Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 - Людмила Владимировна Зубова
При несомненных достижениях аспектологии, детально исследующей систему глагольных видов во многих противоречиях и тончайших смысловых нюансах этой категории[553], не лишним оказывается и внимание к формам вида в особых условиях поэтического текста, так как эстетическая функция языка предполагает интерес отправителя и получателя информации не только к означаемому, но и к означающему.
Современная поэзия вместе с другими сферами активного языкотворчества (художественной прозой, публицистикой, разговорной речью, – см., напр.: Норман 2006: 63–66; Ремчукова 2005: 167–279) свидетельствует о значительном слово– и формообразовательном потенциале глагольного вида, не всегда проявленном кодифицированной грамматикой. Впрочем, категория вида вряд ли может быть достаточно определенно кодифицирована, так как «видообразование в славянских языках отличается известной иррегулярностью, „капризностью“, неизвестной в такой степени в других областях глагольного формообразования» (Исаченко 2003: 138).
Скорее можно говорить об отклонениях не от кодифицированного, а от узуального употребления форм, и устанавливать эти отклонения приходится больше по интуиции, чем по зафиксированным правилам. В большинстве случаев видовые неологизмы возникают в ситуациях языкового конфликта между синтагматикой и парадигматикой, грамматической моделью видообразования и лексическим значением слова, видовой функцией приставки и ее семантикой. Эти конфликты вызваны свойствами самой категории вида, до сих пор находящейся в стадии становления. Характерно, что именно в разделе о категории вида А. М. Пешковский писал: «Здесь опять надо вспомнить об иррациональности языка и о психологических, а не чисто логических корнях его» (Пешковский 2001: 109).
Для анализа примеров из современной поэзии существенно, что глагольный вид является категорией интерпретационной (Бондарко 1996: 7–8).
Рассмотрим несколько явлений, отражающих самые многочисленные эксперименты поэтов в сфере аспектуальности: обратное словообразование, вторичную имперфективацию, перфективацию, вид в аналитических формах сказуемого и видовое сопоставление однокоренных глаголов в пределах узкого контекста.
Вид и обратное словообразование
Парадигматические предпочтения, характерные для современной поэзии (Зубова 2003), склонность этой поэзии не столько воспроизводить грамматические реликты в составе фразеологизмов, сколько воссоздавать забытые свойства и грамматические отношения языковых единиц, а также указывать на возможные будущие состояния языка, часто приводят к заполнению нормативных лакун под давлением системы, в частности к обратному словообразованию:
Зверей не буди, захожий,
Посоха не рони —
Я тебя чувствую кожей
Издавна-искони.
Владимир Карпец. «Ordnung aus osten» [554] ;
Гадко щерятся Павлов и Дарвин:
дохлый номер бороть естество.
Но недаром, ты слышишь, недаром
мы пока ещё верим в Него.
Денис Новиков. «Малый мира сего, я хочу быть большим…» [555] ;
Мир бременить шеренгой пар,
За рожей строя образину…
И, нанеся, принять удар —
Единственно неотразимый!
Александр Страхов. «Зреть в зеркалах, цвесть у витрин…» [556] ;
Записанного десятину
мне должно бы предать огню:
зажгу костер и в пламя кину
все то, чем душу бременю.
Максим Амелин. «В уединении, на даче…» [557] ;
Но, пока соберутся меня пепелить
Долгокосые сестры-зарницы,
Разреши на меже поваляться в пыли:
Так от блох избавляются птицы.
Александр Страхов. «На бумаге, пером пролагаю межу…» [558] ;
Серебристая слеза
Щёку пепелит,
Чёрно-синяя гроза
Душу веселит.
Инна Линянская. «Надо ж быть такой судьбе…» [559] ;
Ах, как это надокучит
торопить и торопеть!
Да к тому ж порядок учит
как по нотам жизнь пропеть.
Сергей Петров. «Ах, как это надокучит…» [560] ;
Я читала, а читать мешала
Мне душа покойного – садилась
Прямо на страницы и шумела,
Все она ругмя ругала тело,
А покойник супился печально.
Елена Шварц. «Труды и дни Лавинии, монахини из ордена обрезания сердца» [561] ;
Кругом же банный чад парил,
Как ладан грубый, – виноваты,
Все терли бедный свой мундир,
Новили кожаные латы.
Елена Шварц. «Труды и дни Лавинии, монахини из ордена обрезания сердца» [562] ;
И было слово ко Ионе, сыну
Честного Амафии: «Подымись
И выходи на проповедь, и стану
Духотворить судьбу твою и мысль!»
Олег Охапкин. «Возвращение Одиссея» [563] ;
Шумелая Шумела
наврала и нашумела,
огорошила
бородого бокра.
<…>
Завержала, будто кошедь,
обещала не горошить
ни Бокрёнка, ни бородого Бокра.
Генрих Сапгир. «Бокра обидели» [564] ;
Рукоположен и сослан!
Жара зияет, вечный
Иван Купала здесь – ворота припёрли
И скалятся, бесенята! Богоносец
Ласковым матом коровёнку нудит – утром
Прибудут сбиратели костей, скупщики шкур,
Следами глин, перелесков рыща, сельцо отыщут.
Чем, зачем жив, пейзанин!..
Сергей Круглов. «Натан принимает сан» [565] ;
Сон: блоггер зависает и не чает:
Он – пользователь, он – писюк бескровный
(Нужда и польза: пользовать и нудить) —
Он – зомби, он – иван, не помнящий
Тактильного родства живой бумаги.
Сергей Круглов. «Вот раздвигаю ложесна конверта…» [566] ;
Плачут поскотины огороды паром исходят
вдовствует земля стенает
еще одну весну до Весны пережить бы
«Вон вон к Степановне в ворота
зубится окаянный!
не открывай бабы!
поп-алкаш хуже йоговых, хуже бактиста!..
ишь, бииииблею читат сволочь!
орёт? проорётся да перестанет
небось
Илию опять глашает».
Сергей Круглов. «Окна» [567] ;
Слова любил я, холил и лелеял,
и не они, а я был постояльцем,
я засыпал в их мире и елее,
укрывшийся лоскутным одеяльцем.
Я знал: они останутся, я – гину,
а там и слов, скорей всего, не нужно.
Михаил Дидусенко. «Какая книга помогает чуду…» [568] ;
Щиплет ветер для трофея
петергофские дубки;
волны шкуркою шарпея
наползают на пески.
С чёрным зонтиком китаец
под «Грибком» стоит грибком,
а его другой китаец
печатлеет под «Грибком».
Игорь Булатовский. «Щиплет ветер для трофея…» [569] ;
Пока Ты воскресаешь, я пеку
куличики. Пока под плащаницей
свет фотовспышки печатлеет лик,
зрачки сужаются, теплеют сухожилья,
приметы жизни проступают
