии со всем комплексом изучения биографии и творчества писателя. На этой основе в начале 1960‑х годов мы приступили к изданию трех томов, специально посвященных Достоевскому[634].
Впрочем, хронология обращения редакции к материалам о Достоевском указана здесь не вполне верно. Уже в середине 1950‑х годов, на фоне снятия запрета с имени писателя, редакция «Литературного наследства» активизировала работы, чему были причины: И. С. Зильберштейн, сам не новичок в области изучения Ф. М. Достоевского, был одним из давних и близких друзей Л. П. Гроссмана, наиболее авторитетного в столице исследователя творчества писателя. Но более всего способствовала осуществлению этих замыслов счастливая случайность. Редакция долго не могла найти подходящего сотрудника, который бы вел редакционную подготовку будущего тома, и вообще мог бы взять на себя часть работ по изданию; и вот наконец С. А. Макашину, который первоначально планировал взять редакцию тома на себя, удалось договориться с Л. М. Розенблюм. 22 октября он писал И. С. Зильберштейну, который находился в отпуске в Кисловодске:
Подходящий для нас сотрудник как будто и нашелся. Это Лия Михайловна Розенблюм (прилагаю ее curriculum vitae). Она специалист по Достоевскому, человек пишущий, с кругозором, с текстологическими навыками, с методологией – уровня наших дней, а не «времен Очакова и покоренья Крыма», хороший товарищ, чему я придаю не меньшее значение, чем деловым качествам. О ней хорошо отзывались <Б. В.> Томашевский, <С. М.> Бонди, <Н. К.> Гудзий, <В. В.> Жданов и другие, кто ее знает.
Я дважды беседовал еще с <М. Х.> Воловиковой. Она производит также очень приятное впечатление (как человек) и очень хочет к нам. Хочет ее и <В. В.> Виноградов. Но по деловым качествам, особенно принимая во внимание том по Достоевскому, Розенблюм больше подходит. Но нужно попробовать. Вместе с Кс<енией> Петр<овной Богаевской> мы подобрали для нее материал для «пробы» по Достоевскому (сверка текстов «Преступления и наказания» и редактирование этюдов <В. С.> Дороватовской).
А после Вашего возвращения решим вопрос[635].
Вопрос решился принятием Л. М. Розенблюм в штат редакции «Литературного наследства». Сведения же о будущем томе проникли в печать: А. С. Долинин, комментируя роман «Подросток» в собрании сочинений, делал в издании 1957 года ссылку: «Черновики „Подростка“ будут опубликованы в готовящемся к изданию томе „Литературного наследства“, посвященном Достоевскому»[636].
Подготовке томов «Литературного наследства» мы посвящаем отдельный раздел в корпусе собранных нами документов, и по ним со всей очевидностью явствует, насколько незаменимым был для этого издания А. С. Долинин и насколько бесцеремонным показывает себя в переписке с этим выдающимся ученым И. С. Зильберштейн. И конечно, никак не заслужил Аркадий Семенович тех упреков, порой совсем уж мелочных, которые были позднее высказаны И. С. Зильберштейном, в тот момент, когда А. С. Долинин уже не мог ответить[637].
Относительно того, как И. С. Зильберштейн стал соредактором этих томов, на закате дней вспоминал С. А. Макашин:
А те тома, к которым он <И. С. Зильберштейн> имел отношение (когда я говорю «имел отношение», я имею в виду то, что числится по планам), например, тома Достоевского – великолепные тома! – делал все-таки не он, а Лия Михайловна Розенблюм.
Причем характерно главное, опять-таки, для манеры его, поступков. Я мечтал после Щедрина и Герцена заняться Достоевским. Тогда Достоевским никто еще не занимался, материалов было много неизданных, еще не встал вопрос об академическом издании. Но мне нужен был помощник, который специально занимался бы Достоевским и хотел бы потратить ряд лет на создание ряда томов – публикации записных книжек, это было сложно.
Я долго искал и нашел такого человека – Лию Михайловну Розенблюм. В Воронеже, потому что когда она кончила Московский университет, была эпоха космополитизма, ей не дали возможность работать в Москве, загнали ее в Воронеж. Через покойного Жданова Владимира Викторовича, который одно время у нас работал, потом <А. А.> Белкина из «Энциклопедии» я нашел эту Лию Михайловну, съездил к ней в Воронеж специально, договорились. Вот только с квартирой вопрос… Она сказала, что вопроса с квартирой нет никакого, потому что «моя сестра <Е. М. Розенблюм>, известный крупный врач-офтальмолог, работает в 1‑й градской больнице, у нее хорошая квартира, я буду жить у нее, так что я буду вам по гроб жизни благодарна».
Ну, мы наметили планы… А после этого я поехал в Париж для собирания заграничного архива Герцена и Огарева. Первая крупная поездка, месяца полтора я был в Париже – большой архив… Ильи тогда не было, он был где-то на Кавказе, на отдыхе, занимался кино (у него есть картина с<о сценаристом М. Ю.> Блейманом – «Путешествие Пушкина в Арзрум»).
А когда я вернулся, том Достоевского уже делался под эгидой Зильберштейна с Лией Михайловной. Он ее, попросту говоря, утащил[638].
Когда в середине 1960‑х годов возникла мысль о новом собрании сочинений, то оказалось, что одновременно два научных центра хотели бы осуществить такое издание. Во-первых, ИМЛИ, где В. С. Нечаева разработала план издания собрания сочинений в 22 томах, которое должно было печататься Гослитиздатом (под редакцией К. И. Тюнькина). Эта мысль вынашивалась В. С. Нечаевой с середины 1950‑х годов, а когда в 1957 году был издан подготовленный Верой Степановной каталог рукописей Ф. М. Достоевского, то в дарительной надписи на книге, адресованной А. С. Долинину, она выразила надежду на «совместную работу над академическим изданием»[639]. Во-вторых, академическое издание задумал Пушкинский Дом. Созидательной силой академического собрания сочинений стал Г. М. Фридлендер, которого всецело поддержал В. Г. Базанов; весной 1965 года бюро Отделения литературы и языка АН СССР официально утвердило этот замысел[640].
Возникло противостояние двух городов; на сторону В. С. Нечаевой встал А. Ф. Достоевский, внук писателя; в Москве утверждалось, что в Ленинграде нет достаточных научных сил для осуществления замысла на высоком уровне[641]. Однако давление Отделения литературы и языка было так велико, что Гослитиздат вынужден был констатировать, что академическое издание «повредит» его планам[642], и сначала думал о сокращении числа томов, а затем и вовсе отказался от своего издания.
Достоевский и советская школа
Отношение советской педагогики к наследию Ф. М. Достоевского позволяет проследить, как аппарат ЦК ВКП(б) и Наркомпрос на протяжении многих десятилетий пытались оградить неокрепшие умы от воздействия на них реакционного писателя. В силу гения Ф. М. Достоевского и его общемировой известности сделать это было затруднительно, но власти со своей задачей справлялись хорошо, и присутствие Ф. М. Достоевского в советской школе последовательно отражало общую жизнь писателя в ХX веке.
Хотя не существовало формального запрета на чтение детьми произведений Достоевского, в 1920‑е годы внимание к автору уже обращено как к спорному:
Можно ли пионерам читать Диккенса, Достоевского, Чехова и других писателей?
Конечно можно. Есть много старых писателей, которые жили и писали до революции. У них многому можно научиться. Из них каждый пионер может узнать, как жилось рабочим и крестьянам в старое время.
Пятый закон юного пионера гласит: «Пионер стремится к знанию». А знать нужно многое. Нужно знать, как жили, работали и боролись за свободу наши отцы,
