Достоевский в ХХ веке. Неизвестные документы и материалы - Петр Александрович Дружинин
К новой работе я еще совершенно никак не приступала. Стараюсь даже не думать об этом предмете, а если думаю, то прихожу к заключению, что едва ли мне удастся написать и придумать что-нибудь о «Что делать?» <…> Очень трудно начинать все сначала, да еще в таком, как у меня, пришибленном состоянии. Морально этот год для меня из трех самый тяжелый: раньше хоть была надежда на защиту, с которой я связывала возможность выбраться отсюда[612].
Несмотря на настойчивость А. С. Долинина, никакого текста начато не было, Д. Л. Соркина продолжала грезить Достоевским. 21 января 1951 года она пишет учителю:
В «Литературной газете» я прочла, что о Чернышевском написано чуть ли не 19 диссертаций. Это сообщение произвело на меня удручающее впечатление. А Достоевскому в вузовских программах 1950 г. отведено довольно большое место. <…> Впрочем, я знаю, что Вы мне посоветуете забыть о Достоевском и делать о Чернышевском. Но как ни странно, я не очень знаю, как ухватиться за эту тему[613].
После событий 1950 года Ф. М. Достоевский начал уходить даже из вузовских программ (в изданном в 1951 году Московским университетом учебнике писатель упоминался лишь в связи с его «ненавистью к идеям революционной демократии» и полемикой с М. Е. Салтыковым-Щедриным)[614]. Так что стало ясно, что перспектив уже нет никаких. Нужно в данной связи отдать должное Д. Л. Соркиной, которая, не желая отрекаться от написанной работы, решила сама пробить головой эту стену. То есть выяснить окончательно, запрещен ее герой в СССР или же есть возможность защитить диссертацию. И в данной связи мы имеем уникальный исторический документ, который возник по результатам пребывания Д. Л. Соркиной в Москве у родни. 14 января 1952 года она излагает А. С. Долинину свою одиссею:
Расскажу Вам сначала о своих московских хождениях. Была я в Министерстве Высшего образования. Там узнала, что минимумы действительны до 31 декабря 1953 года, т. е. еще два года. Попыталась я спросить там и о диссертации, меня выслушали, удивились – почему нельзя защищать о Достоевском – и, ничего определенного не сказав, отправили в ВАК.
Была я и в этом почтенном учреждении и даже у нескольких лиц. Сначала у некоего <В. Е.> Столярова, какой он занимает пост, я не знаю. Принял он меня очень мило, посмотрел мои документы, расспросил, что случилось с Достоевским («такой великий писатель»), удивился тому, как Дементьев быстро изменил свое мнение о теме – сначала нужная, а потом ненужная, – и, сказав, что вопрос сложный, отправил меня к ученому секретарю ВАКа. И я пошла. Референт ученого секретаря оказывается и вовсе не знал, что с Достоевским что-то произошло. Он довольно долго мне рассказывал, как много он читал Достоевского, описал в восторженных тонах постановку «Идиота», даже анекдот какой-то рассказал. Мне он посочувствовал – обидно, обидно, – у меня же спросил, почему же нельзя заниматься Достоевским, раз он не снят с полки, не исключен из программ.
Мой вопрос и ему показался очень сложным. Затем я разговаривала с секретарем ученого совета <!> Еленой Андреевной Земской[615]. Она, видимо, к литературе имеет довольно отдаленное отношение. Справки пришлось давать мне. Ее референт помогал, рассказал ей, что Достоевский был на каторге и в книге («как ее?») описал, как тяжело надевать брюки в кандалах и как он овладел этим искусством. Ее особенно интересовал вопрос, есть ли в творчестве Достоевского второго периода, в частности в «Идиоте», хоть что-нибудь положительное. Я ей напомнила оценку Горького, сказала, что даже в Высшей партшколе проходят Достоевского. Она велела мне всё изложить в заявлении и обещала поставить вопрос на совете ВАК.
Я отнесла заявление, составила его с помощью дяди и… <Г. П.> Бердникова[616]. Я его встретила в ВАКе, он прочитал мое заявление и даже внес некоторые изменения, смягчил конец. Он же пообещал предупредить М. П. Алексеева.
Пока ответа я не получила…[617]
Вскоре она его получает: ВАК сообщил, что никаких запретов на диссертации о Достоевском не накладывались. 10 марта Д. Л. Соркина, которая сразу же по получении письма отправилась на телеграф и позвонила в Ленинград, писала А. С. Долинину:
О самом главном я уже Вам сообщила по телефону. Откровенно говоря, я уже не надеялась на то, что Москва ответит, и всего меньше верила в положительный ответ. Мне мои родные сообщили о решении ВАКа за три дня до письма, но я даже к их сообщению отнеслась с недоверием. Пока я нахожусь еще в каком-то тумане[618].
Безусловно, этот ответ соответствовал истине формально – официально Ф. М. Достоевский не был запрещен никакими приказами или распоряжениями. Однако фактически он так и оставался под запретом. Чтобы как-то оживить свою диссертацию, Д. Л. Соркина решила снять с ответа ВАКа нотариальную копию и уже с таким документом пытаться дать ход защите. Но могилевский нотариус отказал ей, сославшись что «переписка не подлежит юридическому оформлению».
Отработав в Могилеве пять лет, Д. Л. Соркина была вынуждена оттуда уехать (ей так и не предоставили постоянной жилплощади) и с 1953 года поступила на работу в 5‑ю среднюю школу г. Ленинграда (б. Карла Мая), где до 1957 года преподавала литературу в 9–10‑х классах. Поскольку она находилась в одном городе со своим учителем, то переписка с А. С. Долининым за эти годы отсутствует. Судя по тому, что Д. Л. Соркина не была привлечена к подготовке собрания сочинений, она в тот момент научной работой не занималась. Однако когда стало ясно, что запрет с Ф. М. Достоевского снят, опять возник вопрос о ее диссертации. Причем внезапная актуальность изучения писателя много способствовала процедуре защиты и последующего утверждения диссертации ВАКом.
В архиве А. С. Долинина сохраняется лаконичный отзыв научного руководителя о диссертации Д. Л. Соркиной на тему «Роман Достоевского „Идиот“ и общественно-литературная борьба 60‑х годов»[619]:
Диссертация т. Соркиной представляет собой талантливо исполненное исследование, оригинальное по замыслу, идеологически выдержанное, с точно формулированными выводами, основанными на большом материале истории общественного движения эпохи 60‑х годов.
Ставя своей целью освещение творчества Достоевского, на основе главным образом всестороннего анализа романа «Идиот», являющегося особенно характерным как для положительных, так и отрицательных сторон его мировоззрения, т. Соркина предварительно подробно останавливается между его журналами «Время» и «Эпоха» и «Современником», последовательно проводившим революционно-демократические идеи, чтобы тем яснее стояла задача Достоевского противопоставить свой идеал положительного героя в «Идиоте» в лице князя Мышкина положительному герою Рахметова в романе «Что делать?» Чернышевского. В этом отношении в работе т. Соркиной весьма убедительно показана обусловленность романа «Идиот» во всех его частях и элементах позицией Достоевского в его борьбе с передовыми идеями эпохи, реакционностью его политических воззрений.
Диссертация т. Соркиной ценна особенно тем, что в ней удачно показаны особенности художественной манеры Достоевского, которыми он достигал отмеченной у него Горьким замечательной силы изображения.
Руководитель
профессор А. С. Долинин
Защита состоялась 5 апреля 1956 года на заседании литературоведческой секции ученого совета филологического факультета[620], и уже 24 июня ВАК утвердил решение Ленинградского университета[621], а 2 января 1957 года Ленинградским университетом ей был выдан кандидатский диплом[622].
Теперь Д. Л. Соркина могла претендовать на должность с большей оплатой, нежели простой учитель средней школы; кроме того, что у нее не было постоянного жилья, она вынуждена была заботиться о престарелой матери. Летом 1957 года был объявлен конкурс на должность методиста в Бирском пединституте (Башкирская АССР), Д. Л. Соркина подала документы и была принята на работу. В Бирске она занималась методикой преподавания русской литературы в русских и национальных школах, вела семинарские занятия. Никакого особенного комфорта для нее там не было как по причине сложного (или же наоборот простого) коллектива, так и из‑за бытовой неустроенности, поскольку жизнь мало
