Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 - Людмила Владимировна Зубова
Поэтическое словоупотребление показывает, что в принципе любое слово может быть показателем времени:
Сто тысяч сигарет тому назад
таинственно мерцал вечерний сад:
а нынче ничего нам не секрет
под пеплом отгоревших сигарет.
Игорь Губерман. «Сто тысяч сигарет тому назад…» [540] ;
Свежестью весны благоуханна,
Нежностью цветущая как сад,
Чудной красотой сияла Ханна
Двадцать килограмм тому назад.
Игорь Губерман. «Свежестью весны благоуханна…» [541] ;
На «Удельной» ты сядешь в метро
и – под рокот соседней беседы
задремав – полетишь, как ядро,
в направлении «Парка Победы».
А напротив – девчоночий лик,
то ли едет она, то ли снится.
Ты на «Невском» очнешься на миг,
а на месте девчонки – девица.
Та в веснушках была и юна.
Эта в блеске косметики броской.
А на «Фрунзенской» глянешь из сна —
едет женщина с полной авоськой…
Двери хлопнут, проедут огни,
сквознячок пробежится по коже —
и подумаешь вдруг, что они
друг на друга – все трое – похожи.
И привидится вдруг в твоем сне,
что вот так, если вдуматься здраво,
и мелькает вся жизнь – как в окне
струны кабелей слева направо,
что, пока ты в дремоте витал,
жизнь свою продремал ты, беспечный…
И скрежещет колесный металл —
на краю остановки конечной!
Тут ты вздрогнешь, мотнешь головой
и ресницы раздвинешь – и точно,
вон старуха сидит пред тобой,
все в морщинах лицо и отечно…
А уж больше и нет никого.
Знать, и впрямь – окончанье маршрута.
И в стекло на себя самого
страшновато взглянуть почему-то…
Олег Левитан. «В метро» [542] ;
Покамест я всем детям тётя,
всем баба мужикам.
А буду я всем детям баба,
всем тётка мужикам.
Вера Павлова. «Покамест я всем детям тётя…» [543] ;
а жить-то где любезная шарман?
как обессудить вышние загулы
забавы пороха протертый доломан
висит в углу унылый как акула
что мы ловили в прошлую сирень
такого воздуха что падаешь со стула
Давид Паташинский. «пошто и вам с берданом на боку…» [544].
Существительные и прилагательные, вовлеченные в функционально-семантическое поле темпоральности, стремятся занять центральную позицию в контексте – именно потому, что в этом контексте они нарушают стереотип порождения и восприятия речи.
Причастия будущего времени
Современные поэты часто игнорируют нормативный запрет на образование причастий будущего времени:
Когда сознаёшь, что пространство
тебя вытесняет вовне,
прилично удариться в пьянство
и пить, бултыхаясь в говне,
которое всё-таки ближе
(особенно ежли взахлёб),
осклизлой кладбищенской жижи,
засыплющей вскорости лоб.
Виктор Куллэ. «Когда сознаёшь, что пространство…» [545] ;
Хоть говорящему еще,
уже не скажущему ýже,
как этот ветер-вещмешок —
волынкой, сдавленной потуже.
Игорь Булатовский. «Сентябрь» [546] :
И снова я слышу «нет» и «нет» говорю,
но теперь гляжу в Интернет и уже не горю
стыдобою, злобой на рот, не прошепчущий «да»,
ничьею зазнобой не быть – не была – никогда,
ничьею ручейной русалкой, ничьей Лореляй,
не жалко? нет, не жалко, поди погуляй,
мерцает экран, протекает кран, за окном не метель,
убери постель, постели себе тень на плетень.
Наталья Горбаневская. «И снова я слышу „нет“ и „нет“ говорю…» [547] ;
Он друга ждёт, бойца, товарища —
вот-вот на талую тропу
горячий пар, в лицо ударящий,
без шапки вынесет в толпу.
Ирина Машинская. «Москва у метро. Чужестранец» [548].
В стихотворении Александра Левина можно наблюдать контекстуальное сгущение действительных причастий будущего времени:
Вот я – пойдущий и найдущий.
Вот я – дорогу перейдущий.
Не то в грядущее бредущий,
не то в бредущее грядущий.
Вот я – мудрёных улыбнущий
и удручённых рассмеящий,
одних язвительно споткнущий,
других наивно обаящий.
Вот я – упащий, но встающий,
не выносимый, но вносимый,
и звуки чудны раздающий
из тьмы и тьмы неугасимой,
такой непьющийся поющий,
такой трудящийся беспечный,
я – постоящий и уйдущий,
я – остающийся навечно.
Вот я – пропевшийся, охрипший.
Вот я – заговоривший снова.
Такой вот памятник воздвигший…
Такой, блин, памятник херовый!
Александр Левин. «Памятник» [549].
Форма упащий побуждает по-новому взглянуть на нормативное слово пропащий. Ведь оно отнесено к будущему времени: пропащий – тот, от кого не ожидается ничего хорошего.
Причастия будущего времени заполняют заметную грамматическую лакуну[550] и осуществляют возможность, свойственную прошлому состоянию русского языка (см.: Кузьмина, Немченко 1982: 290). Стихотворение Левина «Памятник» пародийно воплощает сразу две лингвистические мечты Михаила Эпштейна: о причастиях будущего времени (Эпштейн 2007-а) и лексически неограниченной переходности глаголов в русском языке (Эпштейн 2007-б).
Одно из двух причастий будущего времени, допускаемых нормой[551], будущий, встречается с отрицанием, которое активизирует глагольность слова:
А страшно-поспать на закате
как спят европейцы одни
от письменных танцев Гекате
и гула небудущих книг?
Андрей Поляков. «Последний поэт (книга воды)» [552].
Следует признать, что в разговорном языке причастия будущего времени востребованы значительно больше, чем позволено нормой (см.: Радбиль 2008: 225; Холод 2008: 277–280; Влахов 2010).
А. В. Влахов подчеркивает, что такие причастия не конкурируют с другими грамматическими возможностями выразить то же значение:
По итогам анализа употребления причастий будущего времени в грамматическом и функционально-стилистическом аспектах можно заключить следующее. Во-первых, такие причастия, будучи допустимы структурно, осознаются носителями языка как один из элементов системы причастного таксиса в русском языке и потому употребляются для маркирования значения следования или простой будущности в соответствующих синтаксических позициях и конструкциях; эта синтаксическая ниша принадлежит только им и не пересекается с употреблением других форм (Влахов 2010: 60).
ГЛАВА 6. КАТЕГОРИЯ ВИДА
Ляжешь ли в глину – последний прокол,
сжатие воздуха в легких до взрыда:
все остается, как вечный глагол
несовершенного вида
Юрий Казарин
